Фальконет, сидевший рядом с Келом, был облачен в темно-синий бархат и выглядел весьма довольным собой. Кел вспомнил слова Полидора Сарду, сказанные во время последнего совещания в Палате Солнечных Часов, на котором он присутствовал вместе с Конором. Ему казалось, что это было тысячу лет назад. «Джосс, ваша сестра замужем за сартским герцогом. Вы не объективны в этом вопросе. Союз с Сартом выгоден вашей семье».
С Фальконетом так всегда, подумал Кел: для того чтобы получить богатство и власть, ему даже не нужно предпринимать никаких усилий, дары судьбы так и сыплются на него. Внимание горожан его явно не смущало. Он апатично помахал зрителям и повернул голову к Келу.
– И как же поживает наш общий друг принц? – вполголоса спросил он. – Я не видел Конора с того дня, когда мы узнали о счастливом событии. С другой стороны, прошло не так уж много времени, верно?
Фальконет придал лицу выражение вежливого интереса, но в его глазах плясали лукавые искорки. Кел не думал, что Фальконет злорадствует, – он просто находил сложившуюся ситуацию слегка занятной, как и жизнь в целом.
– Верно, – так же тихо ответил Кел. – Прошло всего две недели.
Ему самому с трудом верилось в это – ему казалось, что не две недели, а целая жизнь миновала после объявления о помолвке Конора. И вот меньше чем через час принцесса Аймада должна была прибыть на площадь Валериана и предстать перед своими будущими подданными.
Даже Конор был ошеломлен скоростью, с которой все было организовано. Сена Анесса, разгневанная более чем прохладным отношением короля и королевы к брачным планам сына, покинула Маривент на следующее утро после официального ужина. Она энергично взялась за дело. Каждый день королевские гвардейцы с посланиями из обеих столиц проезжали через Узкий Перевал. В письмах обсуждали подробности договоров, заключаемых между Сартом и Кастелланом, детали поездки принцессы, церемонию встречи и тому подобное. Где будет проходить бракосочетание – в зале или под открытым небом? Сколько фрейлин необходимо принцессе? Насколько бегло она говорит на языке Кастеллана? Нужен ли ей учитель? Желает ли она сама обставлять свои апартаменты или доверит это Лилибет?
Кел после довольно долгих колебаний обратился к Конору с вопросом: не пора ли ему, Келу, переехать в отдельную спальню в кастеле Митате. Глаза Конора грозно сверкнули, но он спокойно ответил: «Зачем? Мои отец и мать спят каждый в своей комнате, так было заведено испокон веков. Не вижу, почему я должен поступить иначе». – «Потому что, – пробормотал Кел, – тебе нужен наследник, Конор. А это значит…» – «Не волнуйся, я знаком с процессом, – сухо произнес Конор. – Но это ничего не меняет; мне просто придется спросить у Аймады, где она предпочитает проводить этот процесс – в своей спальне или в моей. В любом случае тебе незачем переезжать прямо сейчас».
Кел не настаивал. Он надеялся лишь на то, что в случае чего они хотя бы предупредят его заранее, чтобы он успел собрать вещи. Он понимал желание Конора сохранить видимость того, что все осталось по-прежнему, но желания принца часто противоречили доводам рассудка.
Тем временем Лилибет взялась умиротворить Семьи Хартий, возмущенные поступком Конора, который выбрал невесту, не посоветовавшись с ними. Не все появились на официальной церемонии, посвященной прибытию принцессы. Фальконет и Ровержи приехали; Казалет, как истинный политик, тоже пришел; здесь были Гремонт, Монфокон и Узек. Но леди Аллейн демонстративно проигнорировала торжественное событие; остался дома Распай, крайне недовольный тем, что принц отказался от наследницы Кутани. Эстев и Сарду тоже блистали отсутствием.
Даже простой народ оказался немного ошарашен. После нескольких лет увлекательных рассуждений о том, кто же станет следующей королевой Кастеллана, люди были разочарованы: им казалось, что вопрос о браке наследного принца решился как-то слишком быстро. Горожане толпились за барьерами, ограждавшими центральную часть площади, и глазели на черный ковер и закрытый павильон, украшенный цветами асфоделя, в котором Конор, скрытый от посторонних взглядов, дожидался невесту. Но на лицах зевак было написано не ликование, а скорее недоумение. Такое лицо бывает у путешественника, который, проснувшись утром после попойки в незнакомой харчевне, подозревает, что у него украли какую-то ценную вещь, но не может понять, какую именно.
Ситуацию усугубляло то, что к Сарту и его обитателям в Кастеллане относились с неприязнью, которую люди обычно испытывают к своим ближайшим соседям, – например, в Шэньчжоу терпеть не могли Гымчосон, а малгасийцы ненавидели маракандцев. На противоположной стороне площади, у ступеней Дворца Правосудия, собралась группа агитаторов в потрепанной военной форме – дырявых кителях, киверах с потемневшими от времени гербами. Кел заметил даже поеденный молью адмиральский мундир, который был слишком велик владельцу. Эти люди скандировали: «Лучше смерть, чем союз с Сартом!» Высокий рыжеволосый мужчина орал: «Лучший сартец – это мертвый сартец! Повесить их у ворот Талли!» При этом он размахивал самодельным транспарантом, на котором был изображен кастелланский лев, раздирающий когтями сартского орла.
Шарлон Роверж, который уснул на солнцепеке, очнулся и издал возглас, выражавший одобрение.
– Шарлон, – упрекнул его Кел, – мы не на их стороне. Мы на стороне Конора, а это значит, что мы должны поддерживать союз с Сартом.
– Ничего не могу с собой поделать. – Шарлон зевнул. – Их энтузиазм так заразителен.
Фальконет швырнул в него перчаткой, и как раз в этот момент среди гвардейцев, охранявших помост, возникло какое-то движение. Солдаты расступились, скрипнули ступени, и появилась немного растерянная Антонетта Аллейн.
Кел ощутил странное жжение в груди, как будто проглотил тлеющий уголек. Где же светлые тона и пышные оборки? Антонетта была одета в темно-фиолетовое шелковое платье со вставками из черного кружева, сквозь которое соблазнительно просвечивало тело. Платье плотно облегало ее грудь, талию и бедра, а пышные юбки создавали силуэт, похожий на колокольчик. В низком вырезе была видна белоснежная грудь, едва прикрытая черной органзой. Распущенные волосы, не нуждавшиеся в украшениях, струились по плечам, как золотая река.
На белой коже сияла золотая подвеска в виде сердечка. Кел быстро отвел взгляд – сейчас ему не хотелось думать о Проспере Беке и не хотелось открыто глазеть на Антонетту. (Точнее, в глубине души очень хотелось, но он не позволял примитивным импульсам управлять своим поведением.)
– Кое-кто здесь, – пробормотал Монфокон, наклонившись к уху Фальконета, – намерен показать Конору, чего он лишился по собственной глупости.
Антонетта высоко подняла голову. Она была одна; леди Аллейн все-таки не пришла. Девушка прошествовала по центральному проходу между рядами кресел и села рядом с ошеломленным Келом. Край тяжелой шелковой юбки очутился у него на коленях.
Джосс, который сидел с другой стороны от Кела, улыбнулся Антонетте.
– Я вижу, вкусы леди Аллейн за последнее время претерпели некоторые изменения.
Антонетта изобразила жеманную улыбочку. Нельзя так думать, это оскорбительно, мысленно упрекнул себя Кел, но нет: она смотрела на Джосса с таким лицом, как будто ждала обязательного преклонения и восхищения. Жеманство, по-другому это никак нельзя было назвать.
– О, спасибо, что заметил, Джосс, – пролепетала она. – Ты слишком добр ко мне.
Фальконет снова ухмыльнулся, потом отвернулся от девушки и завел разговор с Монфоконом. Кел заметил похотливый взгляд Шарлона, устремленный в вырез платья Антонетты.
– Кел, – прошептала она. Жеманная гримаска исчезла; руки были стиснуты в кулаки. – Ты не против, если я посижу рядом с тобой? На тебя я могу рассчитывать – ты не будешь есть меня глазами.
Кел устыдился своих мыслей. Он хотел «есть ее глазами»; он хотел бы смотреть на нее целый день. Прядь золотых волос запуталась в тонкой цепочке; он из последних сил подавлял желание протянуть руку, прикоснуться к этим шелковистым локонам, освободить их.
Ему было жарко, он сидел как на иголках и еще чувствовал себя очень глупо, как будто ему снова было пятнадцать лет и он протягивал ей колечко из травы в прохладной тени Ночного Сада. Тогда Кел позволил себе увлечься нелепой фантазией; он не понимал, что ему нечего ей предложить. Он вспомнил ее первый бал, вспомнил, как потом, ночью, лежал без сна в комнате, которую делил с Конором.
«А что ты думаешь насчет женитьбы на Антонетте? – напряженно произнес он. – Мать хочет выдать ее за тебя». Конор презрительно усмехнулся. «Что за ерунда. Антонетта мне как сестра».
Да, тогда он расслабился, выдал свои чувства. Конор был добр к нему, но то был Конор; Кел не собирался больше допускать подобных промахов.
– Я неплохо знаю твою матушку, – ответил он Антонетте, окинув ее быстрым взглядом. – Уверен: это платье выбирала не она.
– У моей матушки, – произнесла Антонетта, теребя в пальцах ткань юбки, – случился припадок, когда она узнала, что Конор женится на сартской принцессе. Она разбила несколько ваз и гипсовый бюст Марка Кара. Потом заявила, мол, ей надоело заниматься моими туалетами и я могу носить все, что мне вздумается, поскольку теперь это не имеет значения. – В ее глазах появился озорной блеск, и Келу показалось, что сейчас она улыбнется искренне, по-настоящему. – Это платье сшила Мариам. Она обрадовалась, узнав, что ей больше не придется… следовать инструкциям моей матери.
– Видимо, леди Аллейн не намерена присутствовать на сегодняшнем мероприятии, – заметил Кел. – Но, надеюсь, она понимает, что это можно истолковать как знак отрицательного отношения к предстоящей свадьбе?
– Понимает. Она сейчас дома, лежит в спальне с задернутыми шторами; она послала меня, чтобы, так сказать, не потерять лицо. Теперь никто не сможет обвинить Дом Аллейнов в том, что мы проигнорировали принцессу, – я представляю здесь нашу семью.
Кел понизил голос до шепота.
– По-моему, это же