— Это было только мне, для служебного пользования?
— Нет, — ответили ему. — В целевой группе миккивладельцев — весь мир.
— Но они еще не готовы! Сколько раз вам это повторять?
— Мы провели опросы. Люди не смогут устоять и купят.
— Но Микки-Маусы смертельно опасны!
— Микки-Маусы — это то, чего хотят люди. Останавливать кампанию уже поздно.
— Нет! Так нельзя!
— Здесь не вы решаете.
— Я не отправлю вам ни одного Микки, пока они еще не готовы. Они должны быть добрыми, без сексуального влечения, и жить недолго. Таков был наш план, и я от него не отступлю!
— Микки-Маусы уже выводятся на китайский рынок. Производство идет на полную мощность. Не волнуйтесь. Настроение, плодовитость и срок жизни будут корректироваться с помощью лекарственных препаратов.
— Вы не знаете, что делаете! Где вы взяли генную формулу?
— Формула Микки версии 8.04 уже отправлена на фабрики в Бразилии и Китае. Объем начального производства миллион особей в месяц. Кампания начата. Невозможно остановить кампанию, которая уже запущена.
— Вас остановит мое начальство в Научном совете!
— Мы уже пообщались с нашими подчиненными в Научном совете. Они сказали, что при соблюдении соответствующих контрмер это возможно. Мы обеспечим полную безопасность. Инкубаторы спроектированы так, чтобы выдержать даже взрыв ядерной бомбы.
Настроенщики явно утратили всякую связь с реальностью.
— Рекламщики должны слушаться нас, а не наоборот! — выкрикнул Гримюр и оборвал связь.
Но сразу же понял, что дело было не в настроенщиках, а в человеческой природе. Микки-Маусы были белые и пушистые, как бельки, с огромными невинными глазами; их специально создали и тщательно откалибровали, чтобы они нравились людям. И хотя они были чудовищно кровожадны, бояться их люди не могли. Сама природа и за сто миллионов лет не смогла бы выдумать столь изощренного хищника.
Гримюра охватило страшное сожаление. Он сожалел, что позволил уговорить себя участвовать в исследованиях по Микки-Маусам. Впервые в жизни ему захотелось заглянуть в «Печальку». Он вообще-то не доверял ничему, что называли «наукой», если это управлялось из iStar, но сейчас ему требовалось хоть какое-то утешение. Он подключился к «Печальке» и спросил:
— Что бы случилось, если бы я отказался от назначения к Микки-Маусам?
Он заказал ответ за 10 тысяч крон. «Печалька» выдала его через пять минут:
«Компания iStar приставила бы вас к разработке препарата, который бы ускорял эволюцию млекопитающих до нескольких дней вместо миллионов лет. iStar добавила бы этот препарат в питьевую воду, и после этого по утрам у людей отрастали бы гигантские ноги, чтобы быстрее добираться до работы, а на работе они бы съеживались и свисали с тела, как две бородавки, зато невероятно увеличивался бы мозг, выпучивались глаза и расширялось сердце, чтобы подпитывать руки и быстрее стучать ими по клавиатуре, а на обед люди бы возвращались в привычный облик, только немного симпатичнее, крепче и стройнее: нос попрямее, волосы кудрявее, грудная клетка помощнее, попа подтянутее, глаза поярче и поглубже — чтобы произвести впечатление на кассирш в продуктовом, у которых в ходе конкуренции за комплименты посетителей увеличивалась бы грудь, полнели губы, а рук становилось бы больше: двумя укладывает покупки в пакет, еще одной выбивает чек, следующей достает лакричные конфеты, пятой и шестой поправляет прическу и бюстгальтер, а седьмой принимает записочку: “Встретимся вечером?” Ответ: да. Тогда их тела захлестывали бы гормоны, груди продолжали бы увеличиваться, у мужчин члены росли бы со скоростью бамбука (а бамбук растет по метру в сутки), и они шли бы на свидания в бары в лучшем виде, выделяя в воздух аромат гормонов, а дома секреция половых желез возрастала бы еще сильнее, так что мужчина превращался бы в гигантский член наподобие питона, а женщина состояла бы только из рта, груди, вагины и клитора, и языки бы сплетались, словно извивающиеся пожарные шланги, а сердца прокачивали бы по организму чистый эндорфин и оргазм и счастье до тех пор, пока им не требовалась пища, и тогда у них вырастали бы изо рта щупальца и проникали в кухню и засасывали в себя содержимое холодильника, коробок, банок, чтобы вырабатывать энергию и больше эндорфина, а другие щупальца залезали бы в водопровод в поисках воды для охлаждения и дальнейшего роста, и в конце концов голод выгнал бы все щупальца из всех домов на улицу, и там бы они встретились и ощутили бы возбуждение, но вместе с тем и голод — потребность в энергии и пище, чтобы прокормить растущие тела, — и везде носились бы рты в поисках мяса или травы, пока наконец эти тела не съели бы всех до последнего птиц, детей и котов вокруг, а потом слились бы в единые трубки, которые высасывали бы воду из родников, единый кишечник, опорожнявшийся в океан, и единую пасть, которая плавала бы по морям, как сказочное чудовище, заглатывая планктон, китов, тюленей, рыбные косяки, чтобы насытить ненасытное тело, и плоть разрасталась бы по планете, покрываясь шерстью в районе Северного полюса, а к югу вырастали бы груди до небес, в бессмысленной конкуренции за солнце и загар, по склонам грудных гор стекало бы молоко в долины, где подобно грибам из плоти росли бы члены, которые возбуждались бы от града и извергали семенную жидкость, похожую на косяки селедок, которая разбрызгивалась бы везде и высыхала на солнце, а за ней высыхала и трескалась бы обгорелая кожа, и из трещин била бы кровь, как из вулкана, и в конце концов плоть не нашла бы больше никакой другой жизни, которую можно было бы высосать и впитать, и стала бы гнить и червиветь, а сверху на ней стали бы вырастать цветы и деревья, так что слой плоти оказался бы погребен глубоко в земле, где превратился бы в жирную черную нефть. Миллион лет спустя ее можно было бы извлечь из земли, закачать в машины — и испытывать возбуждение каждый раз, когда вдавливаешь в пол педаль газа».
Гримюр покачал головой и перечитал ответ «Печальки» еще раз. Он отдал за это 10 тысяч крон, но ничего понять так и не смог.
— Чушь собачья, — пробормотал он. — Хрень собачья эта ваша «Печалька», — повторил он рассерженно, но сразу сбился на крик:
— Праздник Миллиона Звезд!
Он стал одним из голосов в хоре миллионов.
Он взглянул на небо и увидел, как на нем проступают красные точки, как если бы тысяча миллионов тонущих моряков выпустили осветительные ракеты — сигнал бедствия.
Не бередите мир
На площади Лайкьярторг сидела женщина и ждала автобуса. На часах было 21.20. Она уже долго — около двух недель — ждала подходящего автобуса, сверяясь с «Печалькой».
— Что бы случилось, если бы я села на 113-й в 20.56?
— Вы бы погибли.
— Каким образом?
— Рухнул бы весь мир.
Женщину охватило неописуемо утешительное чувство. Задышалось легче. «Как хорошо, — подумала она, — хорошо, что я не села в автобус в 20.56. Я спасла мир». Она с радостью разглядывала людей вокруг, продолжавших заниматься своими повседневными делами. «Мир бы погиб, если бы я села на 113-й, но никто не думает сказать мне спасибо», — думала она, оглядываясь в надежде, не найдется ли где-то рядом недоеденная сосиска. Она залезла под лавочку и потянулась к завалявшейся там банке от газировки, а когда подняла взгляд, то увидела, что над ней склоняется какой-то мужчина в темном костюме. За ним торчал тощий подросток.
— Ты поедешь с нами. Хватит уже. Едем сейчас же.
Женщина обезумела от ужаса и затрясла головой.
— Нет! — сказала она и вцепилась руками в лавку. — Нет, не поеду.
— Мамочка, поедем с нами. Все хорошо. Мы о тебе позаботимся.
— Нет! Весь мир может погибнуть.
— Ну что ты, что ты. Тебе нужно отдохнуть, тебе нужно вымыться и переодеться в чистое. Мы поедем очень осторожно.
Женщина зажмурилась и, рыдая, снова затрясла головой:
— Нет, вы не понимаете. Мне нельзя бередить мир! Нельзя бередить мир!!!
Мужчина кивнул подростку, они взяли женщину под локти и повели к 113-му. Она сопротивлялась изо всех сил, кричала и брыкалась, но им все же удалось затащить ее в автобус. Они сели на последнее сиденье, один слева, другой справа от нее, и крепко ее держали, пока автобус не тронулся. Тогда она перестала бороться.
— Теперь мы поедем домой, мамочка, — сказал мужчина, когда автобус покатился по проспекту Миклюбрёйт.
— Вы не знаете, что творите, — проговорила она, всхлипывая. — Вам тоже нельзя бередить мир! Нельзя бередить…
— Праздник Миллиона Звезд! — одновременно выкрикнули все пассажиры.
Все завороженно уставились на красные точки на небе, которые стали срываться и падать на землю, а женщина закрыла глаза.
— Я же вам говорила, что мир погибнет! Я говорила!
Ягель
Лавстар сидел в самолете, держа семечко на ладони. Расчетное время посадки было через двадцать минут, но он утратил всякое представление о времени. Ему казалось, что самолет то рассекает воздух в семь раз быстрее звука, то висит на месте. Тогда все замолкало и воздух насыщался плотной глухой тишиной, а винты самолета крутились не быстрее мельницы при слабом ветерке. Он выглянул в иллюминатор: в воздухе висела ледяная пыль, и иней нарастал на крыльях, как будто ягель, и оседал на стеклах, как если бы на них кто-то дышал. Лавстар захотел подбодрить себя вслух, но вышел только протяжный стон: «мммм». Он обнаружил маленький участок не затянутого инеем стекла и стал смотреть через него на землю, на лунно-серую пустошь, а крылья тем временем все обрастали ягелем — но тут время снова пошло, иней мгновенно растаял, а сам Лавстар завопил:
— Праздник Миллиона Звезд!
Его всего передернуло, и семечко выпало на пол. Он упал на четвереньки и в отчаянии принялся его искать. «Как он посмел заставить меня реветь его лозунг?» — произнес он, давясь рыданием, и стал шарить под столиком. Наконец он заприметил семечко, как можно осторожнее подхватил его и вздохнул с облегчением. Он стал разглядывать семечко на ладони: оно посерело и больше не трепетало. «Может быть, оно уже умерло», — подумал он, пугаясь все больше. Как это: на глазах всего мира он выйдет из самолета с мертвым семечком в руке! Он должен был убедиться, что семечко живое, и для этого направил в него молитву, плотно сложив руки: «Боже милостивый, не дай этому семени погибнуть», — но семечко не стало вновь дрожать. Он сжал зубы и огляделся. Нужно было какое-то подтверждение. «Может быть, надо говорить “ты, кто еси в том месте”?» — подумал он и содрогнулся от этой мысли, но проверить было необходимо. Нужно было понять, что произойдет в таком случае. И вот он закрыл глаза, сложил руки в молитве и произнес горячо, изо всех душевных сил, обращаясь к тому, кто держит семечко: «Милостивый Лавстар, не дай этому семени погибнуть». Молитва раздавалась гулко, как в большом пустом пространстве, и прокатилась эхом у него в голове, а потом у него как будто замкнуло сердце, его стрелой пронзила боль, а пульс на мгновение остановился. Лавстар хватал ртом воздух и держался за грудь. «Странно, — подумал он. — Сердце начинаешь чувствовать, только когда оно перестает биться».