Кел увидел Короля Старьевщиков, одетого во все черное, как Господин Смерть. Он говорил: «Вы не можете выбирать, что вам делать, куда идти. Вы не можете строить собственные планы».
А потом Келу приснился мраморный зал Дворца Собраний. Он вышел на галерею, одетый в костюм Конора, с крылатой короной Кастеллана на голове. Взглянул на площадь, полную ликующих людей, и увидел стрелу. Он не успел уклониться; стрела пронзила его сердце, и он упал. Когда его кровь лилась на белые ступени, Конор кивнул ему из тени, словно желая сказать, что доволен его службой.
Кел резко сел в постели, прижимая руку к груди. Сердце стучало, как молот. Во сне он чувствовал боль, чувствовал ее и сейчас – острую боль в грудной клетке, с левой стороны. Он знал, что стрела ему лишь приснилась под воздействием слишком большой дозы морфеи, но боль была реальной. Она терзала его, не желала отпускать.
В мозгу проносились смутные образы. Он лежит на мокрых от крови простынях. Теряет сознание, снова приходит в себя; видит лицо Конора, но не может заговорить с ним. Он вспомнил взгляд Конора, выражение его лица и свою мысль: «Мне надо было умереть там, в переулке, а не здесь, у него на глазах».
Кел сунул руку под рубаху, нащупал повязки; торс был обмотан бинтами, повязка шла через правое плечо, как перевязь. Под сердцем она была толще. Прикоснувшись к этому месту, он испытал такую сильную боль, что едва не свалился с кровати.
Вместе с болью пришло воспоминание. Узкий темный переулок, «пауки» на стенах. Блеск металлической маски. В бок вонзается раскаленная игла. Что-то лиловое…
– Сьер Кел! Не делайте этого!
Повернув голову, Кел увидел донну Дельфину, старшую горничную; качая головой так, что тряслись седые кудряшки, она поднималась со стула. В руках служанка держала спицы; оброненное в спешке вязанье валялось на полу.
– Нельзя трогать повязки. Сьер Гаскет говорит…
Кел, еще не пришедший в себя после морфеи, указательным пальцем ткнул в то место, где, по-видимому, находилась рана. Больно. «Гений, – подумал он. – Конечно, тебе будет больно».
– Это сделал не Гаскет. Он не умеет накладывать повязки.
Язык заплетался. Похоже, он разучился говорить. Сколько же дней он валялся без сознания?
Дельфина подняла глаза к потолку.
– Если будете капризничать, я сама за ним схожу.
У Кела пока не было никакого желания видеть Гаскета.
– Дельфина…
Горничная, не слушая его, собирала вязанье. Она вязала из зеленых и фиолетовых ниток какую-то странную вещь, очень длинную и узкую. Шарф для великана? Придворный костюм для питона? Наконец Дельфина сердито пробормотала что-то на языке Вальдерана и вышла.
Кел, протирая глаза, продолжал рыться в памяти.
Он знал, что провел в постели несколько дней. Чувствовал слабость во всем теле и решил, что если попытается встать, то у него подогнутся колени. Однако память постепенно возвращалась. Кел вспомнил стрелу, бегущих «пауков», Джеррода. Потом боль, липкие от крови пальцы… Саму боль трудно было вспомнить по-настоящему. Человек знает, что испытывал боль, но ее невозможно в точности воспроизвести, пережить заново. Возможно, это к лучшему, думал Кел.
Затем он каким-то образом попал из окрестностей Ключа во дворец. У него имелись кое-какие подозрения насчет этого возвращения, но он решил пока оставить их при себе. А после этого… Лицо Майеша, склонившегося над ним и бормочущего что-то на своем языке. Откуда-то появилась девушка с темно-рыжими волосами и серьезным лицом. Она осторожно прикасалась к нему, и боль постепенно ушла. «Поистине, это магия».
«Это медицина», – сказала Лин. Лин Кастер – вот как ее звали. Внучка Майеша. Она исцелила его. Больше Кел почти ничего не помнил – только промежутки между снами, свет, бьющий в глаза. Чья-то рука приподнимает его голову, кто-то вливает ему в рот соленый бульон. Из ампулы вытряхивают гранулы морфеи, они тают на языке, словно кристаллики сахара.
Из коридора донесся шум; Кел узнал голос Дельфины, затем дверь распахнулась, и в спальню вошел Конор. Судя по всему, он явился прямо из конюшен: в куртке для верховой езды, без короны, со спутанными волосами и раскрасневшимися щеками. Одним словом, молодой человек, пышущий здоровьем. При виде его Кел почувствовал себя как вареная курица, из которой вынули кости.
Когда принц увидел сидящего Кела, его губы медленно расплылись в улыбке; Кел знал эту улыбку, она означала, что Конор по-настоящему рад.
– Отлично, – произнес он. – Ты жив.
– Что-то я не чувствую себя живым.
Кел потер щеки, и у него возникло странное ощущение – как будто он прикасался к чужому лицу. Он не брился несколько дней, и щетина царапала ладонь. Он не помнил, когда в последний раз отращивал щетину. Конор всегда тщательно брился, и Кел, естественно, делал то же самое.
– Дельфина разволновалась из-за тебя, сказала, что ты начал срывать с себя повязки, словно безумец, – продолжал Конор и рухнул в кресло, стоявшее рядом с кроватью Кела.
– Чешется, – объяснил Кел.
Он чувствовал себя немного неловко, и это ему не нравилось. Он не привык ощущать неловкость в обществе Конора. Но воспоминания о событиях в переулке неподалеку от Ключа становились все более четкими. В ушах звучал голос Джеррода: «Теперь вы принадлежите Беку с потрохами, Аврелиан».
Кел поморщился, и Конор наклонился к нему, взял его за подбородок, приподнял его голову, всмотрелся в лицо.
– Как ты себя чувствуешь? Позвать Гаскета?
– Нет, не надо, – отказался Кел. – Я бы хотел умыться и что-нибудь съесть, необязательно в таком порядке. А уж потом пусть Гаскет приходит и издевается надо мной. – Он нахмурился. – Та девушка-врач, которая занималась моими ранами, – она была внучкой Майеша?
– Она до сих пор ею является, насколько мне известно.
Удостоверившись в том, что Келу в ближайшее время ничто не угрожает, Конор снова откинулся на спинку кресла. Он говорил легкомысленным тоном, но Кел почувствовал неладное: маска, которую Конор обычно носил на людях, скрывала какие-то сильные эмоции. Немногие были способны видеть, что на самом деле творится у него в душе; даже Кел мог лишь догадываться об истинных чувствах принца.
– Ашкарская женщина-врач, – продолжал принц. – Майеш намекнул, чтобы мы не распространялись об этом.
– Он редко говорит о Солте.
Образ Лин обретал четкие очертания. Невысокая стройная девушка с огненными волосами и ловкими, искусными руками. Суровый голос, почти как у Майеша. «Отойдите. Мне нужно сконцентрироваться. Сейчас вы должны оставить меня наедине с пациентом».
Никто никогда не разговаривал с Конором в таком тоне. Интересно. Кел постарался это запомнить.
– Келлиан, так что с тобой произошло? – нетерпеливо воскликнул принц. Было ясно, что он уже несколько дней ждал этого разговора. – Я сказал тебе, чтобы ты пошел и напился у Ровержа, а через несколько часов узнаю, что ты ранен и тебя бросили у ворот дворца, как мешок картошки. Кто тебя сюда привез?
– Понятия не имею.
Кел смотрел на свои руки, чтобы принц по выражению его лица не догадался о том, что он лжет. У него оказалось сломано несколько ногтей. Он помнил, как пытался ползти по мостовой, помнил скользкие, черные от плесени камни. Помнил гадкий запах – такой запах появляется в доме, когда где-нибудь в щели издохнет мышь. При воспоминании об этом Кел ощутил рвотные позывы.
– Я валялся на земле в каком-то вонючем переулке, – медленно произнес он. – Думал, что там и умру. А потом очнулся в этой комнате.
– Что ты вообще делал в городе? – требовательно спросил Конор.
Нет, он не то чтобы требовал ответа. Просто Конор привык знать, где находится Кел в любое время дня и ночи; он не мог даже вообразить, что у Ловца Мечей могут быть какие-то свои тайны. Вот почему Кел до сих пор был так зол на Короля Старьевщиков; наверное, именно поэтому он чувствовал себя странно в квартире Меррена. Потому что теперь ему приходилось обманывать Конора.
Принц наклонил голову набок. Он почуял колебания Кела, как гончая чует запах крови. Он продолжал:
– Ну, что там было такого, ради чего ты решил тайком ускользнуть из дворца? Может, дуэль? Из-за девушки? Или из-за юноши? Ты что, сделал ребенка дочке ремесленника?
Кел поднял руку, чтобы остановить поток этих вопросов, которые были шутливыми лишь наполовину. Он знал, что никогда не расскажет Конору о встрече с Королем Старьевщиков. Что касается Меррена, он уже допросил студента, выяснил, что хотел, и сейчас не имело смысла поднимать эту тему. Но он обязан был обсудить с принцем происшествие в порту.
– Нет, это была не романтическая встреча, – ответил Кел. – И не дуэль. Я пошел в «Каравеллу», чтобы увидеться с Силлой.
Конор привалился спиной к столбу кровати.
– Значит, это случилось в «Каравелле»?
– Нет, в «Каравелле» я не был. Попал в засаду. На меня напали «пауки».
Кел успокаивал себя тем, что почти не погрешил против истины. Сделав глубокий вдох, он ощутил боль в груди, как будто в его тело вонзилась стрела.
– «Пауки» приняли меня за тебя.
Конор застыл.
– Что?
– Должно быть, они следили за мной, ждали момента, когда поблизости не будет прохожих. Я взял твой плащ…
– Да, – сказал Конор.
Он вертел одно из колец, украшавших его правую руку, – печатку с сапфиром. Камень вспыхивал, и Келу пришло в голову сравнение с подмигивающим синим глазом.
– Я помню. Нам пришлось его выбросить, он был испорчен. Но этого недостаточно для того, чтобы принять тебя за меня. Если, конечно… талисман?
– Я не надевал талисман. Но когда они назвали меня «монсеньером», все сразу стало ясно. «Пауки» решили, что перед ними принц.
– Это невозможно, – ровным голосом произнес Конор. Его волнение выдавали только руки, стиснутые в кулаки. – «Пауки» не грабят и не убивают принцев. Это мелкие воришки, карманники, а вовсе не наемные убийцы.
– Они не собирались тебя убивать, – возразил Кел. Он подумал, не стоит ли упомянуть о стрелах, но решил, что это только все усложнит. – Они напали на меня с ножами уже