– Ты врач! – грубо рявкнул он. – Ты вылечила Кела. Вылечила меня. Я был тебе благодарен. Но ты опять явилась сюда, да еще в таком виде…
Он оглядел ее платье. Лин физически ощущала его взгляд, чувствовала, как он скользит по ее корсажу, по ее ключицам, шее. Ей всегда казалось, что презрение и отвращение – это холодные эмоции, но от него исходил жар, его взгляд обжигал. Если бы она не была так зла на него, она испугалась бы.
– Вот как? – выплюнула Лин. – Вы хотите сказать, что мне следует знать свое место? Сидеть в Солте и не сметь даже думать о том, чтобы соваться на Гору? Мне запрещено ступать туда, где живут избранные?
– Неужели ты не понимаешь?
Принц схватил ее за плечи, и она вздрогнула от его прикосновения. Лин догадалась, что он не просто пьян; наверное, принял что-то еще. Обычно непроницаемое лицо было искажено злобой, и она ясно видела это стремление унизить, оскорбить ее.
– Этот дом, – прошипел Конор. – Эти люди. Дворец, Гора – они разрушают, пачкают. Разрушают все, даже самое совершенное, лучшее, чистое. Ты была честной и открытой. Придя сюда, ты стала лгуньей.
– Вы смеете называть меня лгуньей? – Лин понимала, что таким тоном нельзя говорить с принцем, но ничего не могла с собой поделать. – В последний раз, когда я вас видела, вы так правдоподобно изображали раскаяние. Рассказывали, как угодили в эту ситуацию, говорили, что я должна пожалеть вашу невесту. Я думала, что должна пожалеть ее из-за брака с нелюбимым человеком, но, оказывается, я должна была жалеть ее потому, что вы планировали унизить ее.
– Как трогательно, – тихо произнес Конор, – ты приписываешь мне какие-то планы.
Лин хотела убрать его руку со своего плеча, но он по-прежнему держал ее. Ее пальцы задели мягкий бархат, накрахмаленную кружевную манжету, коснулись горячей кожи. Она ответила:
– Может быть, вы не планировали этого. Может быть, вы просто эгоистичный ублюдок, который будет отвратительно обращаться с женой.
Принц сильнее сжал ее плечи.
– Валюта Кастеллана – золото, девочка. Но валюта людей с Горы – это жестокость и сплетни. Если принцесса не узнает этого от меня и моих друзей, она узнает это на собственном опыте от тех, кто будет еще хуже меня.
– Значит, вы ведете себя как мерзавец потому, что это необходимо, – с сарказмом произнесла Лин. – Нет… по доброте душевной. Из лучших побуждений. Так вы собираетесь оправдываться за то, что унизили меня?
– У меня нет оправданий.
Конор был так близко, что она чувствовала аромат его тела, его волос и одежды: смесь запахов специй и розовой воды. Этот аромат напомнил ей рахат-лукум.
– Я просто хотел увидеть, как ты танцуешь.
Лин подняла голову и взглянула ему в лицо. Около рта осталось пятнышко красного вина. Она вспомнила, как давала ему морфею, вспомнила прикосновение его губ, его горячее дыхание на своей коже.
– Зачем?
– Когда человек танцует, он забывает об осторожности, – произнес принц, и ей показалось, что он говорит искренне. И еще показалось, что ему совсем не хочется с ней объясняться. – Я подумал, что увижу тебя такой, какая ты есть на самом деле, без этой стены, которой ты окружила себя. Ты пряталась за ней, как за стенами Солта. Но ты, наоборот, стала совсем чужой и недоступной. Я увидел только одно: что тебе ничего не нужно от меня, – добавил Конор с горечью и презрением, но Лин поняла, что он испытывает презрение не к ней, а к себе самому. – С того самого дня, как мы встретились, тебе ничего не было нужно от меня. У тебя есть все, что тебе необходимо для жизни, для счастья, ты не ищешь большего. – Он склонил голову, вздохнул, и она снова почувствовала аромат цветов и вина. – Ты смотришь на меня не так, как смотрят подданные на наследного принца. У меня нет власти над тобой.
Лин удивленно заморгала. Откуда он взял это? Нет власти? Наоборот, он обладал неограниченной властью. Он был облечен властью. Власть была его доспехами. Она была неотделима от него, как физическая сила, присущая его телу, он носил ее как сверкающие драгоценные кольца, как золотую корону, прятавшуюся среди темных кудрей.
– И поэтому вы меня ненавидите? – прошептала Лин.
– Я приказал тебе держаться подальше от меня, – ответил принц. – От Маривента… я же ясно сказал тебе… Я не хотел тебя видеть…
Он поднял руку, очень медленно, как будто против воли. Прикоснулся к ее щеке. У него была мягкая ладонь, но грубые, мозолистые пальцы. Второй рукой Конор сжимал ее запястье. Лин чувствовала его учащенный пульс. Представила себе, как бьется его сердце, гонит кровь по жилам. Бьется так же бешено, как у нее.
– Я не хотел тебя… – хрипло повторил он и поцеловал ее.
Принц с силой прижался губами к ее рту, заставил ее раздвинуть губы. Лин попыталась отпрянуть, но тщетно. Он привлек ее к себе, и она вцепилась в его плечи, сминая золотой фрак, услышала его страстный стон. Она ненавидела его, но это была не просто ненависть; она считала, что он ее предал. Конор понравился ей в ту ночь, когда они разговаривали в его спальне. Она утратила бдительность. А в следующий раз, когда они встретились, он стал совсем другим.
Он запустил правую руку в ее волосы, перебирал их. Целовал ее так долго, что ей показалось, будто ему не нужен воздух, что он дышит ею. Лин сильно прикусила его нижнюю губу, почувствовала соленый вкус крови. Прижалась к нему, чувствуя острую боль где-то внизу живота. Она не хотела, чтобы эта боль уходила, не хотела, чтобы он отпускал ее.
Другой рукой принц гладил ее шею, плечо, потом его пальцы коснулись ее груди, наполовину прикрытой корсажем. Она услышала его сдавленный возглас и неожиданно для себя почувствовала страстное желание. Никогда в жизни с ней не случалось подобного. Разве что в снах, где она стояла на башне среди дыма и пламени.
В соседней комнате раздались шаги. Рука Конора замерла на ее груди. Кровь прихлынула к ее щекам, и Лин выскользнула из его объятий, отступила на несколько шагов – о Богиня, а если это Майеш, если он ищет ее? Она быстро пригладила платье, но шаги удалились.
Они по-прежнему были одни.
Она посмотрела на принца.
– Лин, – прошептал он и шагнул к ней.
Она инстинктивно попятилась. У нее еще подкашивались ноги, сердце билось, как перепуганная птица. Еще никогда она не была так близка к тому, чтобы утратить контроль над собой. Кто-то – какая-то другая, незнакомая ей Лин, которую она не понимала, – хотел взять его руку, расстегнуть платье, заставить его коснуться ее тела там, где до сих пор не касался никто, кроме нее. Хотела, чтобы он снова обнял ее, хотела его близости.
Безумие. Лин считала себя выше других, а сама оказалась такой же, как все эти девицы, глупые и поверхностные; она не смогла устоять перед красотой мужчины, перед ореолом власти, могущества, перед титулом принца. Лин испытывала жгучий стыд. И еще она поняла, что принц говорил правду. Дворец, Гора разрушали людей, и она, Лин, сегодня ступила на путь, ведущий к гибели.
Конор угадал ее колебания, видел, что она начинает сожалеть о происшедшем. Она не заметила, в какой момент его взгляд стал жестким, глаза превратились в серые льдинки. Вдруг она услышала презрительный, спокойный голос:
– Клянусь Айгоном, вино у них здесь забористое.
Не обращая внимания на боль, которую причинили ей эти слова, этот тон, Лин подняла голову, взглянула принцу прямо в глаза и произнесла:
– Мой дед привел меня на ваш праздник потому, что надеялся сделать меня своей преемницей. Он хотел, чтобы я поближе познакомилась с людьми, которые называют Гору своим домом, среди которых ему приходится работать. Теперь я знаю, что это за люди и каково общаться с ними. Поэтому больше никогда сюда не вернусь.
И Лин вышла из комнаты, не дожидаясь ответа.
Кел привел Вьен и Луизу в небольшую гостиную, где леди Роверж иногда днем принимала гостей. В этой комнате Кел впервые попробовал спиртное: Шарлон обнаружил припрятанный матерью вишневый джин, и все по очереди пили из бутылки, пока их не начало тошнить. Даже Антонетта.
Им было тогда столько же, сколько сейчас было Луизе, – по двенадцать лет, но они считали себя взрослыми. Кел подозревал, что Луиза не считает себя взрослой, и, наверное, это было к лучшему. Ей не нравилось находиться в центре внимания; она намного спокойнее чувствовала себя вдали от гостей. Принцесса свернулась на диване рядом с Вьен, которая принялась читать вслух книгу о Богах с цветными картинками, переводя ее на язык Сарта. Телохранитель почувствовала на себе взгляд Кела и обернулась, машинально продолжая гладить Луизу по голове.
– Вам нет нужды оставаться с нами, – произнесла она. – Вы уже достаточно для нас сделали, уведя нас от всех этих… людей. – Она подняла взгляд к потолку. – Придворные в Аквиле бывают невыносимы, но ваша знать – это гнусные…
Кел невольно улыбнулся.
– Ублюдки, – холодно закончила она.
– Я бы на вашем месте был с этим словом поосторожнее. Здесь очень трепетно относятся к чистоте крови, – заметил Кел.
Он знал, что должен вернуться на бал, присмотреть на Конором, проследить за тем, чтобы Фальконет не подсовывал ему больше маковых капель. Знал, что должен поддержать Лин, хотя был уверен в том, что она сама в состоянии справиться с Шарлоном. Но ему не хотелось уходить из этой маленькой комнаты. Здесь было так тихо, спокойно. Она напоминала ему о лучших моментах детства, когда они с Конором, отдыхая после учебы и тренировок, лежали перед камином у себя в спальне, находили в пламени очертания далеких стран и мечтали о путешествиях.
– А разве в Мараканде иначе? – спросила Вьен, с любопытством глядя на него. – Простите. Я знаю, что вы из благородной семьи, но… вы так похожи на меня и совсем не похожи на них.
– О, уверяю вас, – сказал Кел, – я очень похож на них. Конечно, я не так глуп, как Шарлон, но…
Вьен покачала головой.
– Я чувствую, что вы не просто так сопровождаете повсюду вашего кузена, принца. Вы охраняете его, присматриваете за ним, как я присматриваю за Луизой. Но вы бросили его сегодня, чтобы помочь нам. Я благодарна вам за это.