– Я посчитал, что это не совсем справедливо, – продолжает Рубен. – Понятно, что нельзя быть пьяным на работе, но никто не оговаривал конкретные меры. Я заплатил ему из своих, но самое интересное, что он потом эти деньги потерял.
– Мы с Рубеном поругались из-за этого, – говорит Леня и смотрит на Алексея Бондаренко, который уже зычно храпит на верхней полке. – Он встал на сторону Живодера. Говорил, что Леша человек хороший и так с ним поступать нельзя. Да мне насрать, какой он человек! Мы платим ему зэпэ и хотим, чтобы он профессионально делал свою работу!
– Я говорил, что это действительно непрофессионально, – продолжает Рубен. – Но мы тут все во многом непрофессионалы. Мы же не сессионные музыканты, которые тупо отрабатывают бабло. Для нас группа – это любимое общее дело. Никто из нас, кроме Луси, не был профессиональным музыкантом, владеющим своим инструментом. Но именно у нас пятерых получалось делать так, чтобы все говорили, что мы живьем разрываем всех и вся. Причем это говорили даже те, кому наша музыка не близка. У нас энергетика непрофессиональных музыкантов-самоучек, и Леша – часть всего этого, хотя, конечно, надо было его как-то предупредить и осадить. В итоге это все перешло на личности, но я не помню, из-за чего конкретно мы поругались.
– Там была фраза вроде: «Что, если ты плохой барабанщик, то значит тебе тоже не платить?» – говорит Леня. – От такого я охренел. Говорю: «Я за тебя впрягаюсь постоянно на собраниях, а ты мне такие фразы кидаешь! Если бы не я, то тебя бы давно уже в группе не было!» Тогда у нас уже начались постоянные напряги на тему увольнения Рубена. Я после этого несколько месяцев с ним не разговаривал.
Когда Леня договорил, Лу и Вит уже вышли из нашего алкокупе. Парни достают новые снаряды, а я следую за семейной парой. Мы с ними стоим у окна ближе к купе проводника. Легкий коридорный сквозняк приятно освежает после душной подлодки.
– В «Луне» я нашел тот энергетос, которого мне не хватало в TRACKTOR BOWLING, – начинает Вит. – В «Тракторе» был солидный металл, и мне это не давало покоя. Когда мы в «Луне» стали делать какие-то более энергичные песни, я дико радовался. Если посмотреть видео «Проснись и пой» 2012 года, то там такое рубилово идет! Все бегают, Рубен прыгает, Сережа чуть ли не на мостик встает. А потом Рубен включил свой молчаливый протест. Если Виталику нравится рубилово, значит я буду делать все наоборот. Сейчас он стоит как вкопанный и отыгрывает ролевую модель олдового металлиста. И меня не покидает ощущение, что я будто бегу во сне. Вроде изо всех сил, но все равно очень медленно. В какой-то момент я осознал, что ошибся в том, что мы единомышленники. Когда мы стали делать альбом «Дивный новый мир», Рубен начал приносить треки, которые напоминали уже не Comeback Kid, а Motorhead. Куча треков в то время кануло в лету, потому что я понимал, что мы движемся совершенно не в ту сторону. Я считал, что мы должны разгоняться по драйву, энергетосу и оголтелому рок-н-роллу. Порой я приезжал на репетицию, слышал через дверь, как Рубен с Леней играли какой-то его новый унылый черновик, разворачивался и уезжал, даже не заходя внутрь. Настолько мне было хреново от этого днища. Ценой неурядиц в «Тракторе» и став одной из причин для ревности и закрытия этой группы, я создал свою команду для того, чтобы там взяли верх такие старческие настроения? Этот пенсионный рок? У меня тогда были жутко упаднические мысли. Собственно, поэтому столько времени прошло между альбомами «Мы – это LOUNA» и «Дивным новым миром». Беременность Луси вообще никак не останавливала творческий процесс. Летом у нас встал вопрос, что нам надо ехать на гастроли по Украине, а Рубен тогда уже вовсю топил за российскую эскалацию конфликта на Донбассе, писал комплиментарные твиты про Гиркина и Мозгового, клеил наклейки с флагом Новороссии и символикой ДНР на кофры гитар. Антон спросил его, собирается ли он ехать в этот тур, и Рубен ответил, что поедет, если ему одобрят ипотеку. То есть он понимал, что если не поедет, то будет сразу уволен. Ему одобрили ипотеку, он быстренько снял все наклейки, засунул поглубже все свои доселе пламенные принципы и поехал за милую душу. С тех пор он сидит в группе намертво, хоть кол об него теши. Он будет делать все и при этом ничего.
– У нас было очередное собрание на тему увольнения Рубена, – продолжает тему Луся. – Я там высказала все, что думала: «Если для тебя это работа ради ипотеки, то тогда работай, как ты на корейцев работал. Приезжал с утра, переводил что-то, ходил на стройку в каске. А ты мало того, что музыку новую не приносишь, так еще и на концертах играешь как из-под палки. Не рубишься, бэки не поешь». На какое-то время это его отрезвляет, он что-то делает, а потом опять то же самое начинается.
– Собрания проходили на кухне у Виталика с Лусей, – говорит Сергей. Они с Леней тоже выходят из купе и присоединяются к нашей компании возле бойлера. – На каждом собрании Витя настаивал на том, что Рубен ничего не вносит и ничего не дает группе. Что он якорь и так далее. Типа, давайте его сольем и сделаем этот альбом сами или привлечем какого-то гитариста. А Рубен действительно в то время на репетициях сидел с каменным лицом, и это, конечно, сильно влияло на атмосферу в группе и дико бесило Витю. Но я был наотрез против увольнения и объяснял это тем, что, во-первых, на переправе коней не меняют, а во-вторых, у всех бывают сложные моменты в жизни. Даже при том, что Рубен не выступал автором на альбоме, он все равно потрясающий аранжировщик.
– У нас стали проходить специализированные собрания по поводу увольнения Рубена, на которые его не звали, – добавляет Леня. – Но он перестал приезжать и на общие собрания группы, поэтому на них тоже стали его обсуждать. Получается, что Рубен выбрал очень удобную позицию. Мы с Сережей должны были его постоянно отстаивать, а если его уволят, то это мы мудаки, что поддержали. Он полностью переложил борьбу за свое выживание на наши плечи.
– Начиная с альбома «Мы – это LOUNA» и заканчивая пластинкой «Полюса», над которой мы сейчас работаем, вклад Рубена, как композитора, минимален, – продолжает Вит. – Я как-то призадумался и понял, что, будучи обычным басистом, автором всех текстов и при всей своей занятости по другим направлениям, я чуть ли не на втором месте после Понкратьева по количеству музыкальных произведений, принесенных за этот период в группу. Хотя почти во всех рок-группах именно гитаристы являются главными создателями музыкального материала или хотя бы его канвы. Зачастую ничего другого от них и не требуется, всего лишь добросовестно выполнять эту нехитрую функцию. Как в случае с Сергеем, например. Рубен когда-то вроде бы начинал за здравие, а потом пошло по наклонной. Хотя из него всегда приходилось клещами вытягивать хоть что-то полезное. Я понимаю, что не все должны быть так вовлечены в дела группы, как я, но у каждого есть своя роль. Луся – это наш тотем, без ее голоса и харизмы вообще ничего не будет. Плюс она создает вокальные партии, которые делают наши инструменталы песнями. Сережа приносит огромное количество музыкальных идей, очень крутых и своеобразных. Леня постоянно совершенствуется как барабанщик, активно участвует в делах группы и в создании музыки, переживает за все. А Рубен пьет, тусуется и занимается своими личными делами. Ладно бы он был каким-то нереально крутым гитаристом, но он регулярно лажает на концертах. Ладно бы приносил музыку, но без долгих настойчивых напоминаний с нашей стороны нет и этого. На сцене он почти не двигается, многие бэк-вокалы не поет по каким-то собственным соображениям. Все это негативно сказывается и на качестве звучания, и на энергетике, и на цельности группы на сцене. Нет ни одной причины для того, чтобы человек находился в коллективе. Но Сережа с Леней считают очень важным, что мы до сих пор в оригинальном составе. А Рубен, понимая, что сидит жопой на костре, вместо того чтобы перебороть свои навязки, привести себя в форму и начать снова заниматься творчеством в гармонии со всеми, обращает в свою веру всех новых участников группы. Каждый новый человек в технической команде рано или поздно отправляется к нему в баню. А там он со своим фирменным алкогольным красноречием и псевдологическими выкладками снова и снова вещает, какие мы с Лусей мудаки и как его несправедливо травят. Одна и та же шарманка продолжается годами, и я искренне поражаюсь, насколько взрослому, казалось бы, мужику в кайф подобные бабские разговоры за глаза вместо реальных дел ради коллектива и его поклонников.
Пока чуваки рассказывают про адские напряги в группе, я тоскливо поглядываю на бойлер, думая о пачке «Доширака», лежащей у меня в сумке. Уже неделю я завидовал парням, которые регулярно питались лапшой в поезде. Со стороны этот процесс всегда выглядит вкуснее. Хлюпанье, жирные брызги, аромат, плюс усилители вкуса и запаха, которые производитель щедро подмешивает в специи. Все сделано для того, чтобы каждый хотел сожрать эту дрянь. И на челябинском вокзале я все-таки успел купить пачку быстрорастворимых макарон за сто рублей. Совершенно варварская цена! Я отстыковываюсь от музыкантов, иду за лапшой и возвращаюсь к бойлеру. По пути назад в купе, стараясь не расплескать кипяток в пенопластовой тарелке, я вдруг осознаю, насколько же я пьян. Мы начали лудить, как только сели в поезд, и едем уже около трех часов.
Я склоняюсь над лапшой, покачиваясь в такт вагону. Моего терпения хватает только на то, чтобы дождаться, пока макароны чуть-чуть разбухнут в кипятке. Подцепляю вилкой комок бесконечной субстанции и тяну вверх. Сперва хочу прихватить ее губами, но не выходит. Я давно заметил, что железнодорожный кипяток намного горячее домашнего. И не надо мне тут про физику! А вообще «дошик» уравнивает всех. Всякий, кто его ест, выглядит одинаково нелепо и жалко. Будь то командированный журналист, домохозяйка или рок-звезда. У зеркальной двери купе маячит бухой Вит. Он ест беляш, который взял у меня десятью минутами раньше.
– Вова, ты стал таким же, как мы. Животным, – говорит Вит. Это явно комплимент.