Много позже я узнал, что Уинтертон вставал каждое утро и изучал горизонт, чтобы моя беспечность не дала возможности застать нас врасплох. На самом деле я знал (и, вероятно говорил), что мы были в безопасности, на сколько это возможно на войне.
Мой план заключался в том, чтобы ввести в заблуждение врага ложными подготовлениями к атаке на Амман. В действительности же мы намеревались отрезать путь на Деръа.
Укрепившись в Азраке, мы выполнили первую часть плана. Мы послали тысячу золотых соверенов племени бени-сахр и приобрели весь ячмень, имевшийся на их молотилках. Мы просили не разглашать того, что ячмень нам понадобится через две недели для наших животных и для наших британских союзников. Шейх Тафила Диаб немедленно передал об этом в Карак.
В придачу Фейсал предупредил в Баире клан зебн о том, что понадобятся его слуги. Горнби, уже (быть может, немного преждевременно) носивший арабское платье, детально готовился к великому штурму Мадебы.[66] Он намеревался двинуться около девятнадцатого числа, когда узнает о выступлении Алленби. Однако турки разрушили его план своим наступлением на Тафила, и Горнби пришлось защищать против них Шобек.
Что касается Деръа, то нам пришлось составить надлежащий план атаки. В качестве предварительной операции мы решили перерезать железнодорожную линию вблизи Аммана, таким образом воспрепятствовать подходу в Деръа подкреплений из Аммана и укрепив в Аммане убеждение о том, что наше ложное нападение на него являлось подлинным.
Главной же нашей целью являлось перерезать железные дороги в Хауране[67] и держать их в таком состоянии, по крайней мере, неделю. Для достижения этого, казалось, существовало три пути.
Первый — двинуться на север от Деръа к Дамасской железной дороге, перерезать ее, а затем переправиться к Ярмукской железной дороге.
Второй — двинуться на юг от Деръа к Ярмуку.
Третий — ринуться напрямик на город Деръа.
Третий план мог бы быть выполненным лишь при условии, если наши воздушные силы пообещают настолько энергичную бомбардировку вокзала Деръа при дневном свете, что ее эффект будет равноценен артиллерийскому обстрелу и даст нам возможность отважиться на штурм города с нашим малочисленным отрядом. Вице-маршал воздушных сил Салмонд надеялся добиться этого, но все зависело от того, сколько он получит или успеет своевременно собрать мощных самолетов.
Алан Доуней должен был прилететь к нам 11 сентября с окончательным решением. До тех пор мы не могли отдать предпочтение ни одному из планов.
Из наших резервов первыми прибыли 9 сентября люди моей охраны. Они сообщили, что Нури почти готов и решил присоединиться к нам.
11-го прибыли броневики, и полковник Джойс со Стерлингом, но без Фейсала. Майор Маршалл остался, чтобы на следующий день сопровождать его в качестве оруженосца, а там, где принимал участие Маршалл, всегда все шло без сучка и задоринки. Затем прибыл обоз, майор Юнг и капитан Пик.
Азрак сделался многолюдным, и у его озер вновь зазвучали громкие голоса.
11-го же числа прилетел аэроплан из Азрака. К несчастью, Доуней опять заболел, и заменивший его штабной офицер, новичок, позабыл передать, что 6 сентября Аленби сказал Бартоломью:
— Зачем нам ломать голову над Мессудие? Пусть кавалерия идет прямо к Афуле и Назарету.
Тем самым целиком менялся весь план, и огромное бесплановое наступление заменялось определенной целью.
Нам не сообщили о нем ни слова, но от пилота, которого информировал Салмонд, точно узнали о количестве самолетов-бомбовозов. Число их было ниже минимума, необходимого для Деръа. Поэтому мы попросили лишь начать бомбометание, которое бы удержало турок в Деръа, пока мы не обойдем ее кругом с севера, чтобы обеспечить разрушение дамасской линии.
На следующий день прибыл Фейсал, а следом за ним войска, Нури Сайд и Джемиль.
После полудня появился Нури Шаалан в сопровождении шейхов.
Прибыл также Ауда абу-тайи с Мохаммедом эль-Дейланом. Маджид ибн-Султан из Адвана вблизи Салта прискакал, чтобы узнать правду о нашем нападении на Амман.
Поздно вечером на севере раздалась трескотня ружейной перестрелки, и шейх Талал эль-Гарейдин, мой старый товарищ, подскакал яростным галопом с сорока или пятьюдесятью верховыми крестьянами. Его полнокровное лицо сияло от радости по случаю нашего долгожданного прибытия. Друзы и горожане-сирийцы, люди Исавийе и Хаварне умножили собой наше собрание. Все были бодры и чувствовали себя прекрасно.
Все, кроме меня одного. Толпа испортила удовольствие, которое вызывал во мне Азрак. Я спустился в долину к нашему уединенному Айн-эль-Эссаду и пролежал там весь день в своей старой берлоге между тамарисками, в запыленных зеленых ветвях, в которых носился ветер и шелестела листва, напоминая деревья в Англии.
Она шептала мне, что я смертельно устал от этих арабов, ничтожных, типичных семитов. В своей безграничной способности проявлять добро и зло, они достигали предельных результатов, поднимаясь на высоту и падая вниз в размахе, недостижимом для нас, и все же в течение двух лет я с пользой для себя притворялся их товарищем.
Тем временем, вследствие моей отлучки, Джойс взял на себя всю ответственность. По его приказу Пик с египетским верблюжьим корпусом, броневиками, отрядом саперов и гурков выступил в путь, чтобы перерезать железнодорожную линию у Ифдеина.
По плану, капитан Скотт-Хиггинс со своми проворными индусами должен был после наступления темноты внезапным натиском захватить блокгауз. Затем Пик до рассвета разрушает путь. Утром автомобили прикроют их отступление на восток через равнину, по которой мы, главный отряд, направимся из Азрака на север к Умтайе, большой впадине, наполненной дождевой водой, в пятнадцати милях ниже Деръа, служившей нам передовой базой. Мы дали им проводников из племени руалла и проводили их, возлагая много надежд на эту важную предварительную операцию.
Наша колонна выступила в путь как раз на рассвете.
Дела с Нури и Фейсалом задержали меня на целый день в Азраке, но Джойс оставил мне автомобиль, на котором я на следующее утро нагнал армию.
У Джойса были дурные новости. Пик уже присоединился к нему, доложив о неудачной попытке добраться до железнодорожной линии из-за недоразумений с арабами, жившими по соседству с участком, намеченным для разрушения. Мы придавали большое значение разрушению Амманской железной дороги, и всякая задержка являлась преступлением. Я оставил автомобиль, захватил груз пироксилина и, сев на своего верблюда, бросился во главе отряда на восток в направлении железной дороги.
Мы достигли Умтайе как раз перед заходом солнца и направились к железной дороге, надеясь стремительным наскоком разрушить ее. Сумерки дали нам возможность приблизиться, не вызвав тревоги, и к нашей радости мы обнаружили, что проход доступен для броневиков: как раз перед нами находились два хороших моста.
Я решил вернуться утром с автомобилями и большим запасом пироксилина, чтобы уничтожить большой четырехпролетный мост. Восстановление его отняло бы у турок несколько дней. Таким образом была бы возмещена неудача Пика. Это было счастливое открытие, и мы поскакали обратно, намечая по пути лучшую дорогу для автомобилей.
Утром, пока войска завтракали, мы, устроив совет, объясняли арабским вождям возможность набега автомобилей на железнодорожную линию. Было принято решение, что два броневика должны опуститься к мосту и атаковать его, в то время как главный отряд двинется дальше к горе Телль-Арару на Дамасской железной дороге, в четырех милях на север от Деръа. Завладев линией, отряд займет там позицию на рассвете следующего дня, 1 сентября, а мы, покончив с мостом, присоединимся к ним с автомобилями.
Около двух часов дня, когда мы направлялись к железной дороге, нашим глазам открылось величественное зрелище реющих бомбовозов, с жужжанием стремившихся к Деръа в свой первый налет. Непривыкший к воздушным атакам, незащищенный турецкий гарнизон понес тяжкие потери.
Мы в двух пассажирских и двух бронированных автомобилях, зигзагами пересекли поросшие травой склоны и пробирались между стенами по усыпанным грубым камнями равнинам.
На подъеме к югу от моста стоял каменный блокгауз. Мы остановились, чтобы оставить здесь под прикрытием пассажирские автомобили. Я пересел в бронированный автомобиль, захватив с собой полтораста фунтов пироксилина, намереваясь спуститься в долину к мосту.
Его своды, которые скроют нас от выстрелов поста, дадут мне возможность подложить и поджечь подрывные снаряды. Тем временем второй автомобиль, открыв активные действия, займет блокгауз, чтобы прикрыть мою операцию.
Оба броневика двинулись одновременно. Когда семь или восемь человек турецкого гарнизона заметили нас, их охватило удивление, и они, выскочив из окопов, ринулись на нас в полном порядке с ружьями наперевес. Их толкала либо паника, либо непонимание происходящего, либо нечеловеческая отвага.
Через несколько минут второй автомобиль открыл по ним стрельбу. Тем временем возле моста появилось четверо турок, которые начали стрелять в нас. Наши пулеметчики установили прицел и открыли огонь. Один из турок упал, другой был ранен, остальные бросились бежать, но передумали и вернулись, показывая, что сдаются. Мы отняли у них винтовки, а их самих отослали в долину к автомобилям. В ту же минуту блокгауз сдался. Мы были очень довольны, что в пять минут и без всяких потерь захватили мост и прилегающий участок железнодорожного полотна.
Джойс в своем броневике ринулся вниз с пироксилином. Мы поспешно расположились возле моста, представлявшего собой прелестную игрушку вышиной в пятнадцать футов, украшенную сияющей плитой из белого мрамора с надписью в честь султана Абдул-Гамида. Мы заложили в отверстия стоков у мостовых устоев шесть небольших зарядов и, взорвав их, разнесли вдребезги все пролеты моста.
Потом мы посадили нескольких пленных поверх груза и двинулись. К несчастью, в своем упоении мы ехали слишком беззаботно, и с моей машиной вскоре случилась серьезная поломка.