Озорники, кто в поношенной, а кто и проношенной до дыр одежде, иные — в добротных суконных штанах и пиджачках. Мелькали и косички с плиссированными юбочками в пол. Но ни тонкого батиста, ни кружевных манжет в толпе я так и не разглядела.
Теперь-то до меня дошло, почему в семьях пообеспеченнее предпочитали домашнее обучение для юных магов: чтобы голопятая беднота за одной партой не сидела с их рафинированными чадами.
— Перемена… — умудренным тоном профессионального аксакала возвестил карла. — Постой в сторонке, а то эти юные гении магической науки зашибут. И что самое обидное — даже без причины, а лишь от одной радости свободы.
— Какие они все… молодые… — ошарашено глядя на толпу, способную в едином порыве завалить слона и не заметить, протянула я.
— Да по-разному, — почесав плешивый затылок, ответил карла. — Но чаще дар-то пробуждается лет в семь-десять… Реже — во вторую волну, как магистр Доррис говорит, это значится в четырнадцать, а уж в третью — и вовсе редкость.
Ех, знал бы карла, что эта самая «редкость» мнется сейчас у дверей, пытаясь переварить мысль, что ей придется сидеть за одной партой с каким-нибудь сопливым пацаном, который ей по плечо, или девчушкой с бантами, которая младше ее чуть ли не в два раза.
Перемена закончилась, и бурлящий поток школяров вновь всосало в себя жадное чрево классных кабинетов. Двери захлопнулись не хуже драконьих челюстей, что получили обильную поживу. Вот только мысль, что несварение — это меньшая из бед такого «завтрака», оказалась до жути навязчивой.
Меж тем сквозняк — младший побратим ветра — облизал мои щиколотки и колыхнул подол юбки. Хотя последнее могло быть и результатом стремительного забега мелких адептов по холлу.
Я пошла в указанном карлой направлении, ища на дверях табличку с грозной надписью «директор» и была уже далеко, когда до моих ушей донесся тихий скрипучий голос карлика: «И отчего моя сестра ругает нынешнюю моду с короткими, по колено юбками? Хорошо же. Сразу все разглядеть можно… Ах, какие стройные ноги! Это же не намек, а практически приказ. Эх, был бы я на пятьдесят лет помоложе…».
Я лишь пожала плечами: ну и фантазия у карлика! Матушка всегда считала, что красивое женское тело — это с крутыми бедрами, пышной грудью, осиной талией и чуть полноватыми ножками. Да, и обязательно — рост не ниже шести футов. Сама она вздыхала, что природа не наделила ее высоким станом, но все остальное с успехом помогли приобрести особая мучная диета, салон дамского белья и целители. У меня же из всего перечня красивой внешности наличествовала лишь талия. В остальном — тощая, сколько бы ни ела сладостей. От заварных эклеров с шоколадом моя грудь и бедра не становились ни на дюйм больше, зато прыщи делали двойной план и за себя, и за остальные части тела, разукрашивая мое лицо не хуже, чем одуванчики весенний луг.
Так что замечание карлика о моей «привлекательности» вызвало лишь недоумение. Хотя, может, с его диспозиции ноги у меня и вправду длинные, а сама я — высоченная и крутобедрая?
До нужного кабинета я добралась без приключений. Увидев на дверях табличку «Приемная директора Эринг Морт» постучала и, дождавшись чуть нервного «войдите!», открыла дверь и переступила порог. За столом сидела кусавшая грубы секретарша. Она накалывала один за другим листки на заостренный штырь на подставке, что возвышался по правую от нее руку.
— Вы точно хотите увидеть директора? — чуть вздрогнув от упоминания имени начальника, вопросила она.
Я утвердительно кивнула. Стало даже странно, что это за директор такой, к которому можно вот так запросто попасть. Обычно секретари — это цепные псы, ничуть не уступавшие трёхглавому страшилищу из лабиринта. По легенде именно эта зверюга терзала души грешников, не сумевшие пройти по запутанным путям сумрака.
Как оказалось, такому директору, как Эринг, никакой секретарь вообще не нужен, поскольку в его кабинет добровольно войти пожелал бы разве что самоубийца.
Эринг Морт оказалась женщиной волевой и жесткой настолько, что при взгляде на нее думалось: в такой мужественности в разы больше, чем во многих представителях сильного пола.
Когда я вошла в кабинет, она стояла у стола и читала письмо. Брюки и пиджак вместо мантии. Короткий ежик седых волос и шрам через щеку. Высокая фигура столь же пышных форм, как и стиральная доска.
Директор, а вернее директриса оказалась столь же юна и приветлива, как осенняя крапива: обожгла разражённым взглядом и отрывисто спросила, отринув такую ненужную мелочь, как приветствия:
— Чего тебе? — ее голос, уверенный и властный, отразился от стен кабинета и достиг приемной. За дверью кто-то нервно икнул.
— Я хочу учиться, — произнесла как можно тверже.
— Учиться? — подозрительно переспросила директриса, удостоив меня пристального внимания. Словно я была редкой бабочкой, которая вместо нектара питается протухшим мясом, а она — энтомологом, вооруженным булавкой и жгучим желанием пополнить свою коллекцию. — А дар-то есть? А то иные пройдохи идут сюда не за знаниями, а за дармовой стипендией и трехразовым питанием.
Я сначала возмутилась: меня, леди, обвинять в мошенничестве? Но злость скорее была от привычки, воспитания, нежели истинная. Но зубы все равно сцепила и ответила чуть резче, чем следовало:
— Есть. Огненный.
— Покажи, — тут же потребовала миссис Морт.
— Если бы я могла его контролировать, то не пришла бы сюда, — я непроизвольно сжала кулаки.
Тут директриса открыла выдвижной ящик стола и, достав оттуда какую-то висюльку, кинула:
— Лови!
Ладонь сжалась на амулете прежде, чем я успела сообразить. А потом в моей руке словно что-то взорвалось. Меня отшвырнуло к стене, а миссис Морт перекинуло через стол, отчего она приложилась о подоконник. Но хуже всего было то, что посреди кабинета полыхало пламя.
Директриса поднялась, потирая висок, и то ли прокричав заклинания, то ли ругнувшись, погасила огонь.
— Значит, огневик, причем сильный… — задумчиво глядя на пятно сажи посредине кабинета начала она. — И где же тебя носило неделю назад, одаренная? У меня все места заняты. Этот год урожайный выдался, сверх мест набрали. Что мне прикажешь делать?
Такой реакции я не ожидала. Думала — наорет, выставит вон, запустит заклинанием. А эта странная миссис даже… радовалась?
Тут она громко крикнула:
— Лариссия, зайди!
За дверью опять кто-то нервно икнул, а потом на пороге показалась секретарь.
— Да, госпожа Морт.
— У нас ведь студенты из Академии на стажировку уже прибыли?
— Еще нет, должны в полдень, — секретарь, опустив глаза, уставилась на дырку в ковре.
— Так… — перебирая какие-то папки на столе, начала директриса. — Ты грамотная? Читать? Писать? Считать? — это уже она мне, все так же, не поднимая взгляда от бумаг.
— Да, — я сглотнула. Упоминать, что мне с детства преподавали музицирование, рисование, этикет, историю и прочие, весьма ненужные в простой жизни, как оказалось, дисциплины, я не стала.
Директриса, наконец, перестала перебирать папки и подняла взгляд на меня. В руках она держала чье-то дело.
— Раз ты у нас такая резвая, что ловушка для огневиков не просто сработала, а ее напрочь разорвало, то пусть у такой особенной и обучение будет такое же, — говорила она это таким радостным тоном, от которого у слушателей обычно мурашки бегут по коже.
Я и секретарша синхронно сглотнули, а Морт продолжила, одарив нас широкой улыбкой скучающей кобры:
— Взять тебя на обеспечение и зачислить я не могу, но назначить куратора на первое полугодие — в моих силах. Пусть он позанимается с тобой, а когда пройдут зимние экзамены, то наверняка пара мест окажется свободна. Вот и зачислю. А пока — приходи завтра в приемную к десяти утра. Там тебя будет ждать… — она рассеянно глянула на папку перед собой — Закриан Дарк.
— Ой, а можно только не его? — вырвалось у меня помимо воли.
— Я смотрю, наглость прогрессирует быстрее чумы, — изогнув бровь произнесла директриса.
Секретарша же за моей спиной начала оседать. Обморок — это хорошо. Порою — просто замечательно. А иногда — жизненно необходимо. Вот только почему мой дурной организм так не умеет?
Секретарша лежала, старательно изображая добротный труп и не отсвечивая. Я же удостоилась вопросительного «почему?», от которого завопил благим матом норный инстинкт. Сразу захотелось спрятаться в какую-нибудь щель или яму поглубже. Прагматизм предварительно советовал обзавестись деревянным макинтошем, чтобы не тратить времени и сил зазря, когда начнут засыпать землей и вкапывать крест.
Мысли в голове решили, что самое время спастись бегством и разом покинули дурную хозяйскую голову. Я сглотнула и выдала первое, пришедшее на ум:
— Так про него в газетах писали, что он — маньяк.
Закриан Дарк на самом деле маньяком не был. Во всяком случае, когда мне исполнилось шесть лет, а ему — тринадцать, и наши матушки посчитали, что такие милые детки, как мы, просто обязаны составить идеальную пару.
Зак в то время увлекался дельтапланеризмом и начинал засматриваться на округлости сверстниц. Я — усиленно причесывала кукол и подкладывала дождевых червей на подушку гувернантке. Та, к слову, была вредной, как сдоба на ночь, и злой, будто ее покусал бухгалтер, у которого в сотый раз не сошелся годовой отчет. В общем, интересы у нас Заком в то время слегка расходились. Но нас усиленно сажали вместе за стол, а после обеда предлагали бедному парню прогуляться со мной, малявкой, по саду.
Надо ли говорить, что, как только мы скрывались из виду бдительных материнских очей, я уносилась играть с ровесниками, качаться на тарзанке, лазить по вишням за спелыми и запретными ягодами, а Зак так же исчезал в неизвестном направлении. Возвращался, правда, всегда вовремя, умудрялся отловить меня практически везде и вернуть в целости и почти сохранности матери. Порою от него пахло терпкими духами, из тех, которые моя матушка называла вульгарными…
Но помолвки так и не состоялось: у «жениха» проснулся дар, моя маман сморщила свой изящный носик и, высказав подруге свое веское «фи», отправилась на поиски нового кандидата в мужья для дочери. Поэтому-то, хоть с Закрианом Дарком мы не виделись с моего шестилетия, я струхнула.