Лин проснулась через пару часов; веки горели, словно в глаза ей швырнули горсть песка. Умываясь, она раздумывала о Мариам, о махараме и странном сне. В мозгу начинала формироваться идея. Возможно, ей все-таки удастся заполучить книгу Касмуны.
– Прекрати, – произнесла Хана, ловко заплетая Лин косу. – Я буквально слышу, как ты шевелишь мозгами, замышляя какие-то интриги.
– Я тоже, – поддержала ее Мариам.
Она сидела на постели в сорочке, платье было разложено в изножье кровати. После Лин Хана должна была помочь Мариам: зашнуровать ей платье, завить и уложить волосы. Обычно перед Праздником Богини матери причесывали и наряжали своих дочерей, но у Лин и Мариам не было матерей. Несколько лет назад эту роль взяла на себя Хана; она была матерью для всех девочек-сирот из Дома Женщин.
– Это не твоя вина, Лин, – говорила подруга. – Мне хотелось бы сказать махараму, что именно я думаю о нем и его поступке. Как он мог отнять у тебя книги! Но сегодня вечером Праздник, нельзя позволять им портить нам настроение.
Она закашлялась, и Лин, нахмурившись, обернулась. Она пришла в Этце Кебет на рассвете, чтобы осмотреть Мариам, и с облегчением узнала, что больная спала всю ночь и чувствует себя вполне бодро. «У нее бывают хорошие дни и плохие дни, – тихо сказала Хана, встретив Лин в дверях. – Хвала Богине, сегодня один из хороших».
Увидев озабоченное лицо Лин, Мариам небрежно махнула рукой.
– Все в порядке, – твердо произнесла она.
И действительно, она выглядела более или менее здоровой впервые за последние несколько недель. Лин знала, в чем заключается причина этой перемены, и молилась о том, чтобы магия камня помогла Мариам продержаться хотя бы эту ночь и следующий день.
– Я просто разозлилась. Махарам никогда не забрал бы книги по медицине у врача-мужчины.
Лин сказала Хане и Мариам, что махарам конфисковал часть ее медицинских книг, изданных за границей. Закон действительно однозначно запрещал изучать не-ашкарскую магию, но Мариам была права: этот закон соблюдали не всегда. Может быть, махарам оставил бы ей хоть какие-нибудь книги, если бы не рассердился так из-за сборника Касмуны? Лин не знала этого, но не могла справиться с гневом. Он давил ей на сердце, как тяжелый, холодный камень. Она постоянно ощущала этот гнев… и решимость, которая становилась тверже с каждой минутой. В конце концов, махарам хотел, чтобы она пришла на празднование Тевата. И она придет. Они надолго запомнят этот праздник.
– Вот… – Хана в последний раз поправила что-то в ее прическе. – Красавица.
Лин взглянула на себя в зеркало и увидела ту же самую себя, что видела каждый год в этот день с тех пор, как ей исполнилось шестнадцать: девушку в темно-синем бархатном платье с длинной рыжей косой, в которую были искусно вплетены цветы яблони. Казалось, цветы росли прямо в ее волосах. Во время Танца Богини Лин вытаскивала цветки из косы один за другим и бросала их на землю, так что она и другие девушки танцевали на ковре из белых и розовых лепестков.
– Теперь моя очередь.
Мариам, улыбаясь, поднялась с кровати. Когда она подошла к зеркалу, в дверь постучали. Это была Ариэль Дорин, младшая сестра Рахель. Она уже оделась в праздничное платье, ее волосы были украшены цветами, щеки раскраснелись от возбуждения.
– Мез говорит, что у ворот тебя ждет пациент, – обратилась она к Лин. – Вроде бы это очень важно. Вот, не забудь прихватить это, – добавила она, протягивая Лин саше на голубой ленточке. – В конце концов, ты их делала!
Пообещав Хане и Мариам вернуться как можно скорее, Лин пошла к воротам Солта. День был солнечный и теплый, ветер дул в сторону моря. Он приносил ароматы цветов. В Солте цветы были повсюду: корзины с нарциссами свисали с ветвей деревьев, стояли на подоконниках, венки из лилий украшали двери. На площади Катот цветов было еще больше, но Лин обогнула ее; в день Праздника девушкам не разрешалось ступать на площадь до захода солнца.
Ворота тоже увили цветочными гирляндами. По обычаю, здесь были нарциссы и лилии (ведь Богиня сказала: «я нарцисс, лилия долин»[32]), а также цветы, растущие в Кастеллане: оранжевая лантана, пурпурная лаванда. На голове у Меза красовался венок из листьев смоковницы; увидев Лин, стражник улыбнулся.
– Не знаю, кто это, – сказал он, открывая ворота. – Сидит в экипаже и не показывается.
Это была простая серая четырехместная коляска; такой экипаж нанимали люди, у которых имелись кое-какие средства, но не хватало денег на покупку собственной кареты. Сидевший на козлах угрюмый старик даже не взглянул на нарядную Лин, когда та подошла к карете и постучала в дверь.
Дверь приоткрылась немного – достаточно для того, чтобы Лин могла увидеть пассажира. Она быстро села в карету и захлопнула за собой дверь.
– Вы, – прошептала она. – Что вы здесь делаете? Разве вам не следует быть на пиру?
Конор Аврелиан пожал плечами.
– Пир начнется вечером, – ответил он. – У вас только одно нарядное платье?
– У вас только один экземпляр книги, которую вы мне привезли? – резко ответила Лин.
Конор, который сидел в углу, развалившись на мягком сиденье, выпрямился и взглянул на нее с неподдельным изумлением. Он был одет просто: в серые штаны и черный льняной сюртук с серебряным позументом. Корону он, видимо, оставил во дворце; его можно было бы принять за купеческого сына, если бы не лицо, которое знал каждый в Кастеллане.
– Вы недовольны книгой?
Конор нахмурился, потер шею, и Лин заметила, что у него на руках нет колец. Можно было разглядеть длинные, тонкие загорелые пальцы, ладони, немного загрубевшие от ежедневных тренировок с мечом. Как может человек быть настолько совершенным?
– Вы же сказали, что ищете именно это…
– Я довольна книгой. – Она помолчала, набрала в грудь воздуха. – Сегодня у вас День Вознесения, и у моего народа тоже важный праздник. Он называется Праздником Богини. Мне некогда отвлекаться; мне сейчас следует быть в Солте. Так что, если вы не против, монсеньер, перейдем сразу к делу. Зачем вы хотели меня видеть? Вам что-то нужно от меня?
Принц наклонился к ней, его взгляд скользнул по ее лицу, груди; он наверняка заметил, как тяжело Лин дышит. Как будто она бежала, спеша к нему на свидание. Он заговорил:
– Я хотел бы получить у вас консультацию. Как у врача. Как у человека, которому можно доверить тайну.
Лин ощутила ужасную усталость. Снова тайны, подумала она, снова ей придется лгать Мариам, Хане, махараму и прочим. Никому не приходило в голову, как это тяжело для нее, чего это ей стоит. Она была всего лишь полезным инструментом, прислужницей, врачом, который не проболтается.
– Вы больны? – спросила она.
Конор отрицательно покачал головой. Под глазами у него чернели круги. При виде этого осунувшегося лица в голову приходили мысли о сочинении стихов при свечах, о долгих ночах, проведенных за изучением старинных книг, но Лин знала, что это лишь фантазии. Скорее всего, у него просто было похмелье.
– Как вы думаете, что такое безумие? – заговорил он. – Это болезнь или, как считается в Кастеллане, слабость духа, порок? Существует ли лекарство, способное исцелить его?
Лин ответила не сразу.
– Возможно, – сказала она. – Я не считаю, что безумие, как вы его называете, – это порок. Иногда это результат душевного потрясения. Иногда это действительно болезнь. Дух, точно так же, как и плоть, может быть больным. Но лекарство… я никогда не слышала о лекарствах для лечения душевных болезней.
– У вас столько книг, неужели там ничего нельзя найти? – недовольно произнес он. – Врачи-ашкары пользуются трудами по медицине, к которым у нас нет доступа…
«У вас столько книг». Холодный ком гнева, похожий на кусок льда, застывший в груди Лин, растаял от слов принца, и по ее жилам растеклась жгучая ярость.
– У меня нет никаких книг, – бросила она.
На шее у Конора вздулись жилы, глаза стали черными.
– Не играйте со мной, – прошипел он. – Для меня это очень серьезно.
– Человек умирает? – спросила Лин. – Смертельно болен?
– Нет, но…
– Значит, это может подождать до завтра. – И Лин протянула руку к дверце кареты.
– Стойте, – гневно воскликнул он. – Лин Кастер…
Она резко обернулась.
– Вы приказываете мне в качестве принца крови остаться и говорить с вами о том, что вы желаете обсудить? Забыть о своих обязанностях, о своем долге? – «О единственном шансе вернуть то, что принадлежит мне?» – Это приказ?
– Я должен приказать вам? – процедил принц. – После того как подарил вам книгу, которую вы так долго искали? Вы действительно такая жадная, грубая, эгоистичная девица?
Лин взглянула на свою руку, лежавшую на ручке двери, и у нее возникло странное чувство – как будто рука не принадлежала ей. Она смотрела на свое тело словно со стороны. Собственный голос тоже показался ей чужим.
– Та книга. Да, вы подарили мне ее. Вы вошли в Солт в окружении толпы телохранителей, чтобы привлечь как можно больше внимания, чтобы все вас заметили, и принесли ее мне.
– Это честь для любого из моих подданных, – произнес он.
Лин не могла понять, что означает этот тон. Против ее ожиданий, в нем не слышалось гнева; это было нечто иное.
– Я оказал вам честь. Я ваш принц…
– Вы с детства знаете моего деда, – перебила его Лин, – но наш народ по-прежнему не существует для вас, вы не понимаете его. Вы не мой принц. Вы сын короля Кастеллана, чужого мне города, в котором мне запрещено жить, где с трудом терпят мое присутствие. Мой дом отделен от вашего города высокими стенами. Вы появляетесь в единственном уголке Кастеллана, где я могу чувствовать себя спокойно, и привлекаете ко мне внимание, которое нужно мне меньше всего. Вы могли бы просто отправить ко мне посыльного, но нет, вам нужно было покрасоваться, устроить спектакль, изобразить милостивого принца, снизошедшего до жалкой девчонки. – Ее голос дрожал от гнева. – Стоило вам уйти, как ко мне явился махарам и забрал книгу, потому что ее принесли