Я беспокойно заворочался на подстилке, подложил руки под голову и зажмурился.
Время имеет свойство ускоряться. Еще вчера тебе было восемь лет, а сегодня уже двадцать. С каждым годом дни становятся короче, а ночи и вовсе превращаются в размытое черное пятно. Потом появляется страх перед неминуемой смертью. Разве не странно, что все мы рождаемся, чтобы умереть?
В детстве моим самым большим страхом была вечная жизнь. Вечная жизнь в нищете. Едва я вспомнил свою серую комнату с ободранными обоями, как по позвоночнику пробежала знакомая волна паники.
По ночам мне не хватало воздуха. Я открывал грязное окно и смотрел на заводские трубы, но от созерцания этого унылого пейзажа становилось только хуже. Бывало, что я вовсе не спал, а сидел, забившись в угол, мечтая о скорой смерти, лишь бы выбраться из этих стен, лишь бы не слышать тяжелые шаги отца и надломленный голос матери. Кто я? Для чего я родился? Неужели цель моей жизни – прозябание в нищете и жалкие попытки не превратиться в собственного отца? Я смотрел на измученных мужчин, возвращающихся домой, и казалось, что стоит мне единожды переступить порог завода, как я тут же превращусь в одного из них. Начну поколачивать жену (если она вообще появится), пить, заведу парочку детей, которые станут прятаться под кровать, когда я буду проходить мимо их комнат. А потом и они превратятся в уменьшенные копии меня, такие же несчастные, потерянные, обреченные.
Мы все больны смертью. Наш жизненный путь – это всего лишь дорога к могиле. Но я выбрался из нее. В прямом смысле этого слова. Старуха с косой больше не властна надо мной. Я могу прожить сотню жизней и быть в них кем угодно. Могу отнимать деньги, соблазняя богачей своим даром, когда мой счет опустеет. Могу путешествовать и изучать мир. Могу делать буквально что угодно, потому что у меня в запасе все время мира.
Пусть я оказался не так умен, как мне хотелось думать, теперь я точно не стану измученным мужчиной с грязным лицом, живущим в крошечном пустом доме.
Благополучно проспав весь день, я проснулся, когда вагон остановился. Сев, я крикнул:
– Эй! Кто-нибудь!
Дверь открылась, и я увидел белокурую голову кардиста. За его спиной возвышалась угрюмая женщина, похожая на родную сестру Филиппа – такая же высокая и словно вытесанная из куска горной породы.
– Стоянка? – спросил я.
– Лошадям нужно отдохнуть. – Хаджи вошел в вагончик. – Если я открою клетку, ты ведь не наделаешь глупостей?
– Скажу тебе по секрету: если бы я хотел, меня бы здесь уже не было, – заявил я.
– Я не уступаю тебе в скорости. – Кардист присел на корточки и вставил ключ в замок. – Так что придется постараться, чтобы сбросить меня с хвоста.
Я выбрался из клетки и с удовольствием выпрямился. Затекшее тело откликнулось болью.
– Голоден? – Хаджи спрятал ключ в карман.
– Пожалуй, – ответил я.
– Тогда…
– Я это сделаю. – В вагончик протиснулась женщина-скала – и места вокруг стало гораздо меньше. Она задрала рукав помятой рубахи и протянула мне руку.
– Что это значит? – не понял я.
– Пей, – сказала она.
– Но… Это неправильно. Я не могу.
– А охотиться на людей – правильно? – Хаджи закатил глаза. – Капитан сказал, что мы должны кормить тебя. Все, кто может это делать.
Увидев мой непонимающий взгляд, он вздохнул и продолжил:
– У некоторых из нас слишком… чудесная кровь. Понял? Например, у Рейки.
– Кто это – Рейка? – Я покосился на женщину-скалу.
– Наш билетер, – ответил Хаджи.
– Так мне не показалось? В кабинке сидела огромная жаба?
– Она. Не. Жаба, – сквозь зубы прорычал кардист. – Сразу видно, что ты был человеком.
– Что ты хочешь сказать? – возмутился я.
– Только то, что ваш род – самые высокомерные сукины дети, которых я когда-либо видел.
От такой грубости у меня непроизвольно приоткрылся рот. Силачка отвесила Хаджи подзатыльник. По ее меркам он, возможно, был совсем легким, но кардист едва не упал.
– Ивонн! – возмутился он. – Какого черта?!
– Не сквернословить.
– Но…
– Ешь, кровосос. – Она окинула меня хмурым взглядом. – Если ты помрешь в клетке, я плакать не буду. Но Капитан хочет, чтобы ты жил.
Из-за ужасного акцента я с трудом понял, что она хотела сказать. Судя по внешности, ее предки жили в горах, очень далеко отсюда.
Сдавшись, я обхватил ее руку и осторожно прокусил чувствительное место под сгибом локтя. Женщина-скала не дрогнула. Ее кровь почти не отличалась от человеческой, честно сказать, я вообще не заметил разницы.
– Ты не Чудо? – спросил я, закончив трапезу.
– Никогда не говори женщине, что она не чудо, – фыркнула она. – Пойдем, кровосос.
– Ты хочешь его вывести? – возмутился Хаджи.
– Он сгниет в этой клетке. Пока я рядом, тебе не о чем волноваться, мальчик.
Мне понравилось, как она поставила на место заносчивого фокусника, и я с готовностью последовал за ней к выходу.
Караван остановился у большого озера. Вокруг костра валялись тарелки и металлические кружки, издалека доносились плеск воды и спокойные разговоры. Бледный лик луны замер прямо над нашими головами.
– Где мы? – спросил я.
– Не твое дело, – ответил Хаджи. Проходя мимо, он задел меня плечом.
Против моей воли перед глазами всплыло расстроенное лицо Теодора.
– Как долго вы собираетесь держать меня в клетке? – на этот раз я обратился к Ивонн.
– Это была не моя идея. – Она подняла руки, словно сдаваясь. – Я сразу сказала Капитану, что твое отношение к нам это не улучшит.
– Чертовски верно, – пробормотал я.
Из кустов вынырнули три крошки-акробата. Они с подозрением покосились на меня, затем их бусинки-глаза вопросительно уставились на Ивонн.
– Он не опасен, – сказала она. – Доедайте свою кашу.
Акробаты подошли к костру, сели прямо на землю и принялись ковыряться в мисках с застывшим подобием овсянки. Один из них достал что-то из кармана комбинезона, смял в кулачке, а затем покрошил это в миску.
– Что это? – спросил я.
– Жуки, – ответила Ивонн. Не успел я ужаснуться, как она продолжила: – Эльфы, что с них взять.
Приглядевшись, я действительно обнаружил острые кончики ушей, прикрытые тонкими светлыми волосами. На ушах девочки-акробата виднелись красные рождественские колпачки.
– Я могу сесть? – спросил я, сделав шаг к костру.
Акробаты переглянулись, один из них серьезно кивнул и похлопал рукой по разложенному на земле пледу.
– Я могу сесть на землю, если… – начал было я, но Ивонн меня перебила:
– Они сидят на земле, потому что это часть их культуры. Босиком ходят по той же причине.
Подтверждая ее слова, двое из трех акробатов принялись шевелить чумазыми пальцами, а девчонка показала мне грязные пятки. Кажется, придется ко многому привыкнуть, если я стану гастролировать с этим сумасшедшим домом.
Опустившись на плед, я протянул руки к огню. Странно, но я совершенно не волновался, будто присутствие Ивонн и эльфов – это что-то обыденное. В конце концов, если бы они хотели меня убить, то уже сто раз могли бы вогнать кол в мое сердце. Чумазый эльф протянул мне ладошку, полную раздавленных жуков. Подавив подкатившую к горлу тошноту, я вежливо отказался. Тот пожал плечами и засунул всю пригоршню в рот. Боже…
– Откуда ты? – Ивонн села на трехногий табурет рядом.
– Сложно сказать, – ответил я. – В Эдинбург я прибыл из Лондона.
– А в Лондон?
– Из Дюссельдорфа.
– А из…
– Я много путешествовал, – на этот раз я ее перебил. – А ты? Откуда ты?
– Угадай, кровосос. – Ивонн повернула голову и позволила мне полюбоваться на ее поистине запоминающийся профиль: большой нос с горбинкой, соболиные черные брови и четкая линия нижней челюсти снова заставили меня вспомнить Филиппа.
– Греция? – попытался угадать я.
– Мимо. – Она махнула рукой. – Не думаю, что ты бывал на моей родине. Так высоко в горы никто не забирается.
Я хотел сообщить, что бывал в местах куда более далеких от цивилизации, но не успел: из зарослей тростника к костру вышли три огромных волка. Их желтые глаза вгрызлись в меня, один утробно зарычал.
– Ша, Баграт! – прикрикнула на него Ивонн. – Ты занял их вагон, – пояснила она.
– С удовольствием верну его им, – пробормотал я, отползая от огня. – Как вы можете выпускать диких зверей из клеток?
В воцарившейся тишине я сумел расслышать, как один из эльфов раскусил твердый панцирь очередного жука.
– А ты попробуй запри их, – хмыкнула Ивонн, хитро улыбаясь.
– Я чего-то не понимаю? – уточнил я.
– Это мои братья, – сказала она. – Баграт, Давид и Вахат. Вервольфы из Армении.
Пока я обдумывал, как сохранить лицо, волки расселись вокруг Ивонн и уставились на меня по-человечески проницательно.
– Ты тоже? – только и сумел спросить я.
– Нет. Я – силачка.
– И много здесь, – я кивнул в сторону притихших волков, – подобных Чудес?
– Достаточно. – К костру подошел Хаджи. – Зачем спрашиваешь? Чтобы выдать нас с потрохами Ловцам?
– Ша, Хаджи, – попыталась урезонить его Ивонн.
– Загони его обратно. – Кардист упер руки в бока. – Ивонн, загони его…
Дверь голубого вагончика распахнулась, и из него выбрался заспанный эльф. Его золотистые кудри показались мне смутно знакомыми, и, когда он приблизился к огню, я понял, что именно его попытался спасти на манеже. Эльф деловито похлопал Хаджи чуть пониже спины и покачал головой. Они обменялись взглядами, словно немыми репликами, затем кардист всплеснул руками и удалился, недовольно бурча себе под нос.
– У тебя хороший слух, да? – Ивонн прищурилась. – Он сквернословит?
– Нет, – соврал я. На самом деле Хаджи назвал меня десятком слов на разных языках, самым лестным из которых было русское «козел».
Эльф подошел ко мне, похлопал по плечу ладошкой и сел рядом.
– Это благодарность, – пояснила Ивонн.
– За что? Его падение было частью номера, а я все испортил, – напомнил я.