На следующий день мы свернули налево от горных кряжей Тлайтухвата и весь день двигались в виду их ясных, белых вершин.
Во время очередного ночного привала грохот орудий слышался отчетливо и громко. Арабы шептали:
— Они приближаются. Англичане наступают. Да пощадит Аллах людей под этим дождем.
Они с состраданием думали о турках, так долго бывших их притеснителями, которым ни теперь сочувствовали больше, благодаря их слабости, чем сильным иностранцам с их непонятной, действующей без разбора справедливостью.
Мы поднялись рано, рассчитывая к заходу солнца проделать долгий путь до Аммари. Около полудня на горном хребте появился отряд бегущих рысью верблюдов.
— Га, — крикнул мне Мифлех, когда те еще находились на расстоянии мили, — это Фахад впереди. Они — наши родичи.
Так оно и оказалось. Шейф Фахад и Адуб, главные военные вожди зебна, стояли лагерем на западе от железной дороги возле Зизы, когда к ним пришло известие о нашем походе. Они немедленно сели на верблюдов и после стремительной езды нагнали нас лишь на полпути. Оба они были знаменитыми бойцами.
Мы переночевали в Аммари под сильным холодным ветром. К рассвету он ослабел, и вы выступили к Азраку. Однако, едва мы отошли от колодцев, как поднялась тревога. В кустарнике увидали нескольких верховых. Мы сгрудились в удобном месте и остановились.
Началась перестрелка. Но она внезапно закончилась. Враги выступили из-за прикрытия и помчались рядами на нас, размахивая плащами в воздухе и распевая военный приветственный марш. Они оказались воинами из племени сирхан и направлялись к Фейсалу, чтобы присягнуть ему на верность. Услыхав наши вести, они повернули с нами обратно, радуясь, что избавились от дальнейшего пути, ибо их племя не было ни воинственным, ни кочевым. Они обставили известной пышностью наше совместное вступление в их лагерь у Аин эль-Бейды в нескольких милях на восток от Аарака, где собралось все племя.
Мы собрали всех старшин и рассказали им про нужды Фейсала, а также наш план, как ему помочь. Они выслушали нас сдержанно. Западный мост, — сказали они, — совершенно недоступен. Турки лишь недавно наводнили его окрестности сотнями военных древорезов. Никакой вражеский отряд не смог бы проскользнуть мимо них незамеченным. Они открыто высказали большое подозрение против мавританских деревень[48] и Абд эль-Кадера. Что же касается ближайшего моста у Тель эль-Шехаба, то они опасались, чтобы крестьяне, их закоренелые враги, не напали на них с тыла. Равным образом, в случае дождя верблюды не смогли бы пуститься рысью обратно через глинистые равнины у Ремте, и весь отряд был бы перерезан и перебит.
Мы встревожились. Племя сирхан являлось нашим последним ресурсом, откуда мы могли получить подмогу, и если бы они отказались отправиться с нами, мы не были бы в состоянии выполнить в назначенное время проект Алленби. Поэтому Али собрал вокруг нашего небольшого костра лучших людей племени и привел Фахада, Мифлеха и Адуба, усилив ими ту часть, которая поддерживала нас. Мы начали при них поносить людей сирхан за осторожность, казавшуюся нам все более постыдной после нашего долгого пребывания в пустыне.
Мы очень долго бились над ними, упоминая о всемогущем Аллахе и бесконечности, о великих целях восстания и о чести сражаться за него.
То была полусвязная, прерывистая беседа, вызванная нашим крайним отчаянием. Едва ли я могу воспроизвести ее смысл. Моя память сохранила лишь постепенное смирение людей сирхан, ночное безмолвие, в котором увядала их многоречивость, и наконец, их ревностную готовность сопровождать нас, какова бы ни была наша цель.
Перед рассветом мы призвали старого Абд эль-Кадера и сообщили ему, что люди сирхан отправляются после восхода солнце с нами под его надзором в Вади-Халид. Он пробурчал, что это очень хорошо.
Истощенные, мы прилегли на минуту, но уж очень рано были на ногах, чтобы произвести смотр людям сирхана. У них был свирепый, ободранный вид.
В три часа пополудни вы выступили в Азрак.
Али никогда не видал Азрак, и мы торопливо поднялись на каменную гряду, возбужденно беседуя о войнах, о песнях и страстях прежних пастушеских королей с звучными именами и о римских легионерах, гарнизоны которых некогда изнемогали в здешних местах.
Нам преградила путь голубая крепость на скале над шелестящими пальмами, окруженная свежими лугами и сверкающими источниками.
Али дернул поводья, и его верблюд, осторожно выбирая дорогу, двинулся вниз по потоку лавы к пышному дерну возле источника.
Внезапно мы заметили, что с нами нет Абд эль-Кадера. Мы искали его повсюду и разослали наших людей на поиски. Они вернулись с арабами, и те рассказали нам, что сейчас же после того, как мы отправились в путь, Абд эль-Кадер поскакал на север через слоистые кочки в направлении гор Джебель-Друза. Арабы не знали наших планов, а Абд эль-Кадера ненавидели и, видя его отъезд, только радовались. Но для нас это исчезновение было дурной вестью.
Из намеченных нами ранее трех мостов Ум-Кейс уже отпал. Без Абд эль-Кадера становился недоступным и Вади-Халид. Это означало, что мы обязательно должны попытаться взорвать мост у Тель эль-Шехаба.
Чтобы добраться до него, мы должны были пересечь открытую местность между Ремте и Деръа. Абд эль-Кадер убежал к врагу с донесением о наших планах и силах. Если турки примут даже самые незначительные предосторожности, они у моста поймают нас в западню.
Мы устроили совет с Фахадом и решили все же двинуться вперед, уповая на обычную неумелость врага. На следующее утро мы продвинулись вперед на многие мили, пока не нашли у Аба Саваны кремнистую ложбину, изобиловавшую восхитительно прозрачной дождевой водой, наполнявшей до краев узкий канал в два фута глубины и около десяти ширины, но длиною в полмили. Ей предстояло служить нам отправной точкой при набеге на мост.
Чтобы увериться в ее безопасности, мы проехали на несколько ярдов дальше к вершине невысокого холма и внезапно увидали оттуда удаляющийся отряд черкесских всадников,[49] посланных турками осмотреть, не занята ли ложбина с запасом воды. К нашей взаимной удаче они разминулись с нами на пять минут.
С рассветом мы не спеша двинулись вперед. Пустыня скоро кончилась, понижаясь и перейдя в гладкую равнину, простирающуюся до железной дороги, видневшейся в нескольких милях вдали. Мы сделали привал до сумерек, чтобы пересечь ее. В наш план входило тайком проскользнуть здесь и укрыться у дальнего подножья гор ниже Деръа.
День казался бесконечным. Наконец, солнце зашло. Мы сели на верблюдов. Два часа спустя после быстрого перехода по гравию мы подошли к железной дороге. Без особого труда мы отыскали каменистое место, где наш караван мог пройти, не оставив следов. Очевидно, турецкая железнодорожная охрана безмятежно отдыхала, что доказывало, что Абд эль-Кадер своими вестями еще не поднял паники.
Мы проехали с полчаса по другой стороне железнодорожного полотна и спустились в неглубокую скалистую впадину, заросшую сочной травой. Это был Гадир эль-Абиад, где Мифлех советовал нам устроить засаду. Он дал нам слово, что мы находимся под прикрытием, и мы разлеглись между нашими нагруженными животными, чтобы немного соснуть. Рассвет покажет нам, насколько наше местоположение безопасно и незаметно для врага.
Когда наступил день, Фахад повел меня к краю нашей ложбины, возвышавшуюся на пятнадцать футов, и оттуда мы за отлого спускающимся лугом увидали железную дорогу, казалось, почти на расстоянии выстрела. Эта близость являлась крайне неудобной, но люди племени сахр не знали лучшего места.
Нам пришлось провести тут весь день. Каждую минуту получались какие-нибудь донесения, наши люди бежали посмотреть, в чем дело, и низкий вал был все время унизан сомкнутым рядом человеческих годов. Всякий раз, как мимо проходил патруль, нам приходилось наблюдать за верблюдами, так как если бы хоть один из них заревел, он выдал бы нас неприятелю.
Вчерашний день казался долгим, но сегодняшний протекал еще медленнее. Мы с Али разрабатывали до последних мелочей порядок нашего набега. Мы просидим в засаде до захода солнца. До рассвета мы должны успеть добраться до Телль эль-Шехаба, взорвать мост и вернуться сюда от железной дороги. Это означало, что в течение тринадцати часов темноты нам придется сделать по крайней мере восемьдесят миль, кроме кропотливой работы по взрыву. Такой подвиг был выше сил большинства индийских волонтеров, не являвшихся хорошими ездоками и уж загнавших своих верблюдов за время похода от Акабы.
Итак, мы отобрали из их числа шесть лучших ездоков и посадили их на шесть лучших верблюдов. Их вел Гассан-Шах, их офицер и великодушнейший человек. Он решил, что для его небольшого отряда наиболее соответствующим орудием окажется пушка Виккерса. Наша наступательная мощь тем самым весьма значительно понижалась. Чем больше я оценивал наши силы, тем менее удачным казалось мне развитие нашего плана похода на Ярмук.
Люди бени-сахр были отважными бойцами, но мы не доверяли людям сирхан. Поэтому мы с Али решили образовать из бени-сахр штурмовой отряд под начальством Фахада. Некоторые из людей сирхан должны были остаться для охраны верблюдов, а остальные понести гремучий студень при нашей пешей атаке на мост.
Али ибн-эль-Хуссейн взял шестерых из своих слуг. Отряд был укомплектован двадцатью людьми бени-сахр и сорока людьми сирхан.
Мы оставили хромых и слабых верблюдов у Абияда на попечении оставшихся людей с приказанием вернуться перед зарей к Абу-Саване и ожидать там известий от нас.
Сейчас же после захода солнца мы попрощались с ними и выехали из нашей долины. Наступила темнота, когда мы проехали через первую гряду и повернули на запад к покинутой дороге богомольцев,[50] колеи которой были бы нашим лучшим проводником.
Спотыкаясь мы брели по неровным горным склонам, когда люди впереди нас внезапно бросились вперед. Мы последовали за ними и нашли их окружившими какого-то напуганного бродячего торговца с двумя женами и двумя ослами, нагруженными изюмом, мукой и плащами. Они шли в Мафрак, станцию, находящуюся как раз позади нас. Это было неудобно для нас, и мы велели им под конец сделать тут привал, оставив одного из сирханцев для надзора за ними. Он должен был отпустить их на рассвете, а сам умчаться к Абу-Саване.