йком ее записала. И все это время хранила. Могу дать вам копию, если хотите».
Раздался шорох, потом начало заставки из «Города Кардамона»[22], на середине ее снова прервал шорох, потом немного тишины и, еще более глухо, обрывки далекой беседы. Лавстар сразу узнал голос дочери, какой он был 23 года назад, чистый детский голос:
«Ты знаешь какую-нибудь сказку?»
А потом его собственный голос:
«Жил-был царь по имени Медиас. Он регулярно ездил по своему царству с проверками, в полном облачении, с собакой и на лошади, но куда бы он ни приехал, нигде его никто не узнавал. Медиас приезжал к мяснику, пекарю, купцу — но всегда ему приходилось вставать в очередь вместе с простым народом, и никто никогда ему не кланялся. И каждый раз его ждали большие препятствия на пути обратно во дворец, потому что стражники останавливали его и требовали пропуск. И вот однажды Медиас сидел в печали во дворце, и тут к нему пришел какой-то карлик.
— Что тебя печалит, человече? — спросил карлик.
— Меня никто не узнает, — ответил Медиас.
— Я могу выполнить одно твое желание, — сказал карлик.
— Я желаю, чтобы все, до чего я дотронусь, становилось знаменитым, — ответил Медиас. — Желаю, чтобы все, до чего я дотронусь, попадало на первые страницы газет по всей земле, чтобы меня все узнавали и кланялись мне, ползали передо мной, восхищались мной, мечтали бы встретиться со мной, и чтобы запоминали на всю жизнь, если хоть раз лично увидели или услышали царя Медиаса!
— Твое желание исполнится, — проговорил карлик и исчез.
На следующий день Медиас поехал к мяснику купить колбасу и двух куриц, и не успел он ничего понять, как его уже сфотографировали, взяли интервью у женщины, которая случайно дотронулась до его руки в лавке, а колбаса, которую он купил, стала известна на весь мир и получила название “Медиасова колбаса”. Крестьянин, который вырастил куриц, тоже стал известен на весь мир, потому что именно он вырастил куриц, которых купил царь. Медиас сел на коня — и тот стал самым знаменитым конем в мире. Медиас прикоснулся к стене замка — и со всего света стали приходить люди посмотреть на замок. Он приезжал к брадобрею, купцу, пекарю — и везде повторялась та же история: они становились всемирно известными царскими пекарями, купцами и брадобреями, и попасть к ним хотели все. Стоило ему погладить собаку, как люди начинали называть детей в ее честь.
Однажды он встретил во дворце самую красивую служанку в мире. У нее были голубые глаза и длинные светлые волосы, заразительный смех, лучистая улыбка и белоснежные зубы; они стали тайком встречаться в летнем царском дворце. Царь Медиас прикасался к ней нежно и осторожно, а она прикасалась к нему, и в конце концов они так много раз прикасались друг к другу, что на их телах не осталось ни одного пятнышка размером хотя бы с листок, которое ни разу бы не потрогали, не обняли и не поцеловали… Со временем у них родились двое милых сыновей. Но при этом бывшая служанка попала на первые полосы газет всего мира. Фотографы делали все новые и новые снимки, пока она не побледнела от усталости и ее глаза не покраснели от вспышек. Она попыталась скрыться от них на всемирно известной спортивной машине царя Медиаса, она гнала от них прочь, но фотографы выстроились стеной вдоль всего бесконечного шоссе и щелкали, щелкали, так что наконец вспышки ослепили ее, она врезалась в фонарный столб и погибла.
Медиас горевал и плакал — и об этом писали все газеты в мире. Сыновья рыдали день и ночь, но про них в газетах не писали, потому что царь их еще ни разу не коснулся. Цари тогда не притрагивались к своим детям, потому что за ними все время присматривали дневные няньки, вечерние няньки и ночные няньки. Но теперь мальчики были совершенно безутешны. Они плакали, когда приходила вечерняя нянька, и рыдали, когда ее сменяла ночная, а когда наставало время утренней, они всхлипывали: “Хочу к папе! Папа, обними меня. Папа, приласкай меня. Мне так плохо, папа”. Но Медиас только стоял в стороне и грустно на них смотрел. Он не мог вообразить, что когда-нибудь еще дотронется до живого человека».
На пленке тишина.
«Это грустная сказка», — произнес детский голос печально.
«Да, — ответил Лавстар, — это грустная сказка».
«Спокойной ночи, папочка».
Запись окончилась. Лавстар сидел на стуле, а внутри у него что-то происходило. «Биограф подбросил мне ловушку для слез», — подумал он. Он изо всех сил жмурился, но не смог сдержать слез, они хлынули потоком, он затрясся и преисполнился непонятного страха. Он направил в пространство еще несколько молитв в слабой надежде, что, услышав его послание, кто-то успеет спастись: «Ты, кто еси в том месте, не дай им его найти! Ты, кто еси в том месте, спасайся, пока не поздно!»
В комнату вошла Ямагути. Она взяла Лавстара за крепко сжатые руки и заглянула в глаза. Ее глаза были туманными, глубокими и прекрасными.
— Больше ждать не нужно, — произнесла она обрадованным голосом. — Мы наконец получили подтверждение от поисковиков. Мы нашли это место. Мы знаем, куда приходят все молитвы.
— И куда?
— В пустыню. Туда, куда мы и думали.
— Там кто-то есть? Там он?
— Мы никого не видим.
Лавстар огляделся и прошептал:
— А куда именно направляются молитвы?
— Пень, пустой пень. — Ямагути показала фотографию древесного пня.
— И что? Вы обыскали это место?
Она на мгновение запнулась, а потом ответила:
— Никто не решается к нему подойти.
— О чем ты? Никто не решается подойти к пустому пню?
— Те, кто прибыл на точку первым, попытались заглянуть в него, но рядом там оказались местные жители. Они предупредили, что если к пню кто-то подойдет, то весь мир рухнет. Но наши все равно подошли ближе…
— И что? — прошептал Лавстар.
— В одного ударила молния, — прошептала она в ответ.
— А вы не могли потом послать кого-то еще?
— Да, мы послали других.
— И?
— Снова молния, — сказала Ямагути.
Лавстар вздрогнул и ощутил, будто на него дохнуло могильным холодом. Как если бы у него за спиной была не каменная стена, а окно, открытое в морозную ночь.
Ямагути продолжила:
— Теперь туда никого больше не отправить. Все говорят, что это была твоя идея, тебе и идти.
— Мне и идти?
— Ты владелец корпорации.
— И что? Ты думаешь, мир правда рухнет? — спросил Лавстар.
Ямагути не ответила.
Лавстар стал обдумывать варианты. Двум людям в голову прилетела молния. Местные деревенские говорят, что рухнет весь мир. Вариантов не оставалось. Он не был свободным человеком. Он был рабом идеи — и поэтому дал единственно возможный ответ, который вообще может дать голодный, невыспавшийся и больной идеей человек:
— Что ж, не пойду я — пойдет кто-то другой.
Небоскребы
Ямагути ждала Лавстара в дверях.
— Самолет ждет, — сказала она. — Ты готов?
— А как тут подготовишься? — пробормотал Лавстар и надел куртку. Он окинул взглядом долину. Из хуторского домика поднимался дымок, в озере Хрёйнсватн отражались горы.
— Красивая у нас долина? Правда же? — спросил Лавстар.
— Да, красивая.
— Когда я ее купил, тут было не так красиво.
— Да, — согласилась Ямагути. — Самолет ждет, встретимся на борту через пять минут.
Лавстар в волнении прошелся по кабинету, а потом спустился на лифте и двинулся к стартовой площадке. Там его поджидал Иванов. У него было пепельно-серое лицо, и он размахивал кулаком.
— Вы меня предали! Отчего вы мне не рассказывали? — кричал он, дрожа от гнева.
— Я не знаю, о чем вы, позже поговорим, — отрезал Лавстар и поспешил к самолету.
— Я дознался, что будет в небоскребах! — крикнул Иванов ему вслед. — Они пустые! Зияющие пустоты! Голые своды!! И в каждом на северной стене звезда!!!
Лавстар зажал уши и ускорил шаг. Иванов остался далеко позади, но продолжал кричать еще громче:
— На северной стене каждого небоскреба — звезда! На полу посредине — звезда! С потолка свисает звезда! это тысяча огромных храмов! В них будут поклоняться Лавстару!!! Их построили во славу тебя, Лавстар! Ты знал об этом? Новость уже пошла по миру. Куда же ты? Где Рагнар? Из-за чего на самом деле будет Праздник?
Лавстар ступил на борт самолета. В последнем ряду кресел сидела Ямагути и ждала его. Она встала, подошла к нему, взяла за руки и поцеловала в лоб.
— Счастливого пути, — сказала она. — Береги себя.
— А ты не полетишь? — спросил он.
— Тебя там встретит начальник группы, — сказала она. Потом заглянула ему в глаза, протянула сложенный листок бумаги и пошла к дверям, обернувшись один раз на прощание.
Самолет взмыл в воздух. Лавстар раскрыл листок и прочитал:
Ты никогда не спрашивал меня о любви.
Я высчитала пары всему миру,
а ты никогда не спрашивал меня о любви.
Я рассчитала тебя задолго до «ВПаре»
и задолго до LoveDeath,
твоя идеальная пара —
я.
Пустыня
Самолет приземлился на старом военном аэродроме в пустыне Mora на севере Кении. Там ждала поисковая группа на трех вертолетах; поднявшись над бесконечными волнами песка, они доставили Лавстара ближе к его цели. Вертолеты опустились на землю в пяти километрах от того самого пня; там уже ждали джипы, на которых группа промчалась по негостеприимной, продуваемой всеми ветрами равнине и подъехала к маленькой и убогой деревне. На ее окраине выстроились вооруженные охранники: они сторожили пень и не подпускали местных. У самого пня сидел, прислонившись к нему, какой-то ребенок.
— Ребенок тут с утра, — сказал начальник группы. — В деревне его никто не знает. Откуда он взялся, мы не понимаем.
Ребенок прятал что-то в руках. Приборы показывали, что все молитвы мира сходятся точно к нему в ладони. Лавстар обошел ребенка и пень, держась на почтительном расстоянии, и сам измерил волны. Никаких сомнений, все так. Он положил измерительный прибор на песок: больше уже не потребуется. Посмотрел на небо: синее, никаких признаков грозы. Ребенок спокойно сидел у пня и смотрел на то, что держал в ладонях. Лавстар сделал к нему шаг, но тут же остановился, потому что ребенок поднял взгляд. У него скрутило желудок, все происходило слишком быстро. Он недостаточно обдумал свои дальнейшие действия: слишком мало времени было в самолете. «Все корабли плывут со скоростью души», — подумал он, опустил взгляд к земле и не увидел собственной тени. Внезапно ему почудилось, что он обогнал свою душу и должен ее подождать. Он оглянулся, как будто ища ее за собой, но не нашел ее. Позади были только острые взгляды вооруженных охранников и страх или, может быть, скорбь в глазах местных жителей. Прямо в глаза Лавстару смотрела седая женщина с ребенком на руках. «Не надо, — говорил ее взгляд. — Не надо!»