вы. И теперь…
Лин чуть не сказала: «И теперь я потеряю Мариам. Если не…» Но сумела сдержаться. Прошлой ночью она не плакала, но сейчас почувствовала, что слезы выступают на глазах. Но нет, сказала она себе. Она не будет плакать перед ним. Ни за что.
Лин повернула ручку двери. К ее ужасу, ручка не подавалась. Девушка застыла, почувствовав его близость, – наклонившись, принц потянулся к двери. Его горячая рука слегка задела ее тыльную сторону ее ладони. Его сильное, мускулистое, стройное тело было совсем рядом.
Конор не сделал движения, чтобы открыть дверь. Лин очутилась почти в его объятиях: мягкая льняная ткань касалась ее руки. Она чувствовала его дыхание, жар его тела. Она знала, что он хочет прикоснуться к ней. Вспомнила, как он целовал ее в доме Ровержей; даже сейчас, несмотря на гнев и отчаяние, Лин понимала, что лишь шаги в соседней комнате помешали ей тогда отдаться ему, сделать все, что он хочет. Она тоже хотела этого.
– Я думала, – прошептала девушка, – что вы желаете забыть меня. Забыть обо всем, что со мной связано.
– Не могу. – Казалось, принцу стоило больших усилий произносить слова, связные фразы. – Это болезнь. Какая ирония – ведь ты врач. Если бы у тебя было лекарство, которое могло бы заставить меня забыть тебя…
– Такого лекарства не существует, – сказала Лин.
– Тогда я проклят, – ответил он. – Я проклят и вечно буду думать только о тебе. О женщине, которая считает меня презренным мерзавцем. Тщеславным мальчишкой, которому обязательно надо красоваться перед другими. О женщине, пострадавшей из-за этого тщеславия.
Лин невидящим взглядом смотрела на дверную ручку. Перед глазами плыл какой-то туман, ручка то увеличивалась, то уменьшалась в размере.
– Я думаю, что вы – испорченный человек, – тихо произнесла она. – Но иначе быть не могло. Всю жизнь вы получали то, что хотели, ни в чем не знали отказа. Наверное, в этом нет вашей вины.
Принц помолчал. Убрал руку, неловко, как будто она недавно была сломана и он боялся ее потревожить.
– Убирайся, – приказал он.
Лин подергала ручку и едва не вывалилась из кареты, когда дверь неожиданно открылась. Слезла на мостовую и услышала его хриплый окрик – но принц обращался к кучеру. Карета поехала, захлопала открытая дверь; потом из кареты высунулась рука и закрыла ее. Экипаж выехал на Великий Юго-Западный путь и исчез.
Ничего не слыша, кроме стука собственного сердца, Лин побрела к воротам, где ее ждал Мез. Стражник озабоченно смотрел на нее.
– Ты такая бледная, – обратился он к Лин. – Что, кто-то серьезно болен?
– Да, – ответила Лин. Ей опять казалось, что говорит не она, а какая-то другая женщина. – Но этот человек болен уже очень давно.
– Не расстраивайся, забудь об этом на время, ведь сегодня Праздник, – попытался утешить ее Мез и вдруг хлопнул себя по лбу. – Чуть не забыл. Ты пользуешься популярностью, Лин. Рано утром тебе оставили письмо.
И он протянул ей сложенный листок веленевой бумаги, запечатанный воском.
Поблагодарив Меза, Лин ушла. На ходу сломала печать, развернула письмо и увидела знакомый убористый почерк. Почерк Короля Старьевщиков.
«Не забудьте: сегодня ночью держитесь подальше от гавани. Никогда не знаешь, куда попадет искра. А. М.»
Лин скомкала записку в кулаке. Она не забыла о черном порохе Киприана Каброля. Пожалуй, нужно будет отправить Королю Старьевщиков ответ и сообщить ему о том, что ей удалось заполучить книгу Касмуны, но ее забрали. И добавить, что она, Лин, уже знает, как ее вернуть.
Когда Кел проснулся, Конора в комнате не было. Это было странно, потому что Кел почти всегда вставал раньше принца. Он провел беспокойную ночь, ворочался в постели, много раз просыпался, слыша во сне предсмертные вопли Фаустена, видя алое пятно, расплывающееся по воде.
Судя по положению солнца, время близилось к полудню, и Кел, выглянув в окно, увидел, что подготовка к празднику идет полным ходом. Он нахмурился – ведь скоро явятся портные, сапожники, ювелиры и прочие. Конор должен был выглядеть безупречно. Как бы ни претила ему мысль об этом банкете, он не мог остаться равнодушным к своему костюму; принц привык, чтобы слуги суетились над каждым стежком, над каждой пуговицей. В тревоге кусая губу, Кел оделся и отправился искать его.
Сначала он заглянул в излюбленные убежища Конора – конюшню Асти, дворцовую библиотеку, Ночной Сад. Однако принца нигде не было.
Вокруг кипела деятельность. Деревья украшали синими и алыми лентами, на ветвях развешивали фонарики в виде яблок, вишен и плодов инжира; их обычно зажигали с наступлением сумерек. Мимо проезжали тележки, груженные фарфоровыми блюдами и серебряными вазами; Келу даже показалось, что везут целые деревья. Двери Сияющей галереи были распахнуты, слуги носились туда-сюда, тащили в пиршественный зал кипы зеленого шелка, посуду, цветы. Несколько человек несли… ягуара из сладкого теста в натуральную величину.
В конце концов Кел вернулся в комнаты принца. Потом он не раз жалел о том, что не остался бродить по дворцовым садам – хорошо бы аж до следующего утра. Увы, спасаться бегством было поздно.
Шкафы Конора оказались открыты, одежда валялась на полу. Королева Лилибет расхаживала по спальне, наступая на вышитые жилеты и пиная меховые шапки, и выкрикивала непристойные ругательства на маракандском языке. Майеш стоял у окна. Келу показалось, что он постарел на десять лет.
Когда Кел вошел, оба на мгновение оживились, потом помрачнели. Было ясно, что они ждали вовсе не его.
– Это ты, – прорычала Лилибет, направляясь к нему. – Наверное, сейчас ты скажешь, что ничего не понимаешь?
Она сунула ему в руки сложенный в несколько раз лист бумаги. Кел понял, что случилось нечто непоправимое. Стараясь подавить дурное предчувствие, он развернул письмо и увидел строчки, написанные размашистым почерком Конора.
«Дорогая матушка!
Я принял решение не присутствовать на праздничном ужине сегодня вечером. Прошу Вас, не думайте, что это решение было спонтанным. Хочу заверить Вас: я долго обдумывал свой поступок и понимаю, что у меня нет никаких уважительных причин для отказа. Я не собираюсь идти на банкет просто потому, что мне не хочется туда идти. Вы вольны поступить, как Вам будет угодно. Если Вы чувствуете, что в мое отсутствие праздник не может состояться, предлагаю Вам отменить его. Если Вы считаете, что это невозможно, то, уверяю Вас, Вы прекрасно справитесь без меня. Поразмыслив, Вы придете к выводу о том, что и помолвка, и свадьба могут пройти без меня, не говоря уже о семейной жизни. Вместо меня вполне сгодится пустое кресло.
Если Вы пожелаете найти меня, я буду в Храмовом квартале. Я слышал, что здесь время от времени устраивают оргии, и внезапно ощутил интерес к подобным мероприятиям. Как бы то ни было, думаю, это принесет мне пользу: я узнаю, как устраивать приемы для большого числа гостей.
– Клянусь серым адом, – вырвалось у Кела. Он даже забыл о том, что в присутствии королевской особы сквернословие недопустимо. – Он это серьезно?
Лилибет выхватила у него письмо.
– Не прикидывайся, что ничего не знал об этом! – рявкнула она. – Конор рассказывает тебе все; не верю в то, что он умолчал о таком. Бестолковый мальчишка, он, наверное, решил, что это замечательная шутка…
– Нет.
Кел покачал головой. Несмотря на иронический тон письма, ему отнюдь не казалось, что автор забавлялся, сочиняя его. Конор, скорее всего, еще не пришел в себя после рассказа о смерти Фаустена, однако Кел понимал, что говорить об этом королеве нельзя.
– Я не думаю, что Конор хотел подшутить над вами.
Рот Лилибет превратился в тонкую линию. Она обернулась к Майешу, который пристально смотрел на Кела. И этот взгляд встревожил Кела гораздо сильнее, чем нападки королевы.
– Думай, Кел. – Советник говорил низким, хриплым голосом. – Что-то должно было произойти, если настроение Конора изменилось так внезапно…
«Он что, хочет, чтобы я произнес это вслух?» – подумал Кел.
Как он мог обсуждать с ними казнь Фаустена, совершенную лично королем? Но нет, подумал Кел, это игра воображения. Откуда Майешу знать, что Ловец Мечей видел казнь? Если только Джоливет не рассказал ему…
– Ваше величество. Господин советник, – заговорил Кел. – Принц уже давно несчастен. Это вполне естественно и не должно вас удивлять.
Лилибет отвела взгляд и принялась играть изумрудным ожерельем.
– Но он смирился со своей участью и согласился на эту помолвку и брак. Я не могу сказать, почему он написал такое письмо. Я не понимаю причин внезапной перемены, происшедшей с ним. Вероятно, он страдает сильнее, чем казалось всем нам.
Кел развел руками. В конце концов, это была правда: он не знал, куда ушел Конор и почему.
– Я считаю, что я в этом виноват.
Лилибет пробормотала несколько слов. Келу послышалось нечто вроде «я тоже».
– Оставьте его, ваше величество, – вздохнул Майеш. – Кел – Ловец Мечей, он не может читать в душе принца, это не его задача.
Лилибет снова принялась ходить по комнате. Она была одета в зеленое бархатное платье такого же оттенка, как изумруды в ее украшениях; черные волосы были уложены крупными кольцами.
– Наверное, он считает меня холодной и бесчувственной, – произнесла она вполголоса, обращаясь к себе самой. – Думает, мне доставляет удовольствие видеть отчаяние моего единственного ребенка! Он глубоко ошибается. Если бы я могла оградить его от последствий этой ошибки… – Лилибет остановилась и взглянула на Майеша. – Король не должен знать об этом. На банкете его не будет, но…
Ее голос надломился. Кел вспомнил сцену на берегу. Маркуса, который поднимал Фаустена над перилами, как пуховую подушку. Вспомнил кровь на воде, блестящую зеленую спину крокодила.
– Желательно, – заговорил Майеш, – чтобы об этом письме не узнал никто, кроме нас троих. А это означает, что прием отменять нельзя. Кроме того, если мы отменим праздник в честь принцессы Луизы, послы Сарта воспримут это как оскорбление.