– Я обратился к тебе потому, – сказал Майеш, – что ты лучший врач в Солте.
«Ты ведь даже не хотел, чтобы я стала врачом, – подумала Лин. – Никогда не поддерживал меня». Но ей тут же вспомнился тот разговор с Ханой. «Твой дед никогда не возражал против твоего желания стать врачом. Он заслужил твою неприязнь, Лин, но за это ты не должна сердиться на него».
Может быть, он говорит сейчас искренне, подумала Лин. Может быть.
Она сплела пальцы рук, лежавших на коленях.
– Очень хорошо, – ответила она. – Расскажи мне, что с ним произошло, с этим Келом Анджуманом.
Майеш говорил, пока они медленно поднимались по серпантину к воротам дворца.
Днем состоялось заседание Совета, на котором присутствовали члены Семей Хартий. Затем этот кузен принца отправился в город. Никто не знал, куда именно. («В Храмовый квартал, куда же еще», – подумала Лин. Пил, валялся с проститутками, как делал это сам наследный принц в свободное время. Чем еще могли благородные заниматься в городе?) Майеш работал до поздней ночи – какие-то проблемы с Казначейством – и, покидая дворец, заметил суматоху у ворот. Подойдя, он выяснил, что к воротам было подброшено окровавленное тело Анджумана. Тот был еще жив, но находился без сознания. Стражники не видели, кто привез его; они клялись, что он появился буквально из ниоткуда, как будто его принес призрак. Майеш был вынужден на себе отнести, точнее, дотащить обмякшее тело молодого человека до апартаментов принца, где смог осмотреть его раны как следует. Вскоре после этого Майеш уехал в Солт.
Скорее всего, аристократа ударил ножом какой-нибудь бандит, которого он пытался обмануть за картами, думала Лин. Или куртизанка, с которой он плохо обошелся. Но она запретила себе осуждать этого Кела Анджумана. Он станет ее пациентом, а кроме того, не виноват в том, что Майеш поступил с ней жестоко. Он был не из семьи Аврелианов.
К этому времени они доехали до Северных ворот Маривента, у которых, по словам Майеша, бросили раненого. Ворота не походили на место, где часто разыгрывались сцены насилия и совершались преступления. Это была вполне обычная каменная арка; наверху развевались флаги со львами. На белой крепостной стене дворца пылали факелы, затмевавшие свет звезд.
Лин молча наблюдала за Майешем. Высунувшись из окна кареты, он обменялся несколькими словами с солдатами Дворцовой гвардии, похожими на деревянные статуи, раскрашенные в алый и золотой цвета. Лин попыталась представить себе деда, который, опустившись на траву, закидывает себе на плечи руку раненого. Но ничего не получилось. Перепачкать кровью одежды советника? Нет, это невозможно, подумала она. Майеш о чем-то умолчал. Определенно умолчал, она была в этом уверена. Если бы он не нуждался в ее помощи, то вообще ничего не рассказал бы ей; а поскольку ему поневоле пришлось обратиться к ней с просьбой, он говорил только то, что считал нужным.
Карета проехала под аркой, ворота скрылись в темноте; Лин и Майеш находились на территории дворца. Она говорила себе, что это ее не интересует, что она выше этого, но почувствовала, как участился пульс. Она была здесь. Здесь, в Маривенте, в сердце Кастеллана.
В детстве Лин и Мариам ходили слушать одного сказочника на Рута Магна; его история называлась «Укрощение тирана». Лин до сих пор помнила тот момент, когда героиня в первый раз появлялась во дворце. Слушатели в один голос ахали. Большинство граждан Кастеллана всю жизнь проводили внизу, и Маривент сиял над ними, словно звезда. Они знали, что никогда не войдут в эти ворота. Знали, что за воротами начинается царство магии, которая не была утрачена даже после Раскола – магии власти, красоты и богатства, роскоши и высокого положения. По прихоти Дома Аврелианов менялись судьбы народов. Да, это было похоже на колдовство.
В белом свете луны Лин различала очертания старинных зданий. Из историй сказочников ей были знакомы кое-какие названия: Звездная башня, Солнечный дворец, в плане напоминавший светило с лучами; кастель Антен, где находился тронный зал. На юго-западе, среди утесов, за которыми шумело море, чернела игла Ловушки. Многие сказки включали рискованные побеги из Ловушки, но в реальной жизни бежать оттуда пока не удалось никому.
Они проехали под второй аркой – Лин разглядела, что это была не арка, а шпалера, увитая какими-то цветущими растениями, – и въехали во двор, с трех сторон обнесенный каменной стеной. Майеш вполголоса сообщил, что это кастель Митат, дом принца. Карета остановилась у фонтана, выложенного изразцами, и они вышли.
В тот же миг карета развернулась и уехала прочь. Лин успела лишь заметить высокие арочные окна и несколько длинных балконов; Майеш потащил ее к двойной двери, над которой располагались солнечные часы.
За дверями Лин увидела старинную мраморную лестницу с выемками в центре ступеней, оставленными ногами обитателей за долгие годы. Первый этаж и лестница были освещены лишь двумя или тремя светильниками. Лин и Майеш начали торопливо подниматься. Эхо их шагов разносилось по зданию, погруженному в темноту. Дворец казался покинутым. Несмотря на жаркую погоду, за толстыми каменными стенами было довольно прохладно.
Поднявшись на последнюю площадку, они пошли по коридору, тоже отделанному белым камнем. Полы были устланы маракандскими коврами с узорами ярких цветов – темно-синего, изумрудного, алого, пурпурного. Лин мельком взглянула на свое отражение в оконном стекле.
Они подошли к деревянным двойным дверям, укрепленными коваными металлическими пластинами. Металлические накладки были украшены сложным орнаментом из корон и языков пламени.
Майеш положил ладонь на дверь, но, прежде чем открыть, оглянулся и посмотрел на Лин.
– Это апартаменты наследного принца, – объяснил дед. – Он делит их с кузеном. Они с детства жили в одной комнате как братья.
Лин ничего не ответила. Ей показалось странным то, что Конор Аврелиан согласился делить спальню – да и вообще что бы то ни было – с другим человеком. Но, может быть, ему нравилось общество кузена, да и апартаменты наверняка состояли из десятка комнат. Скорее всего, принц мог неделями не замечать присутствия этого Анджумана.
Майеш постучал в дверь, потом толкнул ее и велел Лин заходить. Чувствуя, что нервы напряжены, как струны, она переступила порог спальни принца.
Комната была просторной, хотя и не такой большой, как представляла себе Лин. Пол походил на доску для игры в «замки» – он был отделан белыми и черными мраморными плитами, в которых поблескивали прожилки красного кварца. В углу на возвышении стояла огромная кровать с черно-белыми бархатными занавесями. Около ступеней приютилась вторая кровать, поменьше. Повсюду были расставлены массивные оттоманки, заваленные подушками из шэньчжоуского шелка-сырца. По комнате струился мягкий свет маракандских серебряных ламп с разноцветными стеклянными абажурами. Когда глаза Лин привыкли к полумраку, она рассмотрела на маленькой кровати скомканные окровавленные простыни и неподвижную фигуру молодого мужчины. Другой молодой человек в черной с серебром одежде расхаживал туда-сюда вдоль кровати, вполголоса бормоча проклятья.
– Конор, – резко произнес Майеш, и Лин удивилась.
Она не знала, что дед называет принца по имени. И еще ее обрадовало то, что в его голосе не было страха. Она часто задумывалась над тем, как Майеш ведет себя во дворце; приводит ли его в трепет близость королевской семьи, сильных мира сего? Ей показалось, что нет.
– Где все остальные?
Принц Конор резко обернулся. Он выглядел совсем не так, как во время выступления на площади Валериан. Его смуглая кожа имела пепельный оттенок, глаза провалились, черты лица обострились.
– Я отослал их, – ответил он. – От них не было никакого толку, они… – Он прищурился, глядя на Лин. – Это и есть врач?
– Да, – заговорила Лин.
Она не стала называть свое имя; пусть спросит, если нужно, подумала она. Однако Лин ощутила какое-то странное волнение, которое не понравилось ей самой. На нее смотрел наследный принц Кастеллана. Человек, который обладал огромной властью, для которого она, Лин, была ничтожеством, никем. Такая власть осязаема; она физически ощутила ее присутствие, словно ей в лицо подул могучий ветер, предвещавший бурю.
– Мне кажется, она очень молода, Майеш, – пренебрежительным тоном произнес принц. – Вы уверены?..
Ему не нужно было заканчивать предложение. «Вы уверены в том, что она лучшая в Солте? Это же просто девчонка. Я знаю, вы сумеете найти какого-нибудь бородатого старого мудреца, который точно нам поможет». Лин подумала: интересно, какое наказание грозит человеку, который дал принцу хорошего тумака? Наверняка ее сразу же бросят в Ловушку.
Но прежде всего она беспокоилась о молодом человеке, лежавшем на окровавленной постели. Ей не нравилась его неподвижность. По крайней мере, принц отослал прочь хирургов; плохой врач – это хуже, чем отсутствие врачебной помощи.
– Лин двадцать три года, – бесстрастно ответил Майеш. – Она лучшая в Солте.
Принц потер глаза. Вокруг глаз размазалась тушь. Лин знала, что не только знатные дамы, но и мужчины подкрашивают брови и ресницы, покрывают разноцветным лаком ногти и носят кольца. На руках принца искрились изумруды и сапфиры в оправах из белого и розового золота.
– Ну ладно, хорошо, – нетерпеливо воскликнул он. – Тогда идите осмотрите его.
Лин быстро подошла к низкой кровати, поставила сумку на деревянный столик. Кто-то принес большую серебряную чашу с чистой водой и кусок мыла. Наверное, Майеш попросил. Доктора Кастеллана, в отличие от ашкарских врачей, не мыли руки перед тем, как приступить к работе.
Она вымыла и вытерла руки, потом взглянула на пациента. Молодой человек, которого ее дед назвал Келом, лежал без сознания на развороченной постели, но у него время от времени подергивались руки, а это означало, что ему дали обезболивающее – морфею. Наверное, Гаскет успел это сделать, прежде чем Конор велел ему уйти.
С Анджумана сняли камзол и сапоги, он остался в штанах и батистовой рубашке, насквозь пропитанной кровью. Лин решила, что его ранили в живот, но в области груди тоже виднелись бурые пятна.