Если не будет достигнут удовлетворительный результат, расходы будут списаны с вашего счета в iStar.]
Симон сразу же позвонил в iStar.
— Да, здравствуйте! — произнес он бодро. — Я по поводу поступившего задания. У вас другого не найдется? Дело в том, что Индриди и Сигрид — мои друзья через Марию, и мне показалось неуместным…
— Ничего страшного, — ответил ему резкий мужской голос. — Мы переназначим задание.
— Было бы здорово, спасибо большое. Мне нужно просто на время отпустить свой ближний круг…
— Ваш отказ будет учтен при рассмотрении вашей заявки на должность консультанта по ревун-маркетингу в компании iStar. Вы хотите приложить объяснительную? Имеются ли иные ограничения ваших возможностей?
Симон онемел.
— Нет, нет… Я только хотел узнать, нет ли предложений получше…
— После каждого отказа положен обязательный недельный отпуск.
— С каких это пор?
— Новая политика компании. Стало трудно привлекать хороших исполнителей на трудные заказы. Система не удержится, если люди будут брать только то, что им интересно.
— Простите, — возразил Симон. — Но я только сказал, что эта пара — наши с Марией друзья.
— В последний раз вы виделись с парами друзей ровно два месяца и три дня назад, и, согласно моим данным, вы больше не с Марией.
— Мы испытываем временные затруднения…
— Это не соответствует моим данным. Вы хотите избежать ответственности? Это отметить в вашей заявке?
Симон совсем пал духом. Ему попался какой-то особенно упертый настроенщик. Зачем он вообще заговорил про заявку и Марию?
— Мне нужно подумать, — сказал Симон и уже собрался повесить трубку.
— Я подожду на линии, — ответил настроенщик.
— Почему?
— Ваш отпуск начнется через две минуты.
Перед лицом Симона возникли часы и запустился обратный отсчет.
— Две минуты?
Ошарашенный, Симон еще раз пробежал глазами индивидуальное задание и стал думать о том, какие есть варианты. «Если не возьмусь я, возьмется кто-то еще, — говорил он себе. — А вдруг это окажется черный коллектор? Он-то не станет церемониться».
— Я беру их, — проговорил Симон глухо, когда на часах оставалось пятнадцать секунд.
Ему тут же открыли абсолютный доступ к личной медиаленте Индриди и Сигрид. Сначала у него было ощущение, что он взялся за довольно грязное дело, но потом он убедил себя, что в первую очередь помогает Сигрид и она это обязательно оценит — не сейчас, так позже. Уколы совести уступили место духу чистой конкуренции. Симон бодро принялся за работу и стал посылать документальные фильмы с намеками, пропаганду и рекламу. Он корректировал тексты песен и диалоги ток-шоу, которые отправлял Сигрид, чтобы в них звучало: «Настоящая любовь живет пять лет и семь месяцев». Кроме того, чтобы еще больше усложнить им жизнь, он подергал за кое-какие ниточки: повлиял на банковскую систему и изменил расписание смен в доме престарелых.
Но Индриди и Сигрид оказались упрямыми — невероятно упрямыми; бюджет стал подходить к концу. Еще немного в том же духе, и вознаграждение Симона грозило уйти в ноль, а его рейтинг рекламщика — упасть еще ниже. Еще чуть-чуть, и он оказался бы низведен до ревуна или ревушки. Тогда Симон решил пригласить Индриди на обед: оценить его настрой на сопротивление и проверить, не ослабела ли его защита настолько, что он уже поддастся и на обычные уговоры.
— Лакричные конфеты «Вороненок», — устало ответил Индриди на звонок Симона. (Сегодня была пятница. По пятницам iStar сдавала под рекламу часть повседневного словарного запаса ревунов. Рекламодатели могли подставлять свои бренды вместо таких слов, как «алло», «пока», «да ну», «да», «нет», «черное» или «белое». Таким образом беседы легче сворачивали в сторону нужного товара.)
— Хотел спросить, сможем ли мы пересечься около полудня? — спросил Симон.
— «Синалко-кола», к сожалению, — ответил Индриди. — Я договорился с Сигрид на это время.
— А я ей уже написал по имейлу, — сказал Симон. — Она сказала, что не против.
— «Манго-смузи», правда, она так сказала?
— Давай тогда ровно в двенадцать, в The Thing? Это новое кафе в бывшем здании парламента. Пока-пока.
— Печенье «Родные просторы»!
Симон хорошенько подготовился, чтобы извлечь из этой встречи максимум. Он тщательно изучил все сведения об Индриди. В личном профиле значилось, что Индриди — человек простой, честный и верный. По словам корпоративного представителя, который отвечал за Индриди, с маркетинговой точки зрения тот был почти что аутист. Этим, конечно, объяснялось и то, как он держится за Сигрид. Индриди неизменно покупал скир с черникой, шоколад «Баунти», обувь «Адидас», «Бабушкины лепешки», лыжные товары «Близзард», печеночный паштет и батон «Кооперативный». Если в обеденный перерыв он шел куда-нибудь поесть, то, как правило, брал газировку и хлеб с оливками в норвежской забегаловке, расположенной в здании бывшей тюрьмы, или же курицу в индийском кафе в бывшем Доме правительства на Лайкьяргате. Он читал «Утреннюю газету» и любил пиццу с ветчиной и ананасами. Обычно он чувствовал себя не в своей тарелке, если у его любимых товаров менялась упаковка и тем более если их переставали производить из-за смены технологий или падения продаж. Заваливать Индриди рекламой обычно не имело экономического смысла, но когда на рынок выходило новое изобретение или линейка продукции, то на кону оказывалась немалая выгода. Дело в том, что Индриди был очень склонен к сопереживанию и обыкновенно сопереживал слабейшим и тем, с кем несправедливо обошлись. В его профиле было указано: «Никогда не покупает супербестселлеры, пытается улучшить продажи хороших книг, которые плохо расходятся».
Индриди плохо выглядел: нечесаный, небритый, под глазами круги. Пока он вгрызался в ржанбургер, который Симон только что ему горячо рекомендовал, официант принес Симону бокал пива за счет заведения.
Симон положил на стол книгу. Это был бестселлер, который в некоторых целевых группах расходился миллионами. Индриди взял книгу и стал разглядывать обложку.
— Отличная книжка, — сказал Симон. — Жаль, что она осталась незамеченной только потому, что другие книги продвигают лучше. Нехорошо, когда маркетинг затмевает качество.
— Я про нее слышал, — ответил Индриди. — Хотел прочитать.
Тогда Симон применил завершающий прием:
— Я состою в книжном клубе. Могу тебе ее прислать по клубной цене.
— Свежайшая пикша, спасибо! — сказал Индриди и замотал головой. Симон расценил это как согласие и тут же закрыл сделку в системе.
Они сидели у окна в зале кафе The Thing. Над их головами горел экран, подключенный к системе «Э-Демократор». Она непрерывно отслеживала пульс нации по данным iStar и давала настолько точную картину чаяний народа, что смогла заменить собой и парламент, и кабинет министров. Законопроекты выносились на рассмотрение политагентствами (в основном принадлежавшими iStar), и мнения народа по ним обновлялись каждый час. Впрочем, законопроектов набиралось немного, а некоторые поднимались только для того, чтобы развлечь гостей кафе. Индриди смотрел, как по экрану бежали строчки: «Хочешь поместить звезду LoveStar на государственный флаг? Да: 69 %. Нет: 11 %. Принято… Хочешь начать нефтяную войну с Фарерскими островами? Да: 49 %. Нет: 51 %. Отклонено за минимальным преимуществом… Хочешь вновь легализовать перерождения и запасные копии? Да: 81 %. Нет: 10 %. Принято… Хочешь снизить свой уровень жизни, чтобы обеспечить улучшение обслуживания инвалидов? Да: 15 %. Нет: 69 %. Отклонено…»
Симон прокашлялся и перешел к главному вопросу. Продажа книги была для него просто разминкой. Пока они сидели в кафе, все, о чем они говорили, сводилось к одному — словно игла проигрывателя описывала круги по пластинке, неотвратимо стремясь к центру — своей конечной цели. — Как там дела у вас с Сигрид? — спросил Симон, потягивая пиво.
— Мы не подходим друг другу математически, — ответил Индриди печально.
— Жалко, — отозвался Симон. — Но если смотреть на вещи оптимистично, ты же должен быть рад за нее. Нельзя грустить из-за чужого счастья.
— Вафли «Принц», наверно, нельзя, — сказал Индриди.
— Твое время еще придет, дружище Индриди, будь умнее и помни мудрые слова Лавстара: «Спасай того, кого любишь». По-моему, это важнейшая истина. Мы с Марией решили проверить, сможем ли спасти друг друга. Сначала было трудно, но сейчас у нас все хорошо (стоило вспомнить Марию, и у Симона подступил комок к горлу).
— Но у нас все совсем по-особенному, — возразил Индриди. — Ты не поймешь, как у нас все устроено. Наши отношения уникальны.
— Уникальны? Ну, например, о чем вы говорите друг с другом?
— О чем?.. — Индриди задумался. — Ну, по-разному. Иногда лежим весь вечер и говорим.
— Так о чем вы говорите?
Индриди снова задумался, но не смог припомнить ни одной темы, которую они обсуждали.
— Я точно не знаю, — ответил он.
— А чем вы занимаетесь вместе?
Индриди снова задумался и пожал плечами.
— Да тем же, чем все, — сказал он. — Живем, а в промежутках обнимаемся.
Симон с трудом скрывал, что отношения Индриди и Сигрид всегда казались ему довольно-таки нездоровыми. Хотя «нездоровые» — это, пожалуй, чересчур. Вместе Индриди и Сигрид были невероятно милые, почти что во всех отношениях приятные — и даже интересные — люди, но они были какие-то слишком страстные. Все время запускали руки друг другу за спину и щупали друг друга за ягодицы. Было что-то потно-жаркое в их взглядах, в том, как они целовались безо всякой причины. И хотя они не всегда целовались с языком, их поцелуи все равно были горячими и влажными: губы подставлены, глаза полузакрыты, так что видны одни белки, как у ожившего мертвеца. И если уж они так себя вели при посторонних, то нетрудно было догадаться, что они себе позволяют наедине. Симону было неприятно пожимать им руки: как будто гладишь улитку или поворачиваешь захватанную ручку в общественном туалете; никогда не знаешь, куда эти руки только что совали.