Проводив взглядом петляющий кеб, я поправил одежду и направился к зданию. Главное – сохранять спокойствие, тогда охрана ничего не заподозрит. Прежде я никогда не посещал архив и библиотеку Ордена, но разве угрюмые типы у входа знают об этом? Или же…
На лбу выступил пот.
«Это паранойя, – успокаивал меня внутренний голос, – ты просто сходишь с ума».
Ноги стали ватными, но я упорно продолжал подниматься по лестнице. Ступень, еще одна, вот сейчас, сейчас один из громил в костюме спросит, кто я и куда направляюсь, а я отвечу, что это не его дело, и, если он продолжит настаивать, разобью ему голову, а затем вцеплюсь в горло его напарника.
– Хорошего вечера, сэр.
– Арчи Аддамс, но это не ваше… – Я замолчал. – Спасибо.
Громила открыл дверь, пропуская меня в здание. В горле застрял ком размером с апельсин. Если я продолжу так странно себя вести, любой Ловец поймет: со мной что-то не так. С тем же успехом можно просто повесить на шею табличку с надписью «Я заражен кровавой чумой» и встать у входа. В конце концов меня убьют или Ловцы, или Охотники.
В противоположной стороне от основных лифтов находилась скромного вида дверь с табличкой: «Служебное помещение». О том, что за ней спрятан спуск в подвал, знали только члены Ордена. Впрочем, «подвал» – слишком простое слово, когда дело касается четырех подземных этажей с залами для собраний, библиотекой и комнатами отдыха, но Ловцы привыкли использовать его, чтобы не вызывать интереса у любопытствующих.
По пути на минус третий этаж я не встретил ни одной живой души. Ловцы никогда не славились любовью к работе, а уж в архивы нас не загнать даже палками. В прошлом году Куратор нанял двенадцать человек, работа которых заключалась в том, чтобы находить необходимые документы и поднимать их наверх – вот настолько мои коллеги презирали работу с бумагами. Все хотят быть авантюристами и героями, роль книжных червей им не по вкусу.
Дверь библиотеки бесшумно открылась, я замер на пороге и прислушался – никого. Слух уловил какие-то шорохи, но, скорее всего, это были крысы. В огромном помещении не пахло людьми, только бумагой и плесенью. Архивариус плохо следит за сохранностью книг, стоило бы сказать ему об этом.
Несмотря на твердую уверенность в том, что в библиотеке никого нет, я крался между стеллажами, стараясь производить как можно меньше шума. Хотелось бы сказать, что мое сердце колотилось как безумное, но нет – оно словно обратилось в камень.
Еще дома я решил, что начну с медицинской секции. В конце концов, кровавая чума – это болезнь, верно? Более распространенные названия «проклятие крови» и «вампиризм» я предпочел игнорировать.
Я снял с полок несколько увесистых томов, положил на пол и сел рядом, надежно спрятавшись в тени стеллажа. Если кто-то войдет, у меня будет возможность остаться незамеченным.
Первый справочник оказался написанным от руки – писарь обладал каллиграфическим почерком непередаваемой красоты. Я с жалостью отметил, что страницы пожелтели от времени, а уголки рассыпаются под пальцами.
Вскоре стало понятно, что я ошибся с выбором книги: автор писал только про чуму, не скупясь на описания гниющей плоти, – и меня начало мутить. Голод вновь напомнил о себе, но я все еще не имел ни малейшего понятия о том, чем его утолить.
«Ты знаешь», – ехидно произнес внутренний голос.
Отложив книги, я поднялся на ноги и пошел вперед, разглядывая корешки разномастных изданий. Некоторые выглядели новыми, другие – настолько ветхими, что брать их в руки было попросту страшно. Интересно, у Ордена есть собственная типография? Кому Куратор мог доверить печать сакральных текстов?
Я глубоко вдохнул и постарался прогнать прочь неуместные мысли. Нужно сосредоточиться на поиске; в том, как расставлены книги, есть какая-то система, нужно только понять, как архивариус…
У дальней стены я разглядел высокий стеллаж, закрытый стеклянными дверцами. Между ручек висел внушительных размеров замок, и будь я проклят, если там не хранились самые важные книги и документы. Но где же ключ?
Поддавшись малодушному порыву, я сжал замок в руке и дернул, почти не прилагая усилий. Несколько звеньев цепи лопнули и упали на пол.
– Ну и что ты наделал? – спросил я себя и с сожалением уставился на обломки замка.
Глупец! Теперь скрыть следы своего визита не удастся. Как только архивариус увидит этот бардак, он отправится к охране, а те, в свою очередь, с удовольствием расскажут ему о моем визите.
Начав творить глупости, остановиться бывает трудно. Чувствуя себя мальчишкой, я снял цепь с ручек и забросил на самый высокий стеллаж вместе с обломками замка. Вот так. Старику туда ни за что не достать, пусть считает, что сам забыл запереть шкаф. Гордость не позволит ему признаться начальству, что склероз окончательно доконал его, и дело, возможно, замнут.
По крайней мере, я понадеялся на это.
Подрагивающими от волнения руками я открыл дверцы. Все здесь оказалось в беспорядке: книги были свалены на полках, из-под них торчали листы бумаги, исписанные неразборчивым почерком. Огарки свечей, сточенные до основания карандаши, чернильница с засохшим содержимым…
Я провел пальцами по пыльной полке и горько вздохнул – кто-то искал в этих книгах что-то важное, и, судя по всему, довольно давно. Интересно, нашел ли он ответ на свой вопрос? И найдется ли ответ на мой?
Я взял несколько книг, оставленный моим предшественником карандаш и отнес все это на самый дальний стол.
Где-то наверху трижды пробили часы. Усилием воли я оторвался от открытой книги и отложил в сторону лист пожелтевшей бумаги.
Направляясь сюда, я надеялся отыскать сведения о кровавой чуме, но был совершенно не готов узнать то, что изложил в своем многостраничном труде мужчина, столкнувшийся с «безжалостной хворью». Автор предпочел остаться неизвестным, а в тексте обращался к читателям не иначе как «братья».
Он начал писать книгу в 1772 году, сразу после того, как напуганный новостями о заживо погребенных людях герцог Мекленбургский ввел обязательную отсрочку похорон. Умершего не разрешалось предавать земле трое суток на случай, если смерть констатировали ошибочно.
В ту пору я помогал при строительстве аббатства. Архитектор и заказчик никак не могли договориться, мы месяцами не видели денег, а зимой потеряли четверых товарищей – они замерзли во сне. К весне обстоятельства улучшились, но работы не прибавилось, поэтому я начал подрабатывать могильщиком. Вскоре ко мне присоединились еще четверо мужчин. Служители церкви были добры к нам и позволили построить небольшой домик неподалеку от святой земли, чтобы мы могли там спать и согреваться по ночам. Думаю, прошло несколько недель, прежде чем мы заметили, что Карл болен: он стал раздражителен и груб, ночами стонал и ворочался, а днем вовсе отказывался выходить на улицу. Мы не могли работать за него, Грегор пытался поговорить с ним и образумить, настаивал на том, чтобы он обратился к доктору, но тщетно – несколько раз они даже дрались, и, как ни странно, больной Карл укладывал беднягу Грегора на лопатки за считаные секунды.
Однажды утром я нашел бездыханного Карла на полу, перекрестился и отправился за священником. Вернувшись, мы со стариком обнаружили живого и невредимого Карла, сидящего за столом. Я искренне обрадовался, потому что не желал ему зла. На следующий день заболел Грегор.
Те же симптомы – раздражение, светобоязнь и потливость. Не выдержав, мы с Виктором и Леоном вызвали доктора. Явившись, седовласый шарлатан обследовал наших товарищей и сказал, что у них болезнь легких и жить им осталось недолго.
Они умерли в одну ночь – Грегор сдался болезни намного быстрее.
Готовя тела к погребению, я заметил странные точки на их посеревшей коже. Тогда мне показалось, что это укусы насекомых, и я не придал этому значения.
На третий день после похорон мы проснулись от странного звука, напоминавшего жужжание сотен насекомых. Леон кинулся к окну, но было слишком поздно – в дом ворвалось облако отвратительных жирных мух. Они облепили беднягу, словно вторая кожа, я не сумел их согнать, а Виктор сбежал, бросив нас погибать.
Леон упал замертво, а я сумел выбраться через окно и кинулся к церкви. По пути споткнулся о тело Виктора – он лежал, уставившись в небо невидящими глазами, все его лицо было покрыто алыми нарывами, из которых сочилась кровь.
Утром мы с монахами похоронили моих друзей, я своими руками забивал гвозди в крышки их гробов, а потом напился, опустошенный случившимся кошмаром.
Возвращаясь из паба, я увидел их у двери нашего дома. Леон, Грегор, Виктор и даже Карл – они ждали меня. Их лица светились в сумраке, а глаза горели адским пламенем. Грегор поманил меня к себе. Я закричал – и в ту же секунду их тела распались, обратились в рой насекомых, и они взмыли в воздух плотным жужжащим облаком.
За последние четыре часа я успел бегло ознакомиться с большей частью книги. Через три года после смерти товарищей неизвестный автор встретил Охотника, который предложил ему работу и объяснил, что он вовсе не сошел с ума. Именно он рассказал о «кровавой чуме», которую переносят существа, ошибочно принимаемые за мух:
…их тела способны распадаться на части, а затем собираться в единое целое. Нет твари хитрее, чем кровопийца – он сохраняет разум и сеет зло во славу дьявола.
Не сдержавшись, я фыркнул:
– Средневековые глупости.
Наличие разного рода «чудесных существ» просто факт, с которым нужно смириться. Это первое, чему меня научил наставник.
На одной из страниц я нашел упоминание зеркал. Как оказалось, они не отражают лиц проклятых, поскольку в них есть серебро, губительное для кровопийц.
Слово «вампир» появилось в тексте намного позже, после того как автор описал вспышку жалоб на нападения вампиров в 1721 году в Восточной Пруссии. Об этом он узнал от старика, которого встретил, путешествуя по Европе.