– Вот что ты должна знать о материнстве, – произнесла Лилибет.
Лин поняла, что принц очень похож на мать: у него были ее черные волосы, полные, красиво очерченные губы, острые скулы, нос и подбородок – пожалуй, слишком острые.
– Дети делают человека беспомощным. Ты можешь быть властительницей мира, но, если ты не в состоянии уберечь своего ребенка от него самого и от опасностей, подстерегающих его на жизненном пути, твое могущество и богатства бесполезны.
Лин, не зная, что отвечать на это, просто наклонила голову.
– Сегодня я должна остаться с принцем. На случай, если его состояние ухудшится.
Королева кивнула. Когда Лин взялась за ручку двери, Лилибет бросила ей вслед:
– И если ты соберешься заводить детей, врач…
Лин оглянулась. Лилибет смотрела мимо нее, как будто заново переживала какой-то момент из своего прошлого.
– Если ты соберешься заводить детей, постарайся родить по меньшей мере двоих.
Когда Лин вернулась в комнату принца, он уже спал. Она устроилась в кресле, в котором недавно сидела королева. Дежурство у постели пациента требовало от врача немалого терпения, и иногда Лин казалось, что в такие часы она ближе всего к Богине. По ночам, глядя на мечущегося в бреду больного в ожидании кризиса или улучшения, она цеплялась за алор, жизненную силу пациента, пыталась помешать ей покинуть тело.
Разумеется, это получалось не всегда; смерть приходила, как вор в ночи, и похищала больного у врача. Но Лин предпочитала думать, что смерть не обязательно является врагом.
Она извлекла из сумки копии страниц из книги Касмуны. Дома она сумела перевести большую часть текста и сложила страницы по порядку. Лин была уверена в том, что обязательно поймет смысл написанного; просто необходимо было подумать как следует. Она перечитает несколько предложений, поразмыслит над ними, потом проверит, как дела у принца. Снова почитает, осмотрит больного. Таким образом она собиралась провести эту ночь.
Но Лин с большим трудом удавалось сосредоточиться на тексте. Она постоянно возвращалась к мысли о том, что сидит в спальне наследника престола Кастеллана, наедине с ним. В комнате, где вырос принц, где вырос Кел. Интересно, как они вели себя, когда были детьми, размышляла она. Играли в «замки», сидя на ковре? Джозит и его друзья в свое время катались по полу и дрались, как щенки. А принц и его двойник так делали? Обсуждали ли они «службу» Кела, его отношение к навязанной ему роли Ловца Мечей или это стало частью их жизни и им не нужно было говорить об этом, как не нужно говорить о том, что наутро на востоке взойдет солнце?
На ночном столике лежали книги – Лин заметила их, когда мыла руки. Она с детства знала о существовании принца, но никогда не задумывалась о том, читает ли он книги. Значит, ему нравятся рассказы о путешествиях и приключенческие романы. Если он проснется, можно будет почитать ему вслух, подумала она. Чтение вслух успокаивало пациентов. Но он спал глубоким сном от усталости и снотворного; глазные яблоки быстро двигались под веками, перепачканными тушью.
Столько лет Лин ненавидела его. Он был для нее олицетворением монархии, и она не думала о нем как о живом человеке, который читает книги, который сжимает руки в кулаки, когда спит. У которого на плече веснушки. У которого поперек брови тонкая белая линия – шрам или родимое пятно? Чей рот утрачивает жестокое выражение во сне.
Лин спросила себя, ненавидит ли его по-прежнему, и решила, что до утра незачем думать об этом. Пока что он ее пациент, и она обязана следить за его самочувствием. Она не сомкнет глаз до тех пор, пока не закончится последняя ночная Стража.
Под утро Лин все-таки уснула, и во сне она была другим человеком. Она видела себя мужчиной, и этот мужчина поднимался на какую-то высокую гору.
Ветер и непогода давно разрушили тропу, остался лишь голый камень, неровный и растрескавшийся. Его ободранные ладони кровоточили, но он продолжал ползти в гору, потому что получил приказ короля и не мог вернуться с пустыми руками. Это означало смерть.
Он почти добрался до вершины, когда увидел вход в пещеру. Он вздохнул с облегчением. Пророчество говорило правду. Он опустился на четвереньки и забрался в темную дыру, не обращая внимания на жжение и боль в ранах, куда попадал песок и мелкие камешки.
Он не знал, долго ли полз по пещере, когда увидел это. Золотое сияние, такое сильное, что он невольно зажмурился и вскрикнул на языке Малгаси: «Hi nas visík!» И понял в этот миг, что ослеп, что никогда больше не увидит ничего, кроме этого света, этого золотого огня, но он не жалел об утраченном зрении, лишь протянул к нему руки…
Кел вернулся в спальню принца только утром. Когда Лилибет приказала ему идти отдыхать, он заперся в небольшой комнате с голубыми обоями, расположенной дальше по коридору, – там он иногда спал, если к Конору приходила женщина, хотя женщины ни разу не оставались на ночь.
Он долго пытался уснуть. Представлял себе свое «тайное убежище»: корабль в открытом море, паруса, хлопающие на ветру, палубу, освещенную солнцем, белую пену на темно-синей воде. Но сегодня ему не удалось бежать от реальности. Вместо моря он видел плеть, которая снова и снова опускалась на спину Конора, видел кровь, капающую на пол. Видел лицо Конора, который вздрагивал, но не издавал ни звука.
В конце концов Кел все же погрузился в тяжелый сон без сновидений и очнулся уже после рассвета. Солнечный свет лился в закрытое восточное окно, и комната превратилась в духовку.
«Конор». Еще не проснувшись окончательно, он спрыгнул с кровати и бросился в коридор.
Почему-то Кел думал, что увидит Лилибет, но в коридоре никого не было. Подбежав к двери Конора, он открыл ее и вошел. Здесь солнце не так палило, и в мягком золотом свете его глазам предстала необыкновенная картина.
Лин спала в кресле у изголовья Конора, прижимая к груди сумку, как ребенок с любимой игрушкой. Кел также обнаружил, что постель Конора пуста; смятые, скрученные простыни были бурыми от крови и грязи. И еще ему показалось, что на кровать высыпали пригоршню серебряных блесток. Не веря своим глазам, Кел подошел к кровати и увидел, что это вовсе не блестки, а талисманы, которые использовали врачи-ашкары.
– Лин. – Он прикоснулся к ее плечу, и она, вздрогнув, проснулась и выронила сумку. Он успел подхватить сумку и положил ее на кровать. – Где Конор?
Она потерла глаза, поморгала. Во время сна ее волосы растрепались, и непослушные рыжие кудряшки топорщились вокруг лица, словно огненное гало.
– Принц? – Она уставилась на пустую кровать. – Он только что был здесь… то есть на рассвете был, я смотрела… – Озабоченно нахмурившись, Лин произнесла несколько фраз на своем языке.
Дверь тепидария распахнулась, и вошел Конор с полотенцем на плечах.
Из одежды на нем были лишь просторные льняные штаны. Видимо, он только что принял ванну: у него были влажные волосы, на лице не осталось ни следов туши, ни засохшей крови.
– Конор! – воскликнул Кел.
Он сильно разозлился – не только на Конора, который так легкомысленно относился к своему здоровью, но и на Лин: за то, что она уснула и упустила его, хотя в глубине души понимал, что несправедлив к ней. Но, кроме ярости, он испытывал изумление. Вчера он видел раны на спине Конора. Как человек в таком состоянии смог встать с постели? А тем более выйти в соседнее помещение и залезть в воду?
– Что ты вытворяешь? Ты должен…
Конор приложил пальцы к губам, давая знак ему молчать. Его глаза хитро блестели. Потрясенные Кел и Лин переглянулись. Кел почувствовал, что нервы сейчас сдадут. У Лин был такой вид, словно она хотела броситься на принца и силой заставить его лечь в кровать. В ее взгляде Кел увидел страх.
– Ваше высочество… – дрожащим голосом начала Лин, но в этот момент Конор убрал полотенце и повернулся к ним спиной.
Кел услышал сдавленный возглас. Девушка схватилась за сердце.
Широкая мускулистая спина Конора была совершенно гладкой. Раны исчезли. Более того, на коже не осталось никаких отметин. Как будто все, что произошло вчера вечером, им просто приснилось.
И в этот миг, в минуту величайшего отчаяния, магия королевы утратила силу. Адасса не могла больше сдерживать армии, собравшиеся на равнинах. В крепостных стенах появились трещины, враги хлынули в город, начался пожар. Пламя охватило все: небо, реки и поля Арама, королевский дворец. Адасса поняла, что скоро от ее страны останется огромное пепелище.
Она повернулась к Сулеману и произнесла:
– Ты не оставил мне выбора.
В его глазах пылал огонь.
– Что ты можешь против меня? Я всегда буду сильнее тебя, пока в мире существует магия.
– Магия не вечна, – возразила Адасса.
И она собрала все силы, которые получила от своего народа, могущество слов, принесенных ей в дар людьми Арама. Она направила эту энергию в небо, к звездам, дальше звезд, дотянулась до самого Великого Слова, без которого нельзя было сотворить даже самое примитивное заклинание, и швырнула его в пустоту. А потом сама последовала за ним в небытие, потому что сила Слова была так велика, что сожгла ее смертную оболочку. Королева перестала быть королевой; она стала воплощением магии, а магия была уничтожена.
Глава 18
В этот день в Кастеллане, на площади Валериана, ожидали прибытия сартской принцессы, но Келу было приказано сидеть на специальном помосте вместе с аристократами. Он чувствовал себя не в своей тарелке; ему казалось, что люди, собравшиеся посмотреть на принцессу, глазеют на членов Совета. На Монфокона, который нарядился в камзол из желтой парчи с нашитыми на него вертикальными полосами из черного шелка; на Шарлона и его отца, которые, в свою очередь, глядели на толпу исподлобья; на старшего Гремонта, одетого в парадный костюм и, как обычно, храпевшего, откинув голову на спинку кресла.