– Что?
– Я сказала, – повторила Лин, – что моя работа закончена…
Он стремительно вскочил с подоконника, и Лин невольно сделала шаг назад.
– Что это значит? Он жив?
– Конечно, он жив, – резко ответила она. – Как вы думаете, если бы он умер, я бы подошла и сказала вам об этом вот такими словами? Кел нуждается в отдыхе, потом нужно будет сменить повязки. Но сначала отдых, сухая постель и одежда. Он не сможет хорошо спать, лежа в луже собственной крови.
Он смотрел на нее. Волосы у него встали дыбом, как шерсть разъяренного кота.
«Во имя Богини», – подумала Лин. Она нагрубила наследному принцу. Снова.
Внезапно он улыбнулся. Но вовсе не надменно, не высокомерно, как можно было ожидать. Лин даже показалось, что он смеется над собой. Она видела, что он испытывает искреннее облегчение. Он выглядел не как принц, а как обычный человек. Наверное, глухой ночью, у постели больного, находящегося между жизнью и смертью, особы королевской крови ничем не отличаются от простых людей.
– Какой несдержанный доктор, – насмешливо произнес он. – Я правильно понял, вы отдаете мне приказ?
– Ну, – ответила она, – я не думала, что вы будете менять постельное белье сами. Мне просто показалось, что… вы захотите узнать, что нужно сделать.
Он все-таки улыбнулся.
– Вот как. Я вижу, ваш дед был прав. Вы действительно лучший врач в Солте – а может быть, лучший во всем Кастеллане.
Улыбка обезоруживала. Сверкнули белые зубы, и тусклые серые глаза заблестели. Впервые за этот вечер Лин увидела в Коноре повелителя сердец, о котором вздыхали городские девицы. Но почему-то ей принц казался неприятным. Возможно, потому, что, помимо власти, сын короля обладал еще и красотой. Красота тоже имеет власть над людьми. Слишком много могущества для одного смертного.
Кроме того, Конор Аврелиан держался как человек, который знал, что он прекрасен. Даже беспорядок в одежде и прическе не портил его. Богатый костюм был измят, белые шелковые манжеты были запятнаны кровью, но его красота и не требовала опрятности. Напротив, его даже красила некоторая небрежность, контраст между черным и серебристым цветами, между изящными аристократическими чертами и взлохмаченными черными волосами.
– Где мой дед? – спросила Лин. Ей внезапно захотелось очутиться подальше от дворца, от всех этих людей. – Я должна уходить; наверное, он меня ждет.
Принц Конор ответил:
– Подождите. Бенсимон сказал, что вы не потребуете плату за работу, но я хотел бы, чтобы вы взяли вот это. – Он снял с правой руки кольцо и протянул его Лин жестом взрослого, подающего ребенку дорогую игрушку.
Это был простой золотой ободок с плоским сапфиром. На сапфире было вырезано солнце с лучами, символ Дома Аврелианов. Кольцо-печатка.
Лин на несколько мгновений перенеслась на тринадцать лет назад, в тот день, когда швырнула к ногам Майеша подарок – золотое ожерелье с эмблемой Аврелианов. Она услышала протестующий голос Джозита – просто возьми его – и увидела каменное лицо деда.
Лин не взяла кольцо.
– Нет, благодарю. Оно мне не нужно.
Ее отказ ошеломил принца.
– Не нужно?
Воспоминание исчезло, но гнев остался. Лин знала, что на самом деле гневается на Майеша, но вот перед ней, во плоти, стоял тот, ради кого Майеш покинул ее. Он с самодовольным видом предлагал ей кольцо, ради которого ей пришлось бы работать целый год и которое для него, видимо, являлось сущей мелочью.
– А что мне с ним делать? – спросила Лин, сдерживаясь из последних сил. – Отнести его в ломбард на Юйланьской дороге? Меня арестуют по подозрению в краже. Носить его? Меня ограбят «пауки», как вашего кузена. Оно не представляет для меня ценности.
– Это красивая вещь, – сказал принц. – Она ценна сама по себе.
– Для тех, кто достаточно богат, чтобы сидеть и разглядывать предмет, который нельзя ни съесть, ни продать, – ядовито ответила Лин. – Или вы думаете, я буду держать его в шкатулке и с тоской вспоминать тот день, когда познакомилась с принцем Кастеллана и он снизошел до меня? Сказал, что я более или менее приличный врач?
Едва эти слова сорвались у Лин с языка, как она пожалела о них. Его лицо окаменело. Внезапно она осознала, насколько он крупнее ее, – он был не только выше ростом, но и шире в плечах, тяжелее.
Он шагнул к ней. Несмотря на его растрепанный вид, Лин чувствовала исходящую от него угрозу. Растрепанный принц по-прежнему остается принцем, промелькнуло у нее в голове; полученная от рождения власть, привилегии, возможность бездумно ломать жизни других – все это никуда не девается. Лин догадывалась, что он никогда даже не задумывался об этом могуществе, ему никогда не приходило в голову учитывать какие-то другие интересы и желания, кроме своих собственных. Она видела это в его глазах, и ей стало страшно.
Принц может сейчас подхватить ее одной рукой, подумала Лин, и вышвырнуть в окно. Свернуть ей шею, если у него возникнет такое желание. Это ощущение всемогущества опиралось не на его физическую силу, но на сознание того, что убийство останется безнаказанным. Никто не станет задавать ему вопросов.
Даже ему самому не было нужды задаваться вопросом, правильно ли он поступил и зачем это сделал.
Принц пристально смотрел на нее сверху вниз своими серо-стальными глазами, и Лин стало не по себе. Эти глаза были такими же, как у Кела, и в то же время другими. Нет, конечно же, они другие, сказала она себе.
– Как… – начал он.
В этот момент раздался резкий голос:
– Лин!
Она обернулась. Никогда в жизни Лин не была так рада видеть деда. Она бросилась бежать по коридору, зная, что принц сверлит ее взглядом. Она буквально чувствовала кожей этот взгляд, когда рассказывала Майешу о состоянии Кела.
Дед кивнул, и на его лице отразилось облегчение.
– Хорошая работа, – похвалил он. – А теперь иди вниз, садись в карету и жди меня. Я должен переговорить с принцем.
Лин не стала задерживаться, чтобы узнать, о чем они разговаривают. Она слегка обернулась, кивнула принцу и, пробормотав «монсеньер», скрылась на лестнице.
Конор ничего не ответил, не попрощался, хотя в последний момент Лин успела заметить, что он по-прежнему держит печатку в руке. Он не надел кольцо обратно на палец.
Небо на востоке, над Узким Перевалом, уже светлело. Предрассветный час был самым холодным в Кастеллане. На траве сверкали капли росы, и обувь Лин промокла, когда она шла к карете. (Кучер, солдат Дворцовой гвардии, с неприятным лицом, бросил на нее угрюмый взгляд; вероятно, он был недоволен тем, что его снова разбудили в такую рань.)
Она мысленно поблагодарила того, кто положил на сиденье коробку с нагретыми кирпичами, завернутыми в мягкую ткань. Лин взяла один кирпич, подержала его в ладонях, наслаждаясь теплом. Может быть, это Майеш приказал принести их сюда?
Она снова подумала о талисмане, найденном в постели Кела. «Майеш, что ты наделал?»
Дверь открылась, и в карету не без труда забрался Майеш. Дед, высокий, с длинными руками и ногами, напомнил ей какую-то тощую птицу – цаплю, которая бродит по речной протоке во время отлива.
Майеш хмуро смотрел на нее. Когда карета проезжала под увитой розами аркой, он заговорил:
– Какую новость ты хочешь услышать сначала, плохую или хорошую?
Она вздохнула, сжала в руках теплый кирпич.
– Обе одновременно.
– Пф-ф, – фыркнул он. – По-видимому, тебе действительно удалось сотворить чудо с Келом. Я заглянул к нему. Это должно было расположить к тебе принца. Но, – добавил дед, и Лин решила, что сейчас последует плохая новость, – похоже, не расположило. Он сообщил мне, что запрещает тебе возвращаться во дворец.
Она резко выпрямилась.
– Но мне необходимо… я должна еще раз осмотреть Кела, через три дня, не позже…
– Тебе следовало подумать об этом прежде, чем дерзить принцу.
Над ними проплыла арка Северных ворот. Они покинули Маривент.
– И вот мне стало любопытно: чем же ты сумела так сильно оскорбить Конора? Если я правильно помню, он сказал, что ты очень странная и грубая девица, встретив которую, не захочешь видеть ее снова.
– Я ничего не сделала.
Когда дед вместо ответа вопросительно приподнял брови, Лин вздохнула.
– Я отказалась принять плату за лечение. Мне ничего не нужно от Дома Аврелианов.
Она отвернулась и уставилась в окно. Всего пару часов назад Лин приехала во дворец, и вот уже покидает его – навсегда. Героиня «Укрощения тирана» была бы разочарована. Но ведь этой девице не приходилось иметь дело с Конором Аврелианом.
– Каждый гражданин Кастеллана ежедневно принимает что-то от Дома Аврелианов, – произнес Майеш. – Как ты думаешь, кто платит жалованье Бдительным? Пожарной бригаде? Даже шомрим получают деньги за свою службу из Казначейства…
– Для того, чтобы охранять нас или охранять их от нас? – перебила Лин деда, вспомнив слова Кела: «Когда я был ребенком, я считал, что ашкары, должно быть, очень опасный народ, раз мы вынуждены держать их за стенами». – В любом случае это не имеет значения. Возможно, я оскорбила принца, отказавшись от его печатки, но могло быть и хуже. – Она положила остывший кирпич рядом на сиденье и продолжала: – Я могла бы сообщить его высочеству кое-что весьма любопытное. Например, то, что они не сумели меня обмануть. Кел Анджуман не является кузеном принца.
Майеш прищурился и процедил:
– Что заставляет тебя так думать?
Лин больше не видела их отражений в стеклах. Рассвело. Небо над городом из черного стало бледно-голубым, его пересекали серые перистые облака. Сейчас внизу, на пристани, начиналась суета, рабочие шагали по дороге, ведущей на верфь. Морские птицы с пронзительными криками кружили над гаванью.
Лин произнесла:
– Его тело покрыто множеством шрамов. Не таких шрамов, которые аристократы время от времени получают на дуэли. И не таких, которые можно заработать, свалившись с коня после попойки. Я ничего подобного раньше не видела – ну, если не считать бывших гладиаторов. И не пытайся убедить меня в том, что он сражался на Арене в возрасте двенадцати лет.