Я не был с ним согласен. Природа хищника, о которой так часто рассуждал лорд Бэлл, скукожилась во мне и превратилась в жалкую тень себя прежней.
– Мне страшно, – признался я и тут же закрыл рот, пораженный этим откровением.
– Ты бессмертен и непобедим, – Теодор мягко улыбнулся, – тебе нечего бояться. А если кто-то решит причинить тебе вред, я лично уничтожу его и перемелю его кости в пыль.
Я не нашел даже сил сказать ему спасибо.
Мы спустились в столовую и заняли привычные места. Теодор касался меня локтем: с приездом Охотников места за столом стало меньше. Эхо сидела рядом и пыталась поймать мой взгляд. Я упорно делал вид, что ничего не замечаю, хоть и понимал, что причиняю ей боль своим безразличием.
– Вы слишком много едите, – заявила Алая, поставив на стол большую кастрюлю.
– Если бы ты позволила нам забить козу… – начала было Ивонн, но хульдра одарила ее таким взглядом, что силачка тут же замолчала.
– Клянусь, дни, когда готовят армяне, – самые лучшие в этом доме, – заявил Хаджи, усаживаясь напротив меня.
– Прекратите перепалку, – строго приказал Капитан. – У нас ведь гости.
– Они здесь так часто бывают, что гостями быть давно перестали, – фыркнул Хелай.
Охотники переглянулись, Лола робко улыбнулась сирене. Эхо наклонилась к ней и холодно сказала:
– Не нужно.
– Мне жаль, что мы доставляем вам неудобства, – заявил Кох, по лицу которого было отчетливо видно, что он совершенно не раскаивается.
– На дармовые харчи слетелись, глянь на них, – прошипел Швимпик. – Эй, каланча, пользу Каравану когда начнешь приносить?
Юный Охотник, Рут, удивленно уставился на гнома, сидевшего на нескольких подушках, чтобы доставать до стола.
– Они приносят пользу, – мягко сказал Капитан. – Охраняют нас.
– Что такого может человек, чего не может волк? – спросила Ивонн.
– Стрелять, например, – ответила Лола.
– Прошу вас, не нужно устраивать сцен, – тихий голос Фредерика напоминал шелест листьев. Он был бледен, но держался уверенно.
Сидевший рядом с ним Филипп сохранял молчание.
– Охотники здесь не просто так, – напомнил Капитан. – После того, что случилось в доках, Ловцы будто с ума посходили. Не стоит отказываться от защиты. Разве эти люди обидели вас? Разве они сделали что-то дурное?
Я вцепился в чашку и старался не смотреть на окружавших меня людей и Чудес. Годы, проведенные в Ордене Ловцов, не прошли даром – что-то внутри меня все еще противилось Охотникам. Я больше не считал их ублюдками и убийцами, но и доверять им не спешил. К тому же страх быть раскрытым заглушил все остальные чувства. Я мог думать только о том, что скажут Чудеса, узнав, кто продавал их с молотка, кто волок мешки с фейри через порталы, чтобы передать их Коллекционерам.
После ужина все отправились в зал, где стояло фортепиано. Теодор привычно сел на банкетку, Эхо – рядом с ним. Они научились играть в четыре руки, достигли понимания, о котором я так мечтал, но в этот вечер все мне было не мило: и Чудеса, рассевшиеся повсюду, и Охотники, восхищенно слушавшие игру моего друга, и его близость к женщине, которую я, кажется, полюбил.
О чувствах к Эхо я думал редко, предпочитал принимать то, что она дает, и не надеяться на большее. В наших отношениях не было привычной людям ясности, как не было близости, на которую я, как оказалось, все же способен. Она не просила, я не предлагал. Долгие месяцы мы просто пили кровь друг друга и засыпали, тесно переплетая руки и ноги.
Порой я вспоминал Кормушку, думал о том, на что мог согласиться Теодор в тот вечер, если бы я захотел или приказал ему, но тут же одергивал себя. Немыслимо! Я никогда не унижу его так! Но кое-что я все же ему запретил – делиться кровью. И он послушно смирился с этим.
Зал опустел. Я стоял у окна и наблюдал за тем, как Теодор объясняет что-то Эхо. Их склоненные друг к другу головы, доверительный шепот – я вдруг взъярился, двумя шагами преодолел разделяющее нас расстояние и навис над ними, словно коршун. Эхо подняла голову, вперилась в меня своими влажными глазами-океанами, и я пристыженно сжался, не зная, что сказать. Она перевела взгляд на Теодора, и я понял, что между ними что-то зародилось, пока я проклинал себя и терзался, напуганный появлением Охотников.
Я стал лишним.
Захотелось уйти. Я рванулся было к двери, но Теодор схватил меня за локоть и притянул к себе. Я уставился в его глаза, увидел в них понимание и… принятие? Он молча вложил ладонь Эхо в мою, коснулся ее лица и вышел из зала, оставив нас одних.
Она увлекла меня к дивану, я неловко сел рядом с ней, поглощенный блеском ее глаз и ароматом соли, исходящим от нее. Она потянулась ко мне, ее губы раскрылись, и я поцеловал ее, как не целовал никогда до этого, – жадно, глубоко. Ее пальцы скользнули под мою рубашку, я приготовился к укусу. Кровь тонкой струйкой потекла по моему плечу, я чувствовал капли, скатывающиеся вниз, к животу.
Когда Эхо расстегнула рубашку и позволила мне насладиться ее кровью, я был терпелив и нежен, и было в этом нечто прекрасное. Мы видели одни и те же сны, нам чудились запах океана и шелест волн. Я чувствовал дрожь и силу Чуда, родившегося за сотни лет до меня.
Эхо легко поднялась с дивана и выскользнула из зала. Я шел за ней, влекомый запахом крови. Она вошла в мою комнату и вызывающе посмотрела на меня. Я уверенно переступил порог и запер за нами дверь.
Чиэса внимательно разглядывала плавающие в воде листья и молчала. Эрис курила самокрутку, Эхо морщилась от сладкого дыма. Мы с Теодором, подобно выдрессированным псам, сидели на полу и наблюдали за кицунэ.
– Это просто, если понимаешь, как все работает, – наконец сказала она, переведя взгляд на нас. – Раз! И…
Крупная лисица тявкнула. Я отпил чаю и попытался сосредоточиться. Становиться туманом у меня получалось легко, но обратиться псом? Задача казалась невыполнимой.
– Кажется, я что-то почувствовал, – пробормотал Теодор.
– Тебе показалось, – разочарованно протянула Чиэса, успевшая обратиться. – Вы совершенно бестолковые.
– Может, у вампиров это происходит иначе? – предположил я.
– Жаль, я не успел расспросить об этом Бэлла, – вздохнул Теодор.
– Помнится, ты можешь обращаться не только в лисицу, – напомнил я, разглядывая Чиэсу. – Там, в подвале, когда меня похитил Филипп, ты была…
– Не будем об этом. – Кицунэ махнула рукой. – Тот облик я принимаю только в момент опасности.
– Мое драгоценное Чудовище, – проворковала Эрис. – Она показывала мне свой истинный облик, и, поверьте, лучше вам его не видеть.
– Что может быть страшнее облика сирены? – спросила Эхо.
Чиэса мелодично рассмеялась:
– В мире полно вещей намного более страшных. Войны, Ловцы, несправедливость и эпидемии.
– Восточная философия. – Эрис выпустила изо рта дым.
– Хочешь сказать, война не так страшна, как я в гневе? – Чиэса раскрыла веер. – Лик войны уродливее любого из Чудовищ. Пейте чай!
Я залпом допил остатки и поставил чашку на пол. Что ж, нужно попробовать снова, пока чудесные растения Чиэсы не утратили силу.
Прислушавшись к себе, я начал распадаться. Белые щупальца тумана расползлись по комнате; Эхо подняла ноги, чтобы не касаться меня. Собравшись с силами, я попытался обратить туман в иную форму. Внутренним взором я видел братьев Ивонн – сильных, огромных волков. Преодолев сопротивление, туман вдруг собрался, и я понял – получилось.
Тело было мне незнакомым, лапы – чужими. Я завалился на бок, поскуливая. Чиэса захлопала в ладоши, Эхо просияла. Мне стоило немалого труда подняться на ноги. Я встряхнулся, залаял, бросился к двери и принялся скрести доски. Теодор поспешил выпустить меня из комнаты.
Промчавшись по крылу, которое заняли Чудеса из Азии, я рванул к комнатам Охотников, едва не сбил с ног Нобу, залаял, оповещая весь дом о том, что перевоплощение мне наконец поддалось. Лола отпрянула, когда я набросился на нее, замахала руками, закрывая лицо. Рут же рассмеялся, опустился на колено и потрепал меня по голове. Мне не понравилось, я отпрянул, даже рыкнул на него, недовольный таким обращением.
Из комнаты Фредерика вышел Кох. Он хмыкнул и сказал:
– Вижу, твои старания не прошли даром. Что ж, заходи и попробуй принять человеческий облик.
Порог комнаты я переступил в привычном теле, но, прежде чем закрыть дверь, повернулся к Руту и спросил:
– Почему ты не испугался?
– Я держу самых злобных псов в Лондоне, – ответил Охотник. – Они натасканы искать артефакты и реликвии, у них нюх не хуже, чем у вервольфов.
– Особые псы? – удивился я.
– Славянские ярчуки, – не без гордости пояснил Рут.
Кох закрыл дверь, оставив его за ней. Я сел в кресло напротив постели Фредерика и потянулся к подносу, на котором стоял чайник с кофе.
– Почему вы не спите в такой час?
Фредерик улыбнулся:
– Думаю, ваша кровь немного изменила меня. Теперь днем меня клонит в сон, зато ночью я чувствую себя прекрасно.
– Главное, чтобы вы не умерли, – серьезно сказал я. – Иначе обратитесь.
– Я прослежу за этим, – пробасил Филипп, неприступной громадой возвышавшийся над Охотником.
– Зачем вы меня позвали?
– Ты сам пришел, – справедливо заметил Кох. – Постиг еще одну вампирскую премудрость? Доволен собой?
– Вполне, – ответил я.
В голове моей давно вертелся вопрос, задать который не представлялось повода.
– Фредерик, – обратился я к Охотнику, – расскажите, как вышло, что Филипп обладает такой свободой воли?
Голем подозрительно покосился на меня, а его хозяин лишь улыбнулся уголками губ:
– Голем призван защищать хозяина. Филипп всего лишь делал то, для чего был создан.
– Вы создали его?
– Конечно, нет. – Фредерик приподнялся на подушках и сел поудобнее. – Его передал мне отец, а ему – его отец. Скольким поколениям моей семьи ты служил?
– Многим, – уклончиво ответил Филипп. – Но я долго спал.
– Пробудил его мой прадед, это я знаю точно. – Фредерик задумчиво постукивал пальцами по постели. – С тех пор прошло много времени, а я так и не познал искусства сотворения големов.