Невольно покосившись в сторону полутемных окон замка, за которыми осталась пара стражей, Курт подумал о том, размышляют ли сейчас и те двое над тем же самым? Уговаривают ли себя не слушать того, что говорят их родные? Делают ли выбор между ними и чужаком, которого едва знают? Остаются ли по эту сторону потому, что этот самый чужак, все-таки, не кто попало, и это удерживает их? Или все уже для себя решили, и теперь лишь ждут благоприятного момента?..
Разговор с солдатом дал небольшую встряску, взбудоражив засыпающий мозг, однако и этого хватило ненадолго. Побоявшись с полчаса, Курт снова стал клевать носом, и при очередной встрече с Мейфартом в основной башне был вынужден выслушать еще одно предложение отправиться спать. Вопреки ожиданиям, один из стражей внутри замка бодрствовал (похоже, солдаты так же не доверяли капитану и инквизитору, шатающимся по поместью, так же ожидали от них удара в спину и так же следили за ними), а потому от отдыха Курт наотрез отказался. В сложившейся ситуации был реальный риск проснуться, стоя перед вратами Рая… куда еще и не пустят, подумал он мрачно, снова сворачивая на полутемную лестницу вниз, ибо на земле останется незаконченная работа и неисполненные обеты.
Вспомнился анекдот, разгуливающий среди курсантов — о том, как явившемуся перед райскими вратами инквизитору навстречу вышел радушный апостол Петр, говоря, как рады ему и какое хорошее местечко придержали за его заслуги. На что инквизитор сурово насупился и заявил, что он, вообще-то, здесь для инспекции, посему у служащих есть двадцать минут на то, чтобы подготовить необходимую документацию…
Какой увлекательной, интересной и простой казалась тогда предстоящая работа; как теперь все это далеко — и академия, и курсантские шуточки, и мечтания о громком деле, которое прославит и вознесет… Курт вздохнул, выходя на светлеющий двор, уже озаряемый восходящим солнцем. С другой стороны, все так, как и мечталось. Кто скажет, что последние два… уже скоро — три дня не увлекательны? скучны? И все просто — все предельно просто: или обитатели замка вместе с ним доживут до прихода поддержки, или нет. Возвышения по служебной лестнице, конечно, не будет, но слава — слава ему обеспечена. По Конгрегации пойдут рассказы о молодом неудачнике, который, раскрывая первое дело, за восемь дней ухитрился устроить крестьянскую войну местного значения, причем не просто погиб под вилами взбешенных крестьян, но еще и прихватил с собой на тот свет всех свидетелей. И кто-нибудь с полным основанием сможет сказать, что, если уж так работают выпускники с отличием, то все малефики могут спать спокойно…
Приближаясь к надвратной башне, Курт услышал нарастающий шум за стеной и ускорил шаг. Взбежав по лестнице, он встал рядом с дозорным, хмуро осматривающим пространство у ворот, и посмотрел вниз.
Они собирались снова. Те, что несли дежурство у костров, затаптывали огонь, громко здороваясь с вновь прибывшими, которые сегодня уже были вооружены — всем подряд, от топоров до набивших оскомину в устном фольклоре вил, при взгляде на которые становилось дурно от мысли о том, что эти заточенные чудища могут сделать с внутренностями при удачном ударе…
— Сегодня они говорить не собираются, — тихо проронил дозорный и, отвернувшись, тяжело привалился к стене. Курт не ответил, и тот добавил еще тише: — Там… у меня друзья и мать. Похоже, этой ночью рука у вас дрогнула зря.
У тебя, я полагаю, не дрогнет, подумал Курт, снова переводя взгляд на собирающуюся толпу. Они сходились медленно, по одному, по трое, уже не скапливаясь у ворот, а расходясь в обход всей стены; и уже сейчас их было более полусотни. Он поднял глаза, глядя на все более вздымающееся солнце с тоской; часам к семи утра при таких темпах они будут готовы начать…
Не ответив солдату, Курт развернулся и направился к замку. Сонливость слетела, уже не закрывались глаза, хотя тяжесть в голове и вялость остались и по-прежнему хотелось остановиться и забыться сном — пусть сидя, пусть хоть стоя, прислонившись к стене…
Капитан столкнулся с ним в дверях жилой башни — тоже заметно воспрянувший, мрачно оживленный.
— Я видел в окно, как вы просто-таки взлетели на башню. Новости?
— Они собираются. Настроены серьезно, — сообщил Курт тихо, высматривая стражей за спиной капитана и косясь по сторонам. — Вооружены. Расходятся по периметру стены.
— Не ищите их, — перехватив его взгляд, сказал капитан. — Я оставил обоих на первом этаже, в главном коридоре — чтоб, если что, были поблизости.
— И они вас послушали?
— Пока — да.
— Ваш дозорный, — помедлив, произнес он невесело, — вчера ночью предлагал всадить в него нож. Пока не стало поздно, и он не надумал открыть ворота.
Мейфарт бросил хмурый взор через его плечо в сторону двери, словно надеясь пронзить ее взглядом и увидеть глаза солдата, оставшегося на башне, и сквозь зубы вздохнул:
— Может, зря не всадили…
— Да, — кивнул Курт, — сегодня он мне так и сказал. Хуже, что я сам начинаю так думать.
— Еще не поздно.
Он умолк, глядя на Мейфарта настороженно, и нерешительно проронил:
— Вы ведь не серьезно…
— Почему? — пожал плечами тот и, встретившись глазами с ним, болезненно улыбнулся. — Поймите, вряд ли сегодня вам удастся сохранить… гм… девственными свои понятия о безгрешности. Забудьте их, церковный мальчик, или ваши шансы выжить сильно поуменьшатся.
— Я вам не мальчик, — механически отозвался Курт, и прозвучало это так детски и почти жалко, что щеки загорелись; Мейфарт вздохнул.
— Ну, простите, я не хотел вас задеть…
— Убивать, капитан, мне приходилось, если вы об этом, — перебил он тихо и уже почти спокойно. — И не раз. Но мне не хочется делать это снова. Я не говорю, что не смогу, если придется, но не хочу ошибиться и лишить жизни, быть может, невинного. И без того…
— Что?..
— Ничего, — отмахнулся он, — и не бойтесь — я не зажмусь в угол, если здесь начнется что-то нешуточное.
— Простите, — повторил Мейфарт с чувством. — Бессонные ночи нам обоим не на пользу… Давайте просто оба будем внимательнее… — он вдруг зло усмехнулся, довольно фамильярно хлопнув Курта по плечу. — В любом случае — скоро отоспимся, майстер инквизитор.
Нервничает, подумал он, не ответив, провожая взглядом прямую, как бревно, фигуру капитана, скрывшуюся за дверью. Потому и не следит за словами, потому и эта вдруг прорвавшаяся наставническая снисходительность, эта покровительственность в разговоре — он просто уверен, что Курт ничего еще в жизни не видел и ни на что не годится…
Или он прав?..
Курт посмотрел на свою руку, сжал и разжал пальцы. Рука подрагивала. А чего он стоит, в самом деле? За эту неделю он понял, что «высший градус по всем дисциплинам» — ничто в реальной жизни. Сумеет ли он защитить хотя бы себя, не говоря уже о бароне и запертом наверху Альберте фон Курценхальме? Воистину — последним экзаменом является первое дело, в этом наставники были правы, и сейчас Курт, стоя перед кафедрой, смотрел в пол, мялся и вполне рисковал завалиться по самые уши…
По коридорам он прошел быстро, попытавшись расслышать, что прошептали солдаты за спиной, и не сумев; к Альберту на этаж заглянул мимоходом, убедившись, что старик Вольф держится молодцом и засыпать не думает, и спустился вниз, к барону. Тот стоял у окна, опустив голову, и бормотал что-то себе под нос, лихорадочно барабаня пальцами по камню стены.
— Это вы… — сказал барон уверенно и, обернувшись, пояснил в ответ на удивленный взгляд: — Жизнь в этом замке кое-чему научила. Ваши шаги нельзя не узнать… Что там происходит? — спросил он, вновь обратившись к проему окна, за которым почти уже поднялось солнце — такое же ярко-красное, как почти каждое утро этой испепеляющее-жаркой недели. — Они снова здесь?
— Да, — Курт подошел и встал рядом, оглядывая видимую отсюда надвратную башню с замершим на ней дозорным, часть двора перед воротами и фрагмент стены, озаренный розовым. — И, кажется, сегодня будет тяжелый день.
— Скажите честно, майстер инквизитор, вы верите в то, что все мы выживем? — вдруг спросил тот совершенно спокойно, будто не он двое суток метался в четырех стенах, говоря обрывками бессмысленных фраз и на собеседников глядя полубезумными глазами. — Вы верите, что нам повезет?
— Молюсь об этом, — честно ответил Курт, смотря, как Мейфарт, поднявшийся на башню, говорит с солдатом, по временам бросая взгляды вниз, за стену.
Барон шелестяще усмехнулся.
— Вы не ответили.
— И не отвечу.
— Стало быть, не верите…
Курт вздохнул, следя за фигурами двух людей на башне, и пожал плечами.
— Так устроен человек, господин барон — надеется на лучшее, готовясь к худшему. Я… верю ли?.. Я надеюсь, что все будет хорошо. И вам советую не отчаиваться. Однако…
— Да? — поторопил тот, обернувшись к нему; Курт нерешительно кивнул за окно.
— Следите за происходящим, и если… Если увидите, что дело принимает серьезный оборот, уходите к сыну, наверх, только, я вас прошу, не делайте глупостей. Просто заприте все, что можно запереть, на пути к последнему этажу.
— Как скажете, — равнодушно отозвался тот, вновь отвернувшись.
Бросив последний взгляд на башню, где дозорный все еще говорил с Мейфартом, Курт вышел и двинулся вниз. Солдаты по-прежнему были там, косясь в его сторону недобро и почти с вызовом, и на мгновение показалось даже, что один из них пристроил ладонь на рукоять, сжав пальцы. Ускорив шаг, Курт вышел во двор, щурясь на солнце — усталые глаза защипало от яркого алого света, все более бледневшего, золотящегося; в голову упорно лезла услышанная где-то, он уже не помнил, где, безрадостная sententia «хороший день, чтобы умереть»…
— Пока парень держится, — услышал он голос Мейфарта столь близко и неожиданно, что вздрогнул, отступив; тот кивнул на башню, словно поясняя, о ком именно говорит, и прибавил: — Буду заворачивать к нему почаще — мало ли. Если он просто не будет ничего делать, если просто не станет открывать ворот, мы можем заседать здесь очень долго.