– Ну и ну, – пробормотал Хелай, осматривая засовы толщиной с его запястье.
– И ведь он не самый богатый Коллекционер, – сказал я и переступил порог.
По всему периметру прямоугольной комнаты стояли выставочные витрины, над каждой висела яркая лампа. Я подошел к первой попавшейся и скривился – артефакт непонятного свойства, похожий на сухую человеческую руку. Почему все магические предметы прошлого выглядят настолько ужасно? Неужели нельзя было придумать что-то менее отвратительное?
– Вон она, – сказал Хелай.
Я обернулся и увидел серебряную клетку, сверкающую под искусственным светом. Внутри, сжавшись в комок, сидела серая, ничем не примечательная птица.
– Это и есть Эрциния? – с сомнением спросил Хелай. – Я представлял ее иначе.
Признаться, я тоже. Разве может быть Чудом это дрожащее существо, похожее на большого воробья?
– Так или иначе, – я снял клетку с постамента, – мы забираем ее.
– Позвольте, это… – начал было Коллекционер, но я шикнул на него – и он тут же замолчал.
– Мы уходим, – сказал я. – Забудь о том, что у тебя в коллекции была Эрциния.
Мужчина на мгновение обмяк, а затем снова выпрямился. Из его глаз исчезло всякое осмысленное выражение.
В гостиной я приказал охранникам и служанке забыть о нас, и мы с Хелаем выскользнули из дома, полностью довольные собой и сложившимися обстоятельствами.
– Не такое уж ты и Чудовище, – заметил Хелай, когда мы спустились с холма и дошли до городских трущоб.
– Кто-то в Караване так считает? – удивился я.
– Много слухов ходит, – пожал он плечами. – Раньше среди нас не было таких, как ты. Даже вервольфы из Армении скорее Чудеса, чем Чудовища, ведь проклятие передалось им от матери. Признаться, я считал тебя слабаком.
– Очень приятно, – пробормотал я.
– Это и не должно быть приятно, а вот мое признание после сегодняшней вылазки – очень даже. Чувствуешь себя королем мира? Всемогущим?
– Из-за похвалы сирены? – Я усмехнулся. – Пожалуй, нет. Но спасибо.
– За мою похвалу многие могли бы отдать все, что имеют, – притворно возмутился Хелай.
– У меня ничего нет; похоже, дело в этом.
Хелай смерил меня задумчивым взглядом и сказал:
– У тебя есть Караван. Это намного больше, чем «ничего».
Глава 22
Я застегнул крошечные пуговички на спине эльфа, и тот, благодарно жужжа, завертелся вокруг меня с такой скоростью, словно у него где-то спрятан пропеллер.
– Я понял, понял. Пожалуйста, Лиам.
Каким-то образом я начал различать эльфов и запомнил их имена. Как мне объяснил Хаджи, скорее всего, их зовут по-другому, но жители Каравана дали им человеческие имена, чтобы не путаться. Да что там имена! Я вдруг осознал, что понимаю их жужжание, что у него есть интонации, а ведь несколько недель назад мне такое даже в голову бы не пришло.
– Скоро ваш выход. – Я потрепал Лиама по кудрявой макушке. – Тебе пора в большой шатер.
Мы вместе выбрались из Гнезда, эльф, жужжа, побежал прочь, а я вытащил ведро и швабру и собрался было навестить Чиэсу, которая разрешила мне помогать ей с уборкой, как нос к носу столкнулся с пробегающим мимо Хаджи.
– Как хорошо, что я тебя встретил! – запыхавшийся кардист стер пот со лба. – Найди Эхо, Григорий не справляется, его доконал радикулит.
Я успел только открыть рот, а Хаджи уже умчался, сверкая блестящими подметками выходных туфель. Кто такой Григорий? С чем он не справляется? Оставалось надеяться, что Эхо поймет, о чем он.
Я оббежал весь Караван, заглянул в каждый вагон, но так и не нашел ее. Эхо не было ни у костра, ни рядом с другими артистами, она будто провалилась сквозь землю. Не питая особых надежд, я отогнул полог среднего шатра и замер, не в силах поверить своим глазам. В центре стоял огромный бассейн с прозрачными стенками, а в нем, кружась в медленном танце, плавали сирены.
Назвать их Хелаем и Эхо у меня не повернулся бы язык – у этих существ, древних, диких, не могло быть человеческих имен. Их бледная кожа почти пропускала приглушенный свет накрытого одеялом прожектора. Я видел очертания их сердец и пышным цветком расходящихся от них артерий. Хвосты искрились всеми цветами радуги, перламутровая чешуя переливалась, горела ярче, чем любой драгоценный металл, но оставалась почти белоснежной. Хвост Хелая, длинный, мощный, совсем не походил на рыбий, скорее на змеиный. Полупрозрачные плавники выглядели бритвенно-острыми. Хвост Эхо, короче и не такой элегантный, был покрыт великолепной голубой чешуей, настолько красивой, что смотреть без боли на нее просто не получалось.
Хелай заметил меня, подплыл к прозрачной стенке, и я едва не отпрянул, увидев его истинное лицо. Безбровое, безносое, совсем не похожее на человеческое, оно выглядело одновременно пугающим и чарующим. Синие глаза затянула белесая пленка, зрачки превратились в узкие щели. Вместо носа – две вертикальные прорези, вместо губ – неровная трещина-улыбка с рядом острых треугольных зубов. Он приложил ладонь к стеклу, и я увидел прозрачные перепонки между его пальцами и острые крючкообразные когти. Хелай не стыдился своего истинного облика и демонстрировал его во всей красе.
Он развернулся, быстро отплыл от стенки и, разогнавшись, насколько это позволило ограниченное пространство, выпрыгнул из воды. Его длинное тело выгнулось дугой, он перевернулся в воздухе и вошел в воду почти без брызг.
И тут меня увидела Эхо. Она заметалась, попыталась прикрыть обнаженную грудь, которую я, честно говоря, даже не заметил, полностью поглощенный созерцанием их изменившихся тел и лиц. Мне захотелось дать ей знак, сказать, что ей нечего стыдиться, но я побоялся.
Эхо выбралась из воды, ее кожа начала темнеть, а хвост укорачиваться. На моих глазах сирена превратилась в человека, и я впервые разглядел ее лицо без грима. Швимпик был прав: она прекрасна. Если Хелай казался совершенством, то она – больше чем совершенство, торжество бытия, Вселенная, выразившая себя в Чуде. Влажный блеск синих глаз манил; я смотрел в них, и казалось, что передо мной разверзается бездна и я должен сделать шаг, чтобы очутиться в ее объятиях. И нет ничего важнее, нет ничего желаннее.
Она провела руками по коротким черным волосам, выжимая из них воду; и этот жест показался мне идеальным. Все в ней было идеально: и чувственный изгиб рта, и длинные ресницы, и смуглая кожа, будто подсвеченная изнутри. А ее профиль! Прекрасный прямой нос, темные пятнышки – поцелуи солнца на коже…
– Красиво, не правда ли? – голос Хелая вырвал меня из ее плена; я вздрогнул и перевел взгляд на него, чтобы тут же пропасть.
Они были очень похожи, Хелай и Эхо, их красота, пусть разная, имела одну природу.
– Красиво, – прохрипел я, не в силах отвести взгляд.
– Что тебе нужно? – резко спросила Эхо, и Хелай поморщился.
– Волшебство рассеивается, стоит ей открыть рот, – с сожалением сказал он.
– Вовсе нет! – запротестовал я. – Почему ты так жесток с ней?
– Жесток? – он вскинул брови. – Так решила природа; я ли повинен в том, что она не наделила мою сестру даром голоса?
– Зато в ней есть кое-что другое, – упрямо возразил я, сжимая кулаки.
Противиться магнетизму Хелая было сложно, но злость отрезвляла. Он несправедлив. Неужели Эхо заслужила такое отношение только потому, что не может петь?
– Правда? – вкрадчиво спросил Хелай. – И что же?
– Она смелая, сильная и… – казалось, я все же покраснел, вопреки природе вампира, – и всегда готова прийти на выручку тем, кто ей дорог. У нее большое сердце, а это значит куда больше, чем умение петь!
Она все смотрела на меня из-под влажной челки.
– Рассуждаешь как человек, – фыркнул Хелай.
– А ты никогда не думал, что в ней есть что-то большее? – я нахмурился.
– Больше, чем песня? Дамьян, быть сиреной – значит петь, – сказал Хелай. – Песня и есть сирена. Мы красивы, сильны и обладаем даром голоса. Боги не дали ей этого дара. Следовательно, она не сирена, она…
– И это ты рассуждал о том, какие люди ужасные, – возмутился я. – Ты сам ведешь себя не лучше. Загнать, забить до смерти того, кто не похож на тебя, верно? Не подскажешь, чьи это методы?
Идеальные брови Хелая сошлись над переносицей. Его взгляд стал тяжелым, мне захотелось извиниться, но я сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Я не позволю ему влиять на меня! Мои способности, моя аура, ничуть не слабее его дара!
– Твоя сестра прекрасна, – сказал я. – И если ты красив только снаружи, то она красива и внутри.
– Откуда тебе знать? – хмыкнул Хелай. – Ты с ней и парой слов не обменялся.
– Обменялся, – ответил я. – И успел заметить, как она обращается с Чудесами, как помогает эльфам, как выкладывается на манеже. Ты получил все по праву рождения, а она заслужила все тяжелым трудом. И знаешь что? Она намного больше, чем твое эхо, чем отзвук твоей песни. Тебя искал Хаджи, – я перевел взгляд на притихшую Эхо, – Григорий не справляется, его замучил радикулит.
Она медленно кивнула и я, откинув полог шатра, вышел на улицу.
Мое сердце могло бы колотиться как безумное, но молчало. Я волновался, но мое тело оставалось абсолютно спокойным. Наконец-то я высказал этому тирану все, что давно накипело. У Хелая есть то, чего нет ни у кого в Караване, – семья, а он всеми силами пытается втоптать ее в грязь. К тому же я действительно считал Эхо особенной, а сейчас готов был признать, что она еще и безупречно красива, но это не так важно. Как говорил кто-то намного умнее меня, «красота – ерунда, красота пройдет». В ее тщедушном худощавом теле бьется большое, живое сердце. Сердце, которого я лишен.
Повозку трясло на ухабах так сильно, что мне пришлось вцепиться в сиденье обеими руками. Сегодня за кучера был Швимпик – понятия не имею, как ему удалось убедить Капитана, что это хорошая идея.
С нами поехал он сам, Эхо, Эрис и Чиэса. Я был крайне удивлен желанием кицунэ присоединиться к нам. Меня не покидало ощущение, что каждый шаг причиняет ей боль.