Слот». Вообще клип на песню «Мама» – это хороший пример того, когда идея решает все. При том, что бюджет видео был приближен к нулю, видео получилось очень атмосферным, и его хорошо приняла аудитория.
– После съемок я повезла маму на метро «Южная», чтобы отправить обратно в Серпухов, – рассказывает Луся. – Проводила ее, сажусь в метро и еду назад. Тут ко мне подсаживается чувак лет сорока: «Здравствуйте, а где я вас мог видеть?» А я смотрю, что он явно не из рок-н-ролльной тусы. Он такой: «А у вас случайно не бритый висок?» Да, говорю. Он продолжает: «А вы на Пушкинской не тусуетесь?» Я говорю, что уже лет пять не тусуюсь. Он продолжил задавать какие-то странные вопросы, а потом сказал: «Если что, найдите меня в „ВКонтакте“, я Котофей Котофеич». Ну, думаю, окей. Прихожу домой и вспоминаю про него. Что за Котофей Котофеич такой? Заинтриговал прямо. Открываю его страницу, а там у него сообщества типа «БДСМ», «Рабыня», «Раб» и так далее. Надо же, такого мужика упустила! – Луся угарала на весь вагон. – Он наверное меня перепутал с кем-то. Подумал, что я госпожа. Но самое смешное, что буквально через недели полторы я еду в метро, двенадцать часов ночи, никого нет, одна я в вагоне. Без мейкапа, просто с хвостом и этим бритым виском. На «Пушкинской» заходит мужик, лет сорок пять, садится рядом: «Девушка, здравствуйте, а вам раб не нужен?»
Вагон-ресторан походит на пригородную электричку, только с большим расстоянием между диванчиками, где находятся столы. Всего получается восемь столов по четыре с каждой стороны. Зал со столиками занимает примерно половину вагона, а вторая половина отводится под кухню. Две официантки по очереди скрываются за технической дверью и появляются с едой на подносах или просто с бутылками в руках. Вагонная качка и деревья, мелькавшие за окнами, располагают пассажиров к умеренному пьянству. В нашем случае порог умеренности уже пройден. Хотя некоторая осмысленность беседы еще сохраняется, по сути, мы уже тупо заливаем кабины.
Запись альбома далась Леониду Кинзбурскому нелегко. Он вообще первые годы жутко страдал от того, что не дотягивал в техническом плане до требований группы. Хоть в самом начале ему и сказали, что сложные вещи играть не надо, но музыка все равно постоянно менялась, уровень группы стремительно повышался, и ему надо было успевать за развитием команды. Сложнее всего молодому барабанщику было на первых фестивалях, когда в каждой участвующей группе ударник играл лучше, чем он. Другой бы забил, но Леня перфекционист и занимался жутким самоедством. Он и сейчас точно так же себя поедает, хотя объективно поводов для такого строгого отношения к себе осталось не много.
– Это был последний альбом, где я мучился в процессе записи, – говорит Леня, – Они мне постоянно трахали мозги. Помню, Витя прислал мне ритмический рисунок на «Ночь, дорога и рок» с шестнашками по хету в очень быстром темпе. У меня техника была еще не очень, но я его все же выдрочил еле-еле. А он на репетиции говорит, что темп надо еще на десять приподнять. Да я и так не могу сыграть! Куда еще поднимать? А Витя тогда сказал, что Назарчук в «Тракторе» такие вещи играл.
– Да, хреново было, когда мы упирались в невозможность сыграть что-то технически, – добавляет Вит.
– Основная проблема была в том, что все дохрена умные и каждый считал своим долгом залезть в чужой огород, – продолжает Леня. – Я придумываю партию, а потом от каждого выслушиваю, какое это говно. Вообще как играть это очень субъективная тема, и в итоге тот, кто больше всех затрахает, того вариант и утверждается. Барабанам мы уделяли очень много времени. Каждый грув должен был быть утвержден всеми, но всегда находился тот, кому не нравилось. Плюс еще было так, что кто-то приносил рифф, час его разбирали, и мне в это время шуметь было нельзя, чтобы не мешать. А потом все такие: «Ну все, играем». И я должен был сразу сыграть как надо.
– Я стараюсь приносить сразу песню. Тут такое начало, тут такой переходик, а вот это припев, – рассказывает Сергей. – И я сразу понимаю примерно, какие там должны быть барабаны. Но я никогда не против того, чтобы туда кто-то влезал и что-то менял. Рубен и Виталик, например, очень ревностно к этому относятся. У Вити аргументация жесткая: «Я выдумывал эту мелодию два года, а ты только услышал и хочешь сразу менять». И практически всегда он продавливает свои риффаки в неизменном состоянии. Очень редко мы что-то меняем. У Рубена по-другому. Он приносит некоторые кусочки, чтобы вместе из этого сделать музыку, но когда группа начинает что-то менять в его риффах, он уходит в точку, потухает и теряет интерес. В этом есть какое-то противоречие. Сильно он за свои риффы не борется. Просто если с ним спорить, то он сразу включает трехэтажную логику, а у нас в группе этого никто не понимает. Все же собаки, сразу орать начинают. И кто громче, тот и прав.
– Тогда взаимопонимание сложнее находилось в плане ритм-секции, – говорит Леня, – и это сильно высаживало. Потому что я четко понимал, чего я хочу от барабанов в каждом отдельном треке, и видел, как все должно в группе звучать в плане ритма. Технически еще не мог реализовать, но по мозгу уже прикуривал хорошо. А они гнули свою линию.
– Но записываться нам все равно было комфортно, – добавляет Вит. – Мы тогда уже работали с Серегой Науменко, а он не требует, чтобы был идеальный дубль. И если надо было, то он что-то сам правил. Мы записывались довольно быстро и без нервов. Я просто помню, как это делалось в начале нулевых, когда мы в «Тракторе» писались на студии с пленочным оборудованием. Если представить самую страшную повинность, самый жуткий экзамен в школе или удаление зуба без наркоза, то вот такие чувства у меня были перед студией. Когда ты просто физически не можешь сыграть лучше, а от тебя все равно требуют. Я просто до истерики доходил.
Сергей Науменко (звукорежиссер студии Gigant Records)
Мы с ребятами знакомы давно, я с Витом и Лусей много работал по группе TRACKTOR BOWLING, и они пришли ко мне писать барабаны с басом для второго альбома «Луны». Следующую пластинку они уже полностью у меня писали, а потом я записывал вокал для всех альбомов и англоязычных треков. Я вообще Лусю всем в пример ставлю. Видно, что человек приходит подготовленным, и вся домашняя работа сделана на сто процентов. Она просто приходит с демозаписью и прямо по ней шпарит. Ничего не изобретает на месте, и это очень правильно влияет на результат. За три-четыре часа в студии она успевает сделать гораздо больше, чем другие вокалисты. Просто исполняет то, что уже придумано. Мне с ней очень комфортно и приятно работать.
В декабре 2011 года, когда запись альбома «Время Х» подходила к концу, в стране прошли выборы в Государственную Думу, которые были отмечены большим количеством нарушений во время голосования и последующего подсчета бюллетеней. На улицы Москвы вышли люди, не согласные с тем, что сотрудники избирательных участков сами подтасовывали результаты вместо того, чтобы обеспечивать чистоту народного волеизъявления. Аресты, последовавшие за первыми волнениями, дополнительно подогрели волну протеста, и вся зима 2011–2012 годов была отмечена повышенной протестной активностью с многотысячными митингами в Москве. В этой связи материал альбома оказался предельно актуальным.
– Когда Виталик прислал демку песни «Время Х», я помню, что у меня были большие сомнения, – говорит Сергей. – Я тогда работал на складе и позвонил Вите прямо с работы: «Ты уверен, что у нас не будет проблем из-за этого трека»? И четко помню его слова, что все будет круто! Что он держит руку на пульсе. А я боялся, что начнут закрывать наши концерты, объяснительные писать и прочая херня. Я этого ваще не хотел, потому что уже тогда связывал свою дальнейшую жизнь…
– С Путиным, – встревает Вит.
– С «Единой Россией», – Леня тоже включает подонка. Чуваки начинают ржать.
– Да не, вы послушайте. Я боялся, что нашу группу признают экстремистской и мне придется всю жизнь работать на этом складе. А мне лет уже было немало. У «Психеи» же признали экстремистской песню «Убей мента» и запретили ее играть.
– Я тогда действительно думал, что вот-вот что-то поменяется, – продолжает Вит. – Понимал, что теоретически с меня могут спросить за тексты и готов был отвечать перед ФСБ. Да я готов был сесть в тюрьму за свои убеждения! Я тогда еще верил в людей и в то, что справедливость все равно восторжествует, воров посадят, а политзаключенных выпустят. Когда мы уже записывали альбом в декабре 2011-го, начались первые волнения, а когда вышел альбом, то уже массовые митинги. Получилось так, что наши песни оказались созвучными тому, что происходило в стране. И в наш адрес посыпалось много язвительных подколов от коллег, журналистов и блогеров, что молодая группа оседлала модную тему протеста. Хотя тогда протестная лирика в музыке не носила такой массовый характер, как сейчас, когда каждый рэпер читает про политику. Наша группа была в числе единиц, которые пели на тему протеста. Никакой моды не было. И не было никаких плюсов в том, что молодую группу начнут запрещать и отменять концерты. Не было смысла так рисковать своей карьерой ради шумихи. Гораздо легче было бы писать песни про рок-н-ролл и жить без забот. Но в нас с Лусей действительно горел этот огонь, чтобы высказаться против несправедливости, творящейся в обществе. И я не обладаю таким талантом, чтобы писать актуальные песни по принципу «утром в газете, вечером в куплете», как это могут делать Шнур или Нойз. У нас технически более сложный, коллективный процесс, поэтому наши треки создаются задолго до того, как они записываются и выходят в альбоме. Тексты для пластинки «Время Х» были созданы за полгода-год до того, как они вышли в свет. Никакими протестами тогда и не пахло. Конкретно в песне «Время Х» используется архаичное слово «марш», потому что тогда единственным протестом были «Марши несогласных», которые проводились тридцать первого числа каждого месяца. Этот альбом стал предчувствием того, что произошло в 2011–2012 годах. То же самое было с пластинкой «Сделай громче!» В песне «Кому веришь ты?» тоже есть отсылки к устаревшим понятиям: «ночью арэнби, с утра теракт». Арэнби был очень популярен в нулевых, и тогда же часто происходили теракты в стране. Но на период выхода альбома это было уже не очень актуально. А в треке «Свободное падение» упоминаются «Идущие вместе». Это проправительственное молодежное движение, которое к тому моменту уже не существовало. Получается, что наши тексты – это квинтэссенция моих внутренних переживаний, но никак не ответ на повестку дня.