(посмотреть панораму глуши?) еще жила память о тех ужасных средневековых песцах (ныне восстановленных под маркой VikingCentury Fox), и поэтому, когда сельским жителям удавалось подстрелить песца, их фотографии печатали в газетах.
Здесь будет фото сельского охотника с сыном и песцом в руке.
Подпись: до того, как измельчать, средневековый песец был одним из самых опасных хищников на планете.
Породу VikingCentury Fox вывели специально для парка развлечений LoveSaga (посмотреть рекламу парка?) в массиве Фльотсхлид (купить «Сагу о Ньяле»?)[21]. С помощью целенаправленной селекции в обратном направлении, когда выживали только самые крупные звери, песец вернулся к своим первоначальным размерам. Он станет центральным экспонатом Национального музея (заказать экскурсию?), когда он снова откроется как часть парка развлечений. Песец породы VikingCentury Fox весит свыше 700 кг, его челюсти способны перекусить пополам крокодила и пробить алюминиевый лист толщиной 5 см (смотреть видео?). На бегу он обгоняет лошадь (купить лошадь?). Когда-то это был один из самых опасных хищников на планете.
Пока в ушах Индриди звучал этот текст, начитанный убаюкивающим электронным голосом актера Рюрика Харальдссона, он разглядывал этих страшных серых зверей, которые рычали, аггагавкали и втягивали носом воздух, ведь от приближавшегося Индриди пахло человеком. В воздухе, подвешенные за крюки на цепях, висели кровавые туши скота; с равными промежутками они опускались, звери набрасывались на них, отдирали от них окорок или спинку и ложились обратно, грызя оторванный кусок. Пол вокруг них был покрыт костями и кровью вперемешку с соломой, перьями и дерьмом. Стояла отвратительная вонь.
— Аггагагг! — рявкнул песец в ближайшем отсеке. Несчастный Индриди отшатнулся назад, еще крепче сжимая птичью тушку. Потом он все-таки осторожно прокрался на середину мостика. В металлических плитах были щели, и он видел песцов прямо у себя под ногами. Они хватались зубами за опоры мостика, так что железо звенело, и трясли их, пытаясь скинуть человека. У песцов были такие пасти, что откусить они могли одним махом ему голову, лапы были короткие и мощные, а шкуры — мягкие, словно меховая шуба.
Словно меховая шуба. Индриди не спал вот уже 200 лет. Душа его была расколота пополам, сердце разбито вдребезги, легкие залиты бетоном, а глаза слезами. Его одолевали усталость и грусть. Он так устал, что перестал видеть звериные клыки; каждая доля секунды казалась ему часом. Он видел теперь только мягкий мех повсюду; мех, лежащий на полу бункера, словно ковер, подушка или диван, рычащий и урчащий мягкий мех, в который можно завернуться и заснуть. Индриди бросил птицу, залез на перила, примерился к ближайшему холму меха, закрыл глаза и дал себе упасть в бункер. Но дна он не достиг. Мех прыгнул ему навстречу, Индриди увидел пугающе огромную, глубокую и красную пещеру, а потом пасть с грохотом захлопнулась.
— Аггагагг!!!
Сигрид
В тот же миг, когда Индриди провалился в страшную меховую пещеру, Сигрид села на автобус, который поехал по высокогорному шоссе прямиком туда, где когда-то шумели гейзеры, извергались вулканы, дули ветры, простирались пески и скакали по камням водопады — пока LoveStar не забрала себе всю энергию. Задолго до того, как ее взгляду открылась долина Экснадаль во всей своей красе, Сигрид увидела ракеты, стартующие с космодрома LoveDeath. Она смотрела, как ракета, окруженная белым сиянием, растворяется в синем небе, пронзая подобно игле, облако, имевшее форму руки.
Сигрид знала, что ей стоило бы волноваться перед долгожданной встречей с Пером Мёллером, но ею овладели апатия и стресс, внутри была пустота; она вспоминала все, что они с Индриди делали вместе: переглядывались, терлись пальцами друг о друга, ездили в горы Блауфьёдль. Она вспоминала смех, щекотку и молчание, которое было не пустым, а глубоким, словно басовая нота. Сигрид даже позвонила Индриди, но услышала только автоматический ответ: «Эти номера больше не спарены».
Она попыталась представить себе, как у него идут дела и чем он занимается. Конечно, она не могла вообразить, что прямо в это мгновение он упал в пасть оголодавшего чудовища размером с двух белых медведей.
За ней в автобусе сидел болезненного вида старичок и, кашляя, говорил по телефону:
— Значит, в четверг приедете? Малыш Густи не хотел ехать? (Кашель.) Да, понимаю, он уже перерос игры с Некролей… Ключи от джипа? Ах да, я их, похоже, увез с собой… Да, я прослежу, чтобы их не запустили со мной…
Сигрид прищурилась, глядя, как еще одна ракета взмывает вверх с космодрома LoveDeath, а водитель объявил по громкой связи, что сейчас необычно много запусков в связи с Праздником Миллиона Звезд. Скоро небеса охватит огонь, миллион звезд упадет с них одновременно, и будет объявлено о величайшем открытии всех времен, а также об учреждении нового подразделения корпорации LoveStar. И оно будет крупнее, чем «ВПаре» и LoveDeath вместе взятые.
Сигрид больше всего любила покой и уют и поэтому ожидала, что подземные своды комплекса LoveStar окажутся для нее чересчур просторными. Но на деле все оказалось иначе. Услуги LoveStar адаптировались к каждому. Сигрид была записана в системе как человек, который избегает толкучки, больших аэропортов и мегаполисов, но хорошо себя чувствует в тихих предместьях и маленьких городках. Поэтому ей выделили номер в маленьком отсеке, вырубленном в склоне горы на самой оконечности долины Экснадаль. Вход был со стороны соседней долины Хёргардаль, а за ним начиналась стеклянная стена комплекса.
Сигрид провели на главную аллею парка, и оттуда она двинулась по указателю направления, который появился на ее линзе. Она перепрыгнула канавку, перелезла через проржавевшую решетку забора, поднялась по заросшему травой склону и вышла к скальному обрыву. Там она несколько секунд простояла в замешательстве, но тут в скале отворилась дверь и ей открылся длинный коридор. Там было холодно и влажно, пахло сыростью, мхом и камнями — но вскоре она дошла до уютного, отделанного деревянными панелями зальчика с плюшевой мебелью. В камине успокаивающе потрескивал огонь. Рядом сидел с книгой мужчина. Он поднял глаза и улыбнулся:
— Сигрид?
— Да.
— Ваш номер 27-й.
Через стеклянную стену Сигрид увидела, что в соседнем зале в бассейне с гидромассажем сидит пара новорассчитанных; ближе к ней за тяжелым деревянным столом сидели еще двое, играли в настольную игру и не сводили друг с друга глаз. По залу нетерпеливо расхаживал темноволосый мужчина в отутюженном костюме. У Сигрид заныло в животе, когда он повернулся к ней лицом. Она заглянула в его темно-синие глаза. Некоторые говорили, что смотреть в глаза своей идеальной паре — это как глядеться в зеркало, которое отражается в зеркале, которое отражается в зеркале, которое отражается в зеркале. Но сейчас никакой связи не возникло. Сигрид задышала легче и прошла в другой коридор к номеру 27. Двери открылись автоматически, и ей предстал номер ее мечты (согласно данным, полученным из сообщения ее подруги детства Доры). Окно выходило в лощину, заросшую мохнатой ивой и голубикой, вдоль нее в узком русле журчал ручей, то и дело пропадая под поросшим травой склоном. Окно имело форму эркера и снаружи было, похоже, замаскировано под валун или скалу. На окне хватало места, чтобы Сигрид могла сидеть и смотреть на лошадей или ягнят, которые щипали травку снаружи. Но животные никак не реагировали, когда она подносила руку к стеклу или даже стучала по нему. «Прямо как в океанариуме», — подумала она. Сквозь застекленные трещины в крыше внутрь проникал свет. Сигрид полежала на уютной кровати, сходила в душ и потом полчаса стояла под водопадом, наблюдая, как дистанционно управляемый клин лебедей облетал долину от края до края. По радио раздавалась «Песня о деве эльфов»: «О, дева-свет, останься под горою с любимым другом в синей глубине…».
Волк! Волк!
— Аггагагг!
Индриди никогда в жизни не доводилось оказаться нос к носу с настоящим песцом, а тем более песцом средневековой викингской породы. Он не знал, что бросился в пасть вовсе не песцу. Справа от мостика действительно лежала взрослая самка песца с детенышем, которая и правда разорвала бы Индриди в клочья за пару минут; но Индриди бросился с моста налево. А с этой стороны его поджидал большой Серый Волк, которого на Птицефабрике вывели для дочернего предприятия — парка развлечений GrimmsLove в Баварии. Серый Волк был разработан специально для того, чтобы проглатывать людей целиком, и этот волк именно так и сделал: взял и разом проглотил Индриди.
Серого Волка еще не представляли общественности. Он был плодом тщательной селекции и технических усовершенствований, и ему предстояло играть главную роль в грандиозной постановке сказки про Красную Шапочку в парке GrimmsLove. Требовалось, чтобы Волк не смог переваривать проглоченных актеров, потому что каждый вечер набирать новых было экономически невыгодно. Но Индриди, конечно, всего этого не знал. Он оказался в темной, влажной теплоте волчьего желудка и подумал, что вот так, наверно, страдали викинги, когда их целиком проглатывал средневековый песец. Время тянулось медленно, а Индриди сидел и ждал своей участи. Он уже несколько раз прокрутил перед собой всю свою жизнь, но процесс переваривания все никак не начинался.
На самом деле вот так броситься в пасть Серому Волку было совсем не в духе Индриди. Он был веселым и жизнерадостным, но последние дни высосали из него все силы. А сейчас он слышал быстрое сердцебиение чудовища над своим левым плечом, а где-то внизу урчали кишки. Он ждал, что вот-вот его зальет желудочным соком, который начнет разъедать кожу, как кислота из аккумулятора. От недостатка воздуха он начал задыхаться.
«Как будто меня зашили в ливерную колбасу», — подумал Индриди, щупая изнутри стенку желудка. Вскоре он услышал, что пульс замедляется, и раздался чудовищный храп. Сработал специально заложенный в зверя инстинкт: проглотив человека, волк перевернулся на спину и захрапел. При храпе его пасть открывалась и закрывалась, и между клыков в желудок, словно лучи солнца из-за тучи, проникал свет ламп и слепил глаза Индриди; волчьи зубы на фоне покрашенного зеленым потолка напоминали очертания снежно-белого пика Хрёйндранги. Внутрь потянуло воздухом, теплым, словно южный ветерок. Но Индриди не радовался свету. Он думал, что утреннее солнце будет теперь заливать лучами Пера и Сигрид Мёллер, как будто золотым пивом «Туборг». Он представлял себе, как они будут выползать из постели, сросшиеся, как восьминогий паук, пытаясь отлепиться друг от друга, чтобы пойти на работу, как будут разговаривать, и разговаривать, и разговаривать, а потом залезут друг на друга на полу в ван