LoveStar — страница 13 из 44

Лавстар не занимался повседневными операциями подразделения LoveDeath. В документальном фильме о корпорации на канале Sky он сказал: «Когда Елизавета II пролетела падающей звездой над Виндзором, чувство удовлетворения оттого, что проект LoveDeath воплотился в жизнь, длилось всего один день. Оно возникло, когда в шесть утра в воздух поднялась первая ракета, и иссякло, когда королева Елизавета вошла в атмосферу в три часа ночи следующих суток. Как только ее вспышка угасла, я стал не нужен. Университеты производят десятки тысяч людей, которые знают, умеют и хотят поддерживать и развивать проект LoveDeath. Мне хватило ума дать им карт-бланш на это».

Это не значило, что Лавстар не предъявлял своим сотрудникам никаких требований; бывало и так: «Какого ЧЕРТА ТЫ ТУТ МНЕ РАССКАЗЫВАЕШЬ? КАК ЭТО МАЙКЛА Джексона увезли на кладбище? У него же зарезервировано место в ракете! Если он сейчас же не отправится на орбиту, вместо него полетит один из вас!»

Зачистка кладбищ в мегаполисах и возведение башен были полностью под контролем Рагнара О. Карлссона и настроенщиков из LoveDeath. Лавстар попереключался между видами башен, а затем позвонил Иванову, генеральному директору корпорации LoveDeath.

— Ты уже установил, что будет в башнях? — спросил Лавстар.

— Не волнуйтесь, проект надежный, — ответил Иванов.

— Так что там будет?

— Гостиницы, офисы или магазины, я полагаю.

— Полагаешь?

— Это самые дорогие участки земли в городах, и, разумеется, в башнях будет размещено что-то подобное. Но вообще за это отвечает Рагнар.

— То есть ты не знаешь? Я хочу, чтобы ты был в курсе его дел.

— Я же не могу везде совать нос. Мне хватило ума дать ему карт-бланш. И это дало хороший результат, как вы видите.

— А издержки?

— Выручка от зачистки покрывает всю стоимость строительства, а извлеченные тела сразу отправляются на орбиту до Праздника Миллиона Звезд.

— Вам заплатили за тела, в нагрузку дали землю, а теперь вы еще и продадите площади в башнях?

— А я о чем! Отличный настроенщик наш Рагнар, невероятно способный. Видите ли, города заплатили за трупы вдесятеро больше тарифа из-за разложения, так что Праздник идет для них бонусом. Дополнительный вброс настроения и улучшение нашего имиджа. Вы очень хорошо сделали, что перевели Рагнара к нам. Я и не думал, что на старости лет застану еще один расцвет компании LoveDeath.

— То есть все идет хорошо? — спросил Лавстар недоверчиво.

— «Пояс миллиона звезд» уже видно невооруженным глазом, посмотрите сами.

— Посмотрю вечером.

— Да даже днем уже видно, — возразил Иванов.

Лавстар подошел к окну и взглянул на небо: наискось через весь небесный свод сияло нечто вроде широкой дуги, словно полоса блестящей стеклянной крошки или крупицы золотой обманки в речном песке. Он взял бинокль, чтобы рассмотреть поближе: сквозь облака будто бы плыл плотный косяк сельди. Потом он переключился на космический телескоп спутника связи LoveStar. От увиденного он вздрогнул: всю Землю окружала бесконечная череда саванов от LoveDeath! Сто миллионов мертвых тел, сияя серебром, складывались в кольцо вокруг планеты!

— Разве не великолепно? — спросил Иванов. — Общее количество тел равно объему производства мертвецов по всей планете за шесть лет.

Лавстар сглотнул, закрыл глаза и попытался успокоить дыхание. Рагнар, очевидно, не оставил своего замысла.

— У вас там что-то не так?

— Нет, все хорошо, — ответил Лавстар.

— Вы в последнее время не выходили на связь. Вы бы лучше почаще общались с Рагнаром; не понимаю, чем он вам не нравится. Скажу больше, я уверен, что этот парень — подходящий преемник для вас. Пора уже пустить к рулю молодежь. Мы же не вечны.

Лавстар не отвечал.

— Але? Вы тут?

Лавстар взглянул на солнце. Оно плыло, частично скрытое «поясом миллиона звезд», и его лучи, отражаясь от серебристого потока, образовывали вокруг него гало, сияющий ореол, в котором горели два ложных солнца — одно восточнее, одно западнее, как будто отражение заката в оконных стеклах. «Три солнца», — подумал Лавстар.

— Вы тут? — переспросил Иванов.

— Когда видно ложные солнца, у нас говорят, что за солнцем гонится волк.

— Волк? Какой еще волк?

«Солнце в волчьей пасти — завтра жди напастей», — подумал Лавстар.

Идеи

Мало кто понимал Лавстара полностью, даже среди его ближайших соратников. Иногда они не могли взять в толк, шутит он или говорит всерьез, — но в итоге он всегда добивался цели, чего бы это ни стоило.

Когда Лавстара расспрашивали о его идеях, он отвечал уклончиво и говорил, что на самом деле они ему не подчиняются. Он утверждал, что не идеи принадлежат ему, а, наоборот, он сам во власти идей. Идеи захватывали его организм и использовали его как носитель, чтобы вырваться в мир, — а потом оставляли его опустошенным, побитым и измученным (а также невообразимо богатым и могущественным, добавляли те, кто испытывал к нему меньше сочувствия). Далее он говорил, что, когда у него в голове поселилась идея, он уже не может контролировать развитие событий. «Идея — диктатор», — писал он в одном из своих бестселлеров.


«Идея подчиняет себе деятельность мозга, отталкивает прочь ощущения и воспоминания, заставляет забывать родных и близких и гонит человека к единственной цели — воплотить ее в жизнь. Идея завладевает речевыми центрами, оставляя доступ только к самой себе, отнимает аппетит, снижает потребность в сне и велит мозгу выделять вещества посильнее амфетамина, которые поддерживают тебя на ногах месяцами. Когда же идея рождается и уходит в мир, человек, которым она владела, остается пуст. Он еще пытается ухватиться за нее, купаться в ее сиянии, старается связать с ней свое имя, даже назвать ее в свою честь, но все равно не чувствует прежнего удовлетворения. Тот, кто ощущал, как внутри него растет и развивается идея, кто месяцами и годами был ее рабом, знает: сам факт, что когда-то раньше его посетила идея, не приносит никакой радости. Быть довольным тем, что в прошлом ты один раз набрел на идею, — это как быть довольным, что у тебя когда-то в прошлом один раз был секс, что ты когда-то давно один раз поел или выпил. Как только ты вошел во вкус, ты больше всего жаждешь одного: чтобы еще одна идея посетила тебя и сделала своим рабом. Нет никого более жалкого, чем человек, который сочинил одну песню, один рассказ, придумал одну идею — и больше ничего. Он навсегда останется всего лишь стреляной гильзой. Лучше уж никогда не испытывать этого вкуса. Идеи — наркотики. Тот, кто предрасположен к ним, обречен оставить свои сети или свой компьютер, отринуть богатство и владения и поставить на карту все. Когда идея говорит: «Следуй за мной», — он идет за нею до конца. Зараженный идеей уже не несет ответственности за свои поступки. Его помыслы заняты лишь тем, как дать этой идее выйти наружу. Идея не терпит возражений или сомнений. Человек ни за что не отвечает, потому что идея — не его собственность. Идея существовала и до него. Атомная бомба существовала и до того, как ее разработали и собрали. Она носилась где-то в воздухе. Ждала своего часа. Ее нельзя было не изобрести — и нельзя было не взорвать. И хотя люди высчитали, что взрыв бомбы с 20-процентной вероятностью запустит цепную реакцию, в которой сгорит весь кислород в атмосфере, они просто не могли не попытаться. Одних расчетов было недостаточно. Нужно было вывезти бомбу в пустыню, взорвать ее, и когда ее мощь стала очевидна, еще больше людей охватило новое непреодолимое желание: увидеть, как она разорвется над городом. Хотя бы один взрыв, или два. Тот, кто поглощен идеей, находится по ту сторону добра и зла. Он мыслит уже в другом масштабе. Идея — это неуправляемый голод. Это давно сдерживаемая похоть. Одержимые идеей — самые страшные люди на земле, потому что они готовы идти на риск. Они хотят только посмотреть, что получится, а о том, что будет дальше, не задумываются».

Лавстар, «Идеи»


Лавстар по своей природе не был опасным человеком. Да, он иногда высказывал безумные вещи, но только потому, что они приходили ему в голову, а не потому, что всерьез имел в виду то, что говорил. Он просто хотел посмотреть, что получится.


Лавстар перевел бинокль с ореола вокруг солнца на вертолет Statoil и смотрел, как тот летит, уже избавившись от тяжести церкви, пока он не скрылся за горами. Лавстар вернулся к стеклянному письменному столу и провел по нему линию. Над ней он начал рисовать птицу, но на середине крыла его прервали.

— Пришел ваш биограф, — сообщила секретарша. — Хочет показать вам первую главу книги.

Биографа впустили в кабинет. Это был нелепо одетый молодой человек в круглых очках и потертом твидовом пиджаке.

— Здравствуйте, — сказал он и странно посмотрел на Лавстара. Тот действительно выглядел не очень: он не спал уже несколько недель, а возможно, и не ел, так что кожа висела на нем, как будто была на размер больше. Осознав, что невежливо глазеет, биограф отвернулся к окну, выходившему на долину Экснадаль.

— Потрясающий вид, — заметил он.

— Отлично, — ответил Лавстар. — Смотрите тогда в окно, а не на меня.

— Я начну, — сказал биограф и приступил к чтению.


«Лавстар родился в день, когда человек впервые ступил на Луну. Роды длились девять часов. Когда его мать, Маргрьет Пьетюрсдоухтир, тридцатилетняя фельдшер из Сиглюфьёрдюра, застонала от первых схваток, весь мир следил за тем, как астронавты скачут, будто дети-переростки, на фоне серого безжизненного пейзажа. Через пять часов у нее было раскрытие 7 сантиметров, она тихо всхлипывала от боли, а акушерка тем временем напряженно наблюдала за тем, как астронавты беззвучно возятся с машинами, которые отчего-то не заводились снова. Еще через четыре часа двигатели все так же стояли, а астронавты копошились в лунном модуле, говорили мало и притом одними техническими терминами; когда же кислорода в баллонах осталось лишь на 50 минут, стало ясно, что взлететь уже не удастся. Телекамеры зафиксировали в одном положении, и астронавты, взявшись за руки, ускакали гигантскими прыжками к горизонту. Их походка едва ли соответствовала внутреннему состоянию, но на Луне почему-то можно передвигаться только вприпрыжку. В течение получаса они исчезли за горизонтом; их головы скрылись за его линией, как будто закатились три солнца. И именно в этот момент на Земле показалась макушка Лавстара. Когда лунная экспедиция пропала с экранов, камеры продолжали показывать застывший голый пейзаж. Астронавты еще оставались на телефонной связи, но ничего не говорили, слышалось только их дыхание. Кто-то другой, быть может, и воспользовался бы моментом, чтобы провозгласить всему миру что-нибудь важное, но эти трое просто дышали, все медленнее и медленнее, пока наконец и этот звук не прекратился. И тогда Лавстар впервые наполнил воздухом легкие и завопил что есть мочи.