Благожелательный взгляд махарама стал жестким.
– Мариам Дюари умирает от болезни, которая унесла жизнь ее отца, – от болезни, которую не могут излечить лучшие врачи Солта. Почему ты считаешь, будто сумеешь справиться с задачей, перед которой оказались бессильны все остальные?
– Я думаю, – произнесла Лин, из последних сил стараясь справиться с гневом, – что слишком много мужчин указывают мне, что я могу или не могу читать и делать. Очень странно для верующих, которые якобы поклоняются Богине-женщине.
Махарам помрачнел.
– Советую тебе быть поосторожнее в выражениях, Лин. Ты врач, а не богослов. Да, мы поклоняемся ей, но свои законы мы получили от Макаби, и эти законы обязательны для всех.
– Макаби не был Богом, – возразила Лин. – Он был всего лишь человеком. Я не верю в то, что смерть Мариам, совсем молодой женщины, угодна Богине. Я не верю в то, что наша Богиня настолько жестока.
– Жестокость и доброта здесь ни при чем. У каждого из нас имеется определенное предназначение в этой жизни, у каждого своя судьба. – Махарам устало откинулся на спинку кресла. – Ты еще очень молода. Придет время, и ты поймешь.
Он закрыл глаза. Лин поняла, что пора уходить. И она ушла, по дороге поддав ногой кучу пыли и мусора, заметенных Ореном в угол. Сбегая по ступеням, она услышала его разъяренный вопль и улыбнулась. Пусть это послужит ему уроком. В следующий раз не будет подслушивать.
Вернувшись во дворец, Кел обнаружил Конора в его, Кела, кровати за чтением книги. В этом не было ничего необычного: Конор считал кровать Кела продолжением своей собственной и часто бросался на нее, когда испытывал потребность в драме.
Когда Кел вошел, принц сел и произнес:
– Как ты думаешь, ты скоро будешь готов продолжать тренировки? Или так и будешь бродить по дворцу, словно привидение?
Кел сбросил куртку и уселся на постель рядом с Конором. Только сейчас ему пришло в голову, что его новая привычка гулять по садам Маривента может послужить оправданием для внезапных отлучек.
– Я подумал, что мы могли бы начать завтра…
– Через два дня официальный обед с дипломатами, – сообщил Конор. – Я полдня сидел с Майешем, освежал знания малгасийского. Ты тоже должен прийти. Там будет сена Анесса, ты ей нравишься. Она, видишь ли, следила за твоим взрослением.
– Обед с дипломатами из Малгаси и Сарта, – хмыкнул Кел. – С двумя смертельными врагами. Как я могу устоять?
– Ты справишься, – пообещал Конор, и Кел понял, что ни о каком сопротивлении не может быть и речи.
Если Конор хочет, чтобы он пошел, он пойдет; в этом заключался его долг, цель его существования. Кел подумал о Короле Старьевщиков и разговоре насчет преданности. Для преступника преданность Кела была лишь качеством, которое делало его полезным. Андрейен видел эту преданность, но не понимал ее. В его мире верность и клятвы ничего не значили. Он жил в мире обмана и вымогательства, в мире, где власть не являлась чем-то незыблемым и могла мгновенно перейти от одного человека к другому. Разумеется, то же самое можно было сказать и о Горе, да и о дипломатическом мире, если на то пошло. Но и в этом опасном мирке Кел обязан был защищать Конора. Защищать не только от реальных, но и от невидимых стрел.
Конор, казалось, не заметил задумчивости Кела; он улыбался.
– Посмотри, что подарил мне Фальконет, – сказал он и протянул Келу книгу, которую читал.
Это была тонкая книжка в обложке из тисненой кожи. Конор с ухмылкой смотрел, как Кел открывает ее и изучает содержимое.
В первое мгновение он решил, что книжечка представляет собой сшитые портреты, которые Майеш недавно показывал им в карете. Но это было не совсем так. Да, здесь были изображения Флориса из Гелштадта, Аймады д’Эон из Сарта, Эльсабет из Малгаси и многих других, но… без роскошных нарядов и украшений. Принцесса Эльсабет была изображена на парчовом диване; она ела хурму, ее длинные черные волосы спускались до пола.
– Где он это взял? – пробормотал Кел, уставившись на картинку.
– Заказал, чтобы развлечь меня, – ответил Конор. – Можешь не сомневаться, Фальконету точно известен список принцев и принцесс, которых Майеш считает достойными партиями. Конечно, это плод фантазии художника, но, говорят, шпионы имеются при каждом дворе.
Кел поднял голову.
– При каждом дворе?
Конор задумался.
– Ты намекаешь на то, что здесь, в Маривенте, тоже действуют шпионы, которые делают зарисовки меня без одежды?
– Надо сказать, что я видел, как слуги шарили в кустах вокруг башни. Может, собирались подглядывать в окна?
– Что ж, пусть любуются на здоровье. Мне стыдиться нечего.
Конор потянулся к книге и перевернул страницу. Они увидели принцессу Аймаду из Сарта, прикрытую лишь тремя павлиньими перьями.
– Неплохо.
– У нее красивые глаза, – дипломатично ответил Кел.
– Только ты в такой момент способен высказаться насчет ее глаз.
Конор потянулся к книге и перевернул страницу.
Принцесса Анжелика из Кутани прикрывала грудь одной рукой. Глаза у нее были такие же, как на портрете Майеша: золотистые, словно янтарь, бездонные, загадочные.
Кел отвел взгляд.
– Дай-ка сюда. – Конор вырвал у Кела книжку и ухмыльнулся. – Чтоб мне провалиться, только посмотри на Флориса. То дерево не идет ни в какое сравнение с его гигантским…
– Банковским счетом, – мрачно произнес Кел.
– Нет, такого просто быть не может, – продолжал Конор. Он еще несколько секунд смотрел на картинку, потом швырнул книгу на ночной столик. – Наверное, Фальконет малость свихнулся.
– Все лучшие люди немного безумны, – заметил Кел. – У вас с ним одинаковое чувство юмора, Кон.
Но Конор уже не улыбался. Он смотрел на Кела из-под опущенных ресниц; он делал так, когда хотел скрыть свои истинные мысли. Принц произнес:
– Что бы ты ответил, если бы я сказал тебе, что больше не нуждаюсь в Ловце Мечей? Что ты свободен идти, куда хочешь, заняться чем пожелаешь?
У Кела что-то сжалось внутри. Он не знал, что испытывает: тревогу или облегчение, легко у него на душе или тяжело. Он больше ни в чем не был уверен – и так он чувствовал себя со дня первой встречи с Королем Старьевщиков. Он медленно ответил:
– Почему ты спрашиваешь?
– Внучка Майеша кое-что сказала. – Конор растянулся на кровати и смотрел на Кела из-за челки, упавшей на глаза. – Когда я провожал ее к воротам дворца.
– Не надо было запрещать Лин Кастер приходить во дворец, Кон, – вздохнул Кел. – Она не заговорщица. Она просто врач. Ее долг – убедиться в том, что с пациентами все в порядке.
– Она меня дико раздражает, – сказал Конор и беспокойно пошевелился. – Я встречал немало острых на язык женщин, но большинство из них знают, когда следует промолчать. А эта говорит так, словно…
– Словно ты не ее принц? – подхватил Кел. – Но ты же знаешь, что у ашкаров есть собственный принц в изгнании. Эксиларх.
– Я об этом забыл, – пробормотал Конор. – В любом случае…
– Как ты мог об этом забыть, если она приходится Майешу внучкой, – хмыкнул Кел.
Он сам не знал, зачем продолжает этот разговор. Кел часто думал, что его цель не только защищать Конора от физической угрозы, но защищать, если можно так выразиться, его душу. Никто не следил за его моралью, никто не внушал ему каких-то принципов – может, лишь Джоливет время от времени говорил несколько слов да Майеш давал совет. И уж во всяком случае никто не следил за тем, чтобы Конор следовал этим принципам в атмосфере, где не ценились ни добродетель, ни сострадание, ни умеренность. Возможно, Кел чувствовал, что никто, кроме него, не расскажет принцу о разнице между добром и злом – хотя его самого нельзя было считать знатоком в таких вопросов.
– Ты хочешь, чтобы она тебя боялась?
Конор убрал с лица волосы и пристально взглянул на Кела.
– Боялась меня? Могу сказать, что она боится кого угодно, но только не меня, Келлиан.
– И это тебя беспокоит?
– Когда я вижу ее, я чувствую себя так, словно стоял слишком близко к огню и летящие искры оставили на моей коже множество ожогов. – Конор надулся. – В ту ночь, когда она спасла тебе жизнь, я хотел заплатить ей. Она отказалась взять предложенную плату… – Он поднял руку и показал Келу печатку с синим камнем на безымянном пальце правой руки. – Я думаю, что, если бы она взяла перстень, я бы успокоился. Мне не нравится то, что я ей обязан.
– Думай об этом как о долге перед Майешем, – предложил Кел. – Мы все ему обязаны и привыкли к этой мысли.
Конор недовольно поморщился, и Кел решил, что пора сменить тему.
– Итак, – спросил он, – что бы ты ответил, если бы я сказал, что не хочу больше быть Кираларом? Что хочу покинуть Маривент?
– Я бы позволил тебе уйти, – ответил Конор. – Ты не узник.
– Вот и ответ на твой вопрос, – сказал Кел. – Если бы я захотел уйти, я бы ушел. Если тебе больше не нужен Ловец Мечей, это твое решение, но ты не должен отказываться от моей службы ради меня.
Конор молчал.
– Я учился этому почти всю жизнь, – добавил Кел. – Я горжусь своей должностью и тем, что делаю, Конор.
– Несмотря на то, что об этом почти никто не знает? – криво усмехнулся принц. – Несмотря на то, что твои героические поступки навсегда останутся секретом?
«Почти никто – это преувеличение, я бы сказал», – мрачно подумал Кел. На его взгляд, «секрет» был известен слишком многим, но он не мог обсуждать эту проблему с Конором.
– Не такой уж я герой, – буркнул он. – Весь героизм состоит в том, чтобы выслушивать твои жалобы на жизнь. И храп.
– Это государственная измена. Я не храплю, – с преувеличенным достоинством возразил Конор.
– Человек, который храпит, никогда не верит в это, – сказал Кел.
– Государственная измена, – повторил Конор. – Подстрекательство к мятежу. – Он поднялся, потянулся и зевнул. – Оказывается, я совсем забыл малгасийский язык. К счастью, у меня есть новый плащ, отделанный перьями черного лебедя. Это должно отвлечь госпожу посла.