Крайний к лесу скворечник торчал на взгорке выше остановки. Я, как обычно, сдирал и клеил объявления. Пританцовывая под «Fly Project», наблюдал передвижения на участке. Там всё лето одиноко хлопотала женщина, и огород у неё был возделан как игрушечка.
Особенно она любила возиться в тепличке. Выходила из потайной маленькой железной дверки и пропадала в теплице полдня. Всё это время дверка в дом была открыта. Беленькая тюлевая занавеска от мух развевалась под ветром: наверно, женщина проветривала сырой домик.
На пороге она оставляла банку с водой. Изредка выходила из теплицы, отирая потное лицо косынкой, и жадно пила из банки. Она была толстая и рыхлая: наверно, у неё был диабет.
Дачница садилась на порожек, обмахиваясь косынкой. Отдохнув, исчезала в недрах домика. Выходила оттуда с лопатой или ведром, или каким-нибудь другим инструментом – и снова надолго скрывалась в жирных тёмно-зелёных джунглях теплицы.
С её стороны это было крайне неосмотрительно: оставлять дверь, хоть и заднюю, открытой. Всё же дом находился близко к лесу. Мало ли кто мог забрести. Не знаю, что испытывает кошка в предвкушении поимки беспечной мышки: приятный холодок? Нервно и восторженно пульсирующую точку в районе солнечного сплетения?
Я мог бы незаметно налить в банку прозрачной убойной жидкости. Двух-трёх глотков хватило бы, пока она разобралась с подменой. Но я знал, что серийных преступников выдаёт почерк. Выеденный кислотой провал, чёрно-красное мокрое мясо вместо лица – не слишком ли много одинаковых улик в районе одной остановки?
Главная задача: обезъязычить, зафиксировать, обездвижить жертву. Жертва, само собой, яростно сопротивляется. Если вы думаете, что эта борьба и есть самое тяжёлое – вы ошибаетесь. Для кого как, а для меня самое тягостное началось потом.
Передо мной шевелилось большое живое тело. Я в недоумении ходил вокруг, как лилипут вокруг связанного Гулливера. Я чётко усвоил одно: ЭТО нельзя выпускать живым. Но и держать долго тоже нельзя. А что с ЭТИМ делать? Зачем-то же я ЭТО поймал и связал. Надо что-то предпринимать, действовать как-то. ОНО само по себе не пропадёт, не сгинет с лица земли.
Отчего люди не исчезают бесследно и красиво, как бабочки? Отчего даже цветы, поставленные в банку с водой, уже через пару суток гниют, окрашивают воду в коричневый трупный цвет и превращаются в мерзко воняющую слизь? И лишь единственные на свете существа – бабочки – высыхают, как хрупкие листики. При этом не теряют яркого оперения, а просто осыпаются как розовая, жёлтая, голубая пыльца. Взять горстку на ладонь, дунуть…
Я подобрал запачканную в земле тяпку и блестящим остриём провёл по толстой ноге. Женщина, до этого бешено корчащаяся, как жирная гусеница, замерла. Я слегка ударил женщину по ноге, будто собирался окучивать. Женщина дёрнулась и замычала. Я прислушался к себе, к своим ощущениям: мычанье мешает мне или наоборот, возбуждает? Никак. Мне стало скучно. И я вышел посидеть на порожек, чтобы обдумать произошедшее.
Вдруг показалось, что женщина развязалась, и я пошёл взглянуть. Она продолжала лежать огромной горой в задравшемся линялом ситцевом халате. И ноги… Господи, у неё что, слоновая болезнь? Я одёрнул на ней коротенький халат. Огляделся, сорвал тюлевую шторку с двери и накинул на страшные ноги. Этого было недостаточно.
В углу лежал аккуратно сложенный квадрат чёрной ткани. У отца на даче была такая же, ею укрывали клубнику. Я весь взмок, пока туго заворачивал в него толстуху. Теперь она напоминала громадную куколку.
Кто сказал, что маньяк не парное существо? Что он обязательно бывает только одиночкой? Муж и жена, пара, супружеская чета маньяков – звучит, правда?
Ещё много значит фамилия. Фамилия должна вводить в трепет и навсегда стать именем нарицательным: как у Чикатило или Ганнибала Лектера. Будь серийный преступник гражданином Лыткиным или Пичушкиным – да кто же его вспомнит?! Это же прямое унижение и дискредитация профессии маньяка – такая фамилия.
В этом случае на помощь приходят клички. Битцевский маньяк, Доктор Смерть, Мосгаз. Охотник за младенцами, Безумный мясник, Человек-машина…
Кличка обязана быть звучной, колоритной, редкой и харизматичной, как творческий псевдоним у артиста. Хотя почему «как»? Данное действо и есть мрачный театр одного актёра, режиссёра, декоратора, сценариста-постановщика, костюмера, спонсора творческого проекта (кто скажет, что это не творчество?!)
И даже уборщика. Потому что, увы, как я уже сказал: человек не умирает красиво, становясь воздушной горсткой цветной пыльцы. Он превращается в гору долго гниющего мяса. И скажу вам со всей ответственностью: ни одно существо на свете не воняет так, как человек.
На рекламной тумбе живого места не было. А я одержимо, ожесточённо, притопывая кроссовкой под «Bingo Players», клеил и клеил листовки форматом А4. Макал в клей и безжалостно возил кистью прямо по чужим объявлениям: «Эпиляция и татуаж бровей», «Материнский капитал, обналичка», «Доставка пиццы», «Породистый кот для вязки». К чёрту, к чёрту ваших котов, пиццу, обналички и случки.
Любовно огладил ладонями последний влажный листок и отошёл, отирая руки ветошью. Вся тумба, со всех четырёх сторон смотрела на меня десятками размноженных глазастых Машкиных лиц. Вся тумба взывала, теребила, умоляла неравнодушных граждан:
«ПРОПАЛ ЧЕЛОВЕК!!! В последний раз видели на дискотеке в городском ДК. Ушла с неустановленным лицом… Особые приметы: розовый плащ, чёрная помада…»
Машкино скуластенькое лицо было странно серьёзно, с маленьким сжатым ртом, со строго сдвинутыми бровями. Смотрела на меня с укором: «Что ж ты со мной сделал?». Суровым взглядом подгоняла неравнодушных людей: «Ищите же меня активнее, граждане, ищите!»
Машка, Машка, почему ты меня подвела? И почему у тебя с собой не было перочинного ножика?
Женщинам на заметку: всегда носите в дамской сумочке перочинный ножик: самая нужная вещь. Вот окажись у Айседоры Дункан под рукой ножик: чирк по намотавшемуся на колесо шарфу – и, глядишь, осталась бы живой.
Или Жанна Девственница: ну что ей мешало спрятать в складках платья самодельный ножичек? В клубах дыма незаметно перерезала бы верёвку и – прыг из костра. Кто знает, возможно, ошеломлённая толпа узрела бы в чудесном спасении Божий промысел… Или ринулась бы во все стороны с воплями: «Колдунья! Ведьма!»
– И вовсе я не такая, – возмутилась Машка, тыкая в монитор пальцем и отхлёбывая энергетик. – Выбрал самую фуфельную фотку. Взял бы, где я в красном купальнике, с распущенными волосами.
Мы сидели за двумя мониторами и двигали мышками. Вернее, двигал я один: Машка выбыла из игры на шестом уровне. Она, вернее, её тело разыскивалось виртуальной полицией и волонтёрами. И теперь Машка, оказавшись не у дел, скучала, злилась и откровенно вредничала.
А чего Машке злиться: сама виновата. Зря я ей рассказал про Айседору Дункан и про перочинный ножик – непременный атрибут дамской сумочки. Машку как подменили. Только что она добросовестно и педантично вспарывала живот дачницы. Медленно – чтобы дачница полюбовалась – вытаскивала клубок дымящихся внутренностей. Дачницу никак нельзя было помещать в сушилку без этой процедуры: слишком много в ней было сырости.
И вдруг Машка преисполнилась к пленнице жалости. Упаковала кишки обратно, грубо зашила живот и тайком от меня подкинула ей под руку ножик.
Дачница, даром что толстая и почти выпотрошенная, – прытко перерезала верёвки и выбралась из хитроумного приспособления – я использовал его как сушилку. Удрала в лес, оставляя за собой кровавый след и кое-где на кустах кольца розово-сизых кишок из плохо зашитого живота. Она задержала меня на двое суток, в которые я гонялся за ней в виртуальном буреломе. Отсекал от встречных грибников, охотников и даже одного мента: он-то, блин, что в лесу потерял?!
Двое драгоценных суток были потеряны. Но вот Дачница была обнаружена и торжественно помещена под стеклянный колпак морилки. Там она и задыхалась, выпучив глаза, в парах эфира.
По соседству в развёрнутом виде обрабатывалась карболкой успевшая покрыться плесенью Маленькая Бомжиха. Но Машка якобы нечаянно высвободила её распяленные крылышки, ручки-ножки. Теперь Маленькая Бомжиха шлялась, где вздумается, и во всё нахально совала свой нос. Её ничуть не смущало даже отсутствие пол-лица. Время от времени она острым язычком подпирала изнутри отваливающуюся щёку. Я назвал её «Бражник «Мёртвая голова».
На соседнем столе лежала Машка, извивалась и корчилась, повинуясь ленивым движениям Машкиного курсора.
Зная, что я чувствителен к брани, она, тварь такая, изрыгала чудовищные ругательства и понаделала в моей ауре новых рваных дыр. Так я мог и не дотянуть до конца игры. Пришлось приколоть её к столу десятками тончайших булавок.
Из Машки должна замечательно получиться нежно-розовая жемчужница. Она станет украшением моей коллекции.
…– И лицо у твоего маньяка беспонтовое. У маньяков таких не бывает.
Не отрываясь от экрана, я терпеливо объяснял Машке, что это только в тупых фильмах у злодеев свирепые скособоченные рыла: «Р-ры-ы». А видела ли она фотки удравших в Эквадор фюреров, в окружении любящих внучат? Это же сплошь добродушные дядюшки с внешностью хлопотливых председателей СНТ. И не поверишь, что маниакально отдавали приказы об умерщвлении тысяч людей…
В дверь заглянула бабка.
– Чё деется, чё деется, – запела-запричитала она. – Гли-ко, четыре утра на ходиках. Откуль-то ишо девку приташшил. И-и-ироды, исповадила я вас, изварлыжила! Вот схороню пензию, схороню – и не ишшите. Лопайте, чё хотите, одну картовку. Дарьмоеды, кровопивцы.
Пожалуй, на следующем уровне я введу в игру бабку, хватит с ней цацкаться. Вот уж из кого выйдет вылитая бабочка-древоточица. Или подёнка. Капустница тоже неплохо. Впрочем, как и моль тощая (Caloptilia stigmatella).
Я с сожалением останавливаю игру. Сохраняю результат каждый раз под новым паролем: иначе Машка в моё отсутствие взломает код, влезет в мою лепидоптерологическую святая святых и наделает дел. А ведь я так любовно создавал лабораторию. И так надеялся заполучить Машку в верные союзницы. Нет, женщинам доверять нельзя.