стоко. Допустим, планы твоей матери рухнули, но разве она не знает, что ты неравнодушна к Конору?
Антонетта повернула голову и взглянула ему лицо. Она закапала в глаза магические капли, и ее зрачки имели форму слезинок. Кел вспомнил фразу Лин: «Вы ей нравитесь». Она произнесла это таким тоном, словно это было нечто само собой разумеющееся, но он с огромным трудом скрыл от нее свою реакцию: краску на лице, неловкость, дрожащие руки. Он думал об этих словах до того вечера, когда ему пришлось поцеловать Лин. После него Кел вынужден был вернуться к реальности.
И вот теперь Антонетта сидит рядом с ним, благоухая лавандой. Ее близость была знакома – как будто он чудесным образом перенесся в прошлое, на один из множества балов, когда они, притаившись на ступенях лестницы, наблюдали сверху за гостями и сплетничали о взрослых. Это было так странно: Антонетта снова вошла в его жизнь, но он не верил в то, что это будет продолжаться долго. Она едва ли изменилась настолько сильно, как хотела показать, но все-таки была другой, не той девушкой, в которую он был влюблен в пятнадцать лет. Они все стали другими. И он не знал толком, как общаться с этой новой, взрослой Антонеттой.
– «Неравнодушна». Это была только моя ошибка, – прошептала Антонетта. Она поднесла руку к груди и поиграла золотым медальоном.
Кел не мог отвести глаз от ее нежно-розовой кожи.
– Мать здесь ни при чем.
Кел твердо решил при следующей встрече сказать Лин, что она дурочка.
Слуга в светло-зеленой ливрее поднялся на помост, приблизился к Монфокону и что-то прошептал ему на ухо. Тот объявил:
– Карету из Аквилы заметили на Узком Перевале. Скоро она будет здесь.
Аристократы оживились.
Антонетта, нахмурившись, обратилась к Келу:
– А ты не знаешь, почему принц так внезапно решил жениться? Мне казалось, ему хочется подольше оставаться свободным. И теперь… – Она кивнула на площадь, усыпанную цветами, на флаги Сарта и Кастеллана, которыми были задрапированы львы у ступеней Дворца Правосудия. – И теперь вот это?
Кел прекрасно знал, что его ответа ждет не только Антонетта. Окружающие прекратили переговариваться.
– Если хочешь знать мое мнение, – произнес он, – Сарт сделал ему предложение, от которого он не смог отказаться.
Джосс издал резкий смешок; остальные молчали. Шарлон и его отец продолжали со злобными лицами разглядывать площадь. Келу хотелось увидеть Конора, но королева и принц находились внутри павильона и шелковые занавеси были плотно задернуты. Воины Дворцовой гвардии кольцом окружали павильон; за их спинами Кел разглядел Джоливета и Бенсимона, которые озабоченно разговаривали о чем-то, не обращая ни на кого внимания. Поблизости стояла королевская карета – ради такого случая принц и его мать приехали в экипаже, покрытом золотым лаком, с алыми львами на дверцах.
Все это не нравилось Келу. С самого начала ему дали понять, что он не будет сопровождать Конора во время встречи с невестой; о замене не могло быть и речи. Даже легат Джоливет, казалось, понимал, что в этот момент Конор должен быть один, что Ловец Мечей не должен стоять между ним и остальным миром. Это было не просто официальное событие, оно имело почти религиозное значение. «Ты встречаешь свою королеву, – сказала Лилибет сыну, – и ты должен приветствовать ее сам. Ты наследник, ты будущее Дома Аврелианов, его плоть и кровь. Ваши отношения начались со лжи, но теперь с ложью покончено».
По крайней мере, его окружала Дворцовая гвардия. Они были повсюду; королевские телохранители, переодетые в штатское, смешались с толпой, наблюдали за горожанами и прислушивались к разговорам. Они были готовы мгновенно предотвратить насилие и схватить потенциальных убийц. На крышах Дворца Правосудия и Дворца Собраний засели искусные стрелки, вооруженные арбалетами и стрелами со стальными наконечниками.
Кел подумал: может быть, при других обстоятельствах король высказался бы за присутствие Ловца Мечей? В конце концов, Кела привезли в Маривент по приказу Маркуса. Но после того злополучного официального обеда с послом Малгаси и того, что за ним последовало, король снова скрылся в Звездной башне. Однажды вечером Кел отправился туда в надежде поговорить с королем наедине, поскольку Фаустен теперь сидел в Ловушке, но двери охраняли солдаты Эскадрона стрел, и Кел повернул обратно, не зная, есть ли вообще смысл искать встречи с Маркусом. Ему уже казалось, что безумные речи короля насчет долга не имели никакого отношения к Просперу Беку и были реакцией на какие-то слова Фаустена, который лгал Маркусу по приказу малгасийцев.
Кел до сих пор никак не мог привыкнуть к мысли о том, что Фаустен, постоянный спутник короля в течение многих лет, теперь находился в Ловушке, и никто – ни Бенсимон, ни Джоливет, ни гвардейцы вроде Маниша или Бенасета – не знал, что с ним будет дальше. Кел и Конор наблюдали за тюрьмой с крыши Северной башни и видели свет в окне на верхнем этаже тюрьмы, но не заметили никакого движения. Никто не входил в камеру. Конор уверял Кела в том, что король, скорее всего, намерен использовать Фаустена как заложника в переговорах с малгасийцами, но Кел в этом сомневался.
Кел не забыл взгляда короля – холодного, безжалостного, – с которым он приказывал бросить Фаустена в Ловушку и избить Конора плетью. Он не простил Маркусу того, что тот сделал с сыном. Да, Лин полностью вылечила Конора, но Кел считал, что это не умаляет вины короля. Разумеется, он держал свое мнение при себе.
Они с Лин и Конором решили молчать о чудесном исцелении. Лин была бледна от волнения; судя по всему, она не хотела, чтобы кто-то узнал о том, что она вылечила принца за одну ночь. Сам Конор тоже не имел желания распространяться на эту тему; чем больше людей узнает об исцелении, говорил он, тем больше узнает и о самом наказании. Поэтому Лин наложила ему фальшивые повязки, и он неделю ходил, морщась от боли. Снимая повязки, он говорил Келу, что люди не любят находиться в обществе больных и увечных и что теперь его мать и прочие только обрадуются возможности обо всем забыть. И действительно, те немногие, кто был посвящен в тайну – Джоливет, Бенсимон и Лилибет, – не задавали никаких вопросов.
Антонетта слегка подтолкнула Кела локтем. Музыканты загудели в трубы, и на площадь въехали три блестящие кареты – огромный королевский экипаж и два других, поменьше. Фальконет небрежно помахал зрителям, которые приободрились и разразились восторженными воплями, предвкушая необычное зрелище. Некоторые аплодировали. Келу показалось, что в толпе мелькнула куртка цвета наперстянки. Он насторожился – хотя Джиан, разумеется, была не единственной в Кастеллане, кто носил лиловый цвет. Но все равно Кел почти не сомневался в том, что Андрейен Мореттус скрывается где-то поблизости и наблюдает за происходящим.
Солдаты Дворцовой гвардии расступились, пропуская королевскую карету из Сарта. Джоливет отдавал какие-то приказы, а Бенсимон подошел к павильону, отодвинул занавесь и заглянул внутрь; через несколько мгновений занавески раздвинулись, и на черный ковер ступил Конор.
Монфокон негромко присвистнул, выражая одобрение, и по его лицу Кел понял, что он немного завидует. Да, подумал Кел, по одежде Конора можно было определить его настроение: чем пышнее был его наряд, тем мрачнее было его состояние духа. Сегодня отчаяние принца приняло форму жилета из темно-синей замши с сапфировыми пуговицами. Под жилетом была надета шелковая сорочка, а поверх него – сюртук с высоким вышитым воротником и золотыми галунами. Узкие брюки были заправлены в высокие черные сапоги, руки утопали в белой пене манжет, на каждом пальце сверкало кольцо. На голове у принца красовалась золотая корона с рубинами.
Горожане завопили, выражая восхищение красотой Конора. Жители Кастеллана гордились своими монархами. Крики раздались снова, когда из павильона величественной походкой вышла Лилибет; ее длинные черные волосы были убраны в косы и украшены россыпью изумрудов.
Конор, расправив плечи и выпрямив спину, смотрел на карету принцессы. Дверца кареты открылась, и Кел ощутил странную смесь боли и гордости. Конор принимал последствия своего неосторожного поступка с высоко поднятой головой. Но одновременно Келу хотелось, чтобы свадьбу отменили; он молился об этом даже в тот момент, когда на мостовую спрыгнула молодая женщина.
Она была высокого роста, с длинными каштановыми волосами, которые удерживал бронзовый обруч. На ней были облегающая черная куртка и штаны, на поясе висел меч с золотым эфесом.
Антонетта озадаченно хмыкнула.
– Необычный костюм для принцессы.
– Это не принцесса, Ана, – лениво заметил Фальконет. – Я видел ее в Аквиле, при дворе. Эту женщину зовут Вьен д’Эсте, она служит в Черной гвардии.
Черная гвардия. Кел о ней слышал. Легендарный элитный отряд армии Сарта, члены которого занимались сбором информации для короля. Помимо этого, они были хорошо обученными наемными убийцами, одними из лучших в мире, хотя об этом в Сарте старались не распространяться.
Вьен отошла в сторону, и из кареты вышла сена Анесса, держа за руку юную девушку.
Нет, не девушку, поправил себя Кел. Девочку, ребенка. Ей было не больше одиннадцати-двенадцати лет, ее темные волосы были заплетены в косички, поверх скромного платья с кружевными оборками был надет бархатный передник. Присмотревшись, Кел заметил тонкий золотой обруч.
Корона принцессы.
На площади стало очень тихо. Роверж подался вперед.
– Ну, что я могу сказать, – произнес он. – Ростом она не вышла.
– Что за дьявольщина, – пробормотал Монфокон, когда раздались звуки трубы, и сена Анесса подвела девочку к Конору.
Даже с такого расстояния Кел видел самодовольную улыбку посла и потрясенные лица Конора и Лилибет.
– Чтоб мне провалиться, – выдавил Фальконет.
– Джосс, – прошипел Кел, – что это такое? Что происходит?
– Это не Аймада, – вздохнул Фальконет. Кел никогда не видел его таким несчастным. – Это ее младшая сестра Луиза. Да, она тоже принцесса, но ей всего двенадцать лет. – Он покачал головой. – Лживые ублюдки. Они подменили принцессу на ее сестру.