— Определись, чего в тебе больше: ненависти или желания, — я подалась вперед, через стол, наплевав на стыд и смущение.
Простынь тут же съехала на талию, но мне было не до нее. Мы оказались лицом к лицу. Между нами не было и ладони расстояния.
— Ненависти. И в первую очередь к себе. Но знаешь, детка, я привык добиваться желаемого. Тебе хочется расквитаться с мужем, отомстить и вернуть состояние. Мне — тебя. Поможем удовлетворить желания друг друга. Сделка более чем честная.
Он по прежнему держал мою руку. Да и как сказал сам Тэд, пощечина — жест аристократов. Оттого я плюнула. Ему в лицо. Со всей яростью, что кипела в душе.
— Да пошел ты!
Он замер, а потом медленно отпустил мою руку.
Уходила я в звенящей тишине. Во время разговора мы не разбили ни одной чашки, но было такое чувство, что я ступаю по осколкам.
Уже в коридоре услышала насмешливое:
— Не забудь оставить простынь. Она моя.
Ткань тут же упала на пол. Как будто ловец думал, что без этой тряпки я от него никуда не уйду. Платье, вчера промокшее насквозь, сегодня напоминало доску. Но я влезла в него. Правда, прежде пришлось несколько раз ударить им о край ванны, а потом основательно помять.
Дверь закрывала все так же в тишине.
Прижимая к груди талмуд, направилась по улице, не особо разбирая, куда именно. Но потом злость, что застила глаза, не улеглась, но чуть сменила краски с багряных на чернильную синь, и я узнала серебряный квартал.
Этот ловец, оказывается, неплохо устроился. Лицемер. А при этом сам твердил про избалованных богачей.
Поняла, что еще не много, и я взорвусь не хуже порохового склада.
— Учеба. Только учеба, — произнесла вслух, надеясь, что слова, звучащие из уст, вытеснят из головы беззвучные, но такие яркие мысли.
Я повернула к причалу, держа в голове образ школы для одаренных. Это был мой персональный маяк, не позволявший разбиться разуму о скалы эмоций. Лишь на пирсе поняла: денег у меня ровно на одну поездку. Выругалась сквозь зубы. Что-нибудь придумаю.
ГЛАВА 7
Тэд.
Она ушла, а он все так же сидел за столом. Плевок давно был стерт с лица, но на душе все так же гадко. Тэд понимал, что сорвался. Решил надавить, прогнуть, ускорить достижение цели и получил распрямившейся сталью рапиры по лицу. Она действительно напомнила ему рапиру, в отличие от тех богатеньких юнцов из золотого квартала.
Тэд закрыл глаза, погружаясь в воспоминания.
Ему тогда было десять. Щипач. Пацан из подворотни. Именно тогда он узнал о забавах аристократов. Шило — наставник по воровскому ремеслу, просветил. Тэд видел изуродованные спины своих ровесников. Тех, кто оказался не столь талантлив в кражах. Когда пришел заказ на развлечения, то свои же сдали бесталанных. Тех, кого не так жалко. Пятерых за одну золотую монету, как поведал Шило.
Старый вор привел тогда Тэда в лачугу и показал изуродованных троих. Двое — не выжили. Подробно так рассказал, обстоятельно, зачем бывают нужны молоденькие мальчики тем, кто готов платить, но шлюхам предпочитает пацанов-малолеток.
А потом случилась так, что он в одиннадцать сам попал. Правда, не в роли «ночного мальчика», а в травлю. Еще одну забаву золотоквартальников, когда по пятам пускали здоровенных волкодавов, натасканных рвать плоть и кость. Тэд бежал в ночи, а вслед летели свист и пьяное улюлюканье. Это так развлекалась юные аристократы, здесь, в чернорудных кварталах, где можно снять маску лицемерной благочестивости и светских манер. Были бы только деньги.
Этот урок Тэд запомнил навсегда. Впитал под кожу, до самого мозга костей. Как и ненависть ко всем богачам. Даже став ловцом, он сохранил это чувство. Оно затаилось, улеглось, но не растаяло. И вот сегодня, подогретое неудовлетворенным желанием после лабиринта, оно выплеснулось на Шенни.
Его ошибкой было посчитать, что эта пигалица — такая же двуличная, как и большинство из знати. Из тех голубокровных, что задирают носы и смотрят с презрением лишь на публике. А наедине… продажные души всегда готовы заплатить. Стоит лишь озвучить цену.
А ведь она не взяла тогда эти бездновы десять талеров. Надо было подумать наперед, что и сейчас она не согласилась бы, но желание ослепило.
— Может, оно и к лучшему? — глядя на Баристу, задумчиво произнёс Тэд. — Она смертельно обиделась, но зато и с просьбами о помощи больше не придет. Оно и лучше: может, хоть так мне удастся ее забыть и заняться наконец-то делом. Как о якоре, я узнал о ней достаточно, а вот это навязчивое желание… я сам себя презираю из-за этой одержимости. А себя ненавидеть нельзя. Себя надо если не любить, то хотя бы ценить.
Бариста мяукнула. То ли поддерживая, то ли осуждая хозяина, а потом начала вылизываться. Лишь ей, кошке, все было нипочем.
Тэд встал из-за стола. Внешнее спокойствие. Внутренняя буря. Удар о стену вышел глухим. Костяшки сбились в кровь. На обоях остался рубиновый след. Не вмятина, но отпечаток.
От выплеснутой ярости легче не стало, но он упрямо мотнул головой и решительно выдохнул:
— Справлюсь.
Шенни.
Все то время, что оставалось до встречи с куратором я усердно штудировала талмуд. Строки плыли перед глазами, упорно не желая восприниматься сознанием. Но я раз а разом, перечитывая каждое предложение не единожды, продиралась сквозь параграф.
Когда прозвенел звонок, я, отложив талмуд, поднялась с подоконника и направилась к дверям приемной. Зак сказал, что лучше подождать его, не заходя внутрь. Что же, в этом я отчасти его понимала. Перемена прошла, но куратор так и не появился. Я стояла, прислонившись к стене, и с отсутствующим видом изучала трещину на побелке, когда сбоку кто-то присвистнул и протянул:
— Ну и видок… Даже завидно. А ты, видимо, знаешь толк в том, как весело провести время.
Повернула голову. Посреди пустого коридора стоял младший братец Зака. Клим широко улыбался и подкидывал на руке яблоко.
Вот почему этот парень вызывал у меня исключительно нецензурные, не полагающиеся леди чувства? Причем если бы они оставались хотя бы при мне, а не просились наружу, было бы еще пол беды. Но злость, клокотавшая внутри, так и норовила выплеснуться наружу, если не оскорблением, то сарказмом:
— Меня стыдить? Имей совесть!
— Я? Совесть? Мы ни разу не встречались, — оптимистично заверил меня Клим и вгрызся в яблоко. — Вообще-то брат послал предупредить тебя, что сегодня он не сможет провести занятие. Просил передать свои извинения, ну и прочую лабуду в том же духе.
Парень беззаботно махнул рукой и милостиво разрешил.
— Так что наслаждайся и отдыхай.
От его слов я помрачнела. С Заком у меня были связаны не только планы на обучение. Я банально хотела занять у него денег, чтобы добраться домой, к Фло. Там, в каморке, я припрятала еще немного мелочи на совсем черный день.
Клим, глядя на еще сильнее погрустневшую меня, глубокомысленно заключил:
— Не знал, что это известие тебя так огорчит… Или ты с первого взгляда влюбилась? Тю!
Я скрипнула зубами, глядя на этого шута.
Тебе никто не говорил, что ты объект желания? — начала я, стараясь замаскировать злость провокацией. Дождавшись момента, когда самоуверенность пацана раздуется до размеров батискафа, добавила: — Желания убивать.
— Значит, втрескалась, — если Клим и огорчился, то виду не подал.
— Нужен мне твой брат, — злость резко схлынула приливной волной, оставив после себя апатию.
— А если он не нужен, то что так помрачнела?
— Денег хотела у него занять, — ответила честно, не подумав.
При моих словах погрустнел и школяр.
— Да, и я бы от них не отказался. А знаешь, что в этой ситуации самое паскудное? Что их можно заработать. Быстро и прилично. Причем надо-то как раз двоих. А мой напарник по гонкам сломал ногу. Да и Закриану я обещал…
Он специально тянул. Словно девица, которая твердит «нахал», но это вовсе не означает, что «наглецу» стоит прекращать действо.
— И? — я была само многословие.
— … И может, мы протянем друг другу руку помощи? — Клим так и не дождался от меня самовыдвижения.
— Смотря какая в протянутой руке будет купюра, — иронично изогнула бровь.
Я решила, если уж маячит относительно честная выгода, то пусть она будет максимальной, оттого и решила понаглеть. А как известно, наглость — не только второе счастье, но порою — и первая добродетель (правда, исключительно для себя).
— Талер тебе, как напарнику.
— Какие это деньги? Это сдача! — я делано возмутилась. — Ты-то сам сколько получишь?
— Девятнадцать, — Клим недовольно зыркнул на меня.
Я же убедилась, что нет более угрюмого человека, чем тот, кто понял: придеться отдавать то, что мысленно уже положил себе в карман.
— Пополам, и я в деле, — сама поразилась своей наглости.
— Сейчас же! — азартно воскликнул Клим, почуяв, что запахло торгом.
Сошлись мы на восьми — мне и двенадцати — ему.
— Тогда стоит поторопиться. Нам еще до рудных кварталов столицы добираться.
— Учти, за батискаф платишь ты, — огорошила я парня.
— Но ты же настаивала на том, чтобы все было пополам, — попытался возразить «напарничек».
— Ага, но ты убедил меня, что достоин большего, чем половина. В это «большее» входят и расходы на проезд.
Клим скривился, но согласился без возражений.
Пока мы плыли на батискафе, Клим никак не мог замолчать. Он болтал обо всем на свете, делая вид, что развлекает меня. На самом деле — изрядно портя своей болтовней нервы и расшатывая мое спокойствие, которому и так далеко до штиля. Наконец, когда «напарничек» залился соловьем о новых тоннелях, которые копают под морским дном, чтобы связать между собою сектора, и по ним вот-вот пустят монорельсы, я не выдержала:
— Ты правда дурак, или это образ такой?
— Вроде бы девчонкам должны нравится общительные парни с превосходным чувством юмора? — провокационно вопросил Клим. — Или зануд это правило не касается?