Все это Ангелина говорила с жесткой усмешкой, словно её забавляла сама мысль, что для кого-то ее связь — идеал небесной и земной любви.
Мьярик слушал, и все больше сутулились его плечи, ниже опускалась голова.
— Да, мой любовник желал смерти моему супругу лишь по одной причине: он считал, что тогда я стану богатой вдовой. Тогда Мьярик сможет развестись со свой Лансой, чье приданое давно уже потратил, и жениться на мне. Никто не подозревал, что все состояние мой супружник отпишет дочери.
— Именно поэтому вы подобрали ей столь удобного зятя, которым можно вертеть? Давать нужные снадобья? — Тэд бил наугад, но попал в точку.
Мать Шенни, еще мгновение назад усмехавшаяся, сейчас зло сжала кулаки. Она не ожидала, что этот сволочной ловец так быстро и точно проведет параллели.
— Вы правильно волнуетесь. Да, в покушении на собственную дочь вас не обвиняют, но блокировка магического дара — тоже преступление. Ждите повестки.
Больше не говоря ни слова, он развернулся, и, уже выходя, услышал растерянный голос Мьярика:
— Ты меня совсем не любила?
— За что? За бесхребетность? Но ты весьма неплох в постели, в отличие от моего покойного супруга. Меня это вполне устраивало.
— А я любил, — в его голосе звучало опустошение. — И мечтал о смерти Томаса не из-за твоих миллионов.
Тэд почувствовал: и в этот раз Мьрик тоже не лгал.
Ловец спустился по лестнице, вышел на улицу. Подумать было над чем, но среди гипотез и причинно-следственных связей червяком грызла мысль: Мьярик. Его трусость, алчность… он не смог их перешагнуть, чтобы быть с любимой женщиной, которая, как оказалось, его-то и не любила, а скорее наоборот, презирала.
Если бы любовник решился убить Элгриса, то стал бы преступником, но в глазах Тэда — хотя бы остался мужчиной, потому, что мужчина должен бороться за свою женщину. Всегда. До конца.
Перед глазами встал образ той, за которую ловец был готов перегрызть глотку. Он любил Шенни, его пигалицу, его единственную.
Обратно на квартиру Тэд решил добраться, наняв магомобиль. За рулем оказался настолько говорливый водитель, что ловец почувствовал: сейчас он будет разносить хорошее настроение. Конкретно данному профессиональному держателю руля — вдребезги.
Этому благоволила раскалывающаяся голова, тянущий рубец от снятого шва и перспектива завтрашнего дня.
Шофер, будто почуяв нависшую над ним угрозу, осекся, глянул на пассажира и проработал рыбой на полставки весь оставшийся путь.
А дома его ждала рыжая. Бариста, недовольная, как законная супруга, с которой муженек отмотал уже не одну пятилетку, встретила Тэда душераздирающим мяуканьем. Пришлось выполнять свой хозяйский долг, чесать за ушком, гладит по спине. Киса ласку принимала милостиво, как царица — подношение визирей.
Урчание рыжей успокаивало и, как ни странно, уменьшало и головную боль, да и недавнее ранение ныть почти перестало. Потому, поев и умывшись, спать Тэд лег уже без желания убить всех и с особой жестокостью.
А вот ночь…
Ему опять приснилась эта пигалица.
Шенни несмело коснулась его. Провела руками по плечам, по напряженной спине, по чуть прогнутой пояснице. Она чувствовала его внутреннюю дрожь, и это знание дарило ей радость.
Во сне Тэд ласкал ее. То нежно, то неистово, и каждое его прикосновение — ожог. Ожог, что воспламенял кровь, заставляя ее кипеть, нестись бурлящим потоком по жилам.
А его руки, губы… Они были везде: на груди, животе, невесомые прикосновениями на внутренней стороне бедер, напористыми поглаживаниями ее лона.
Шенни стонала под его тяжестью, она до смятой к ладонях ткани простыней хотела его. Хотела обладать им, так же, как и он — ей.
Шенни.
Я проснулась то ли от кошмара, то ли от мозговой лихорадки. Тело горело, требовало, скручивало. Резко села на кровати. В темноте и тишине мне самой собственное тяжелое дыхание казалось набатом. Я буквально глотала ртом воздух. Подняла руку, до этого судорожно сжимавшую одеяло. Ладонь медленно наливалась огнем.
Успокоиться. Главное успокоиться. Вдох. Выдох. Вдох. И задержать дыхание. Медленно, словно пытаясь удержать перышко в полете, выпустить воздух из легких и представить, что я сосуд. Сосуд, чуть накренившийся, из которого магия течет тонкой струйкой, почти нитью. Но вот наклонившаяся горловина медленно выравнивается. Магия перестает течь во внешний мир…
Огонь на руках погас, и я смогла перевести дух. Приснится же такое! При воспоминании о том, что было почти реальным пару минут назад, щеки обожгло. Я не была невинной девицей, но этот сон… Тэд. Реальный до покалывания в кончиках пальцев, до вкуса соленого пота на губах, до…
Я выругалась. Так грязно, как могла. Сцепила зубы. Это пройдет. Просто усталость и переутомление. Вот подсознание и выкинуло подобный финт.
«У меня есть Зак. Надежный. Любящий. Тот, в ком я уверена. Кому нужна я, именно я, а не мое тело или состояние…» — повторила про себя. Вспомнила о «женихе» и сразу полегчало. После всего хотелось покоя: тихой жизни, семьи, детей. Все это я видела в Заке.
Буквально заставила себя лечь обратно. Сон долго не шел, потому и утро выходного дня началось для меня позже обычного.
Я проснулась, когда на кухне вовсю гремели посудой, вышла, здороваясь с уплетающими остатки праздничной еды близнецами. Фло не было. Не иначе, старуха покинула свою личную вотчину и отправилась на базар?
Тим и Том весело болтали ногами, сидя на колченогих табуретках, и спорили с набитыми ртами:
— Это механический вестник к Шенни.
— Да нет, к Марлен, к ней обычно ухажеры таких присылают.
— А я говорю, к Шенни. К Марленке все больше стрижи облезлые летают, которых любой разово нанять может. А этот, глядь, именной. К тому же клест.
Только после их перебранки, я обратила внимание на механическую пичугу. Клест подозрительно посмотрел на меня, склонив голову. Его толстый клюв, больше всего похожий на клещи, недовольно щелкнул. Короткий раздвоенный хвост чиркнул в воздухе, когда посланник повернулся. Теперь птица смотрела на меня в упор. Мелкая, коренастая, с уже не яркой охрой начищенной меди, а с налетом зелени. Последнее говорило об исключительном возрасте посланника — это был определенно вестник от Зака. Его род пользовался этим клестом уже не одну сотню лет. Я даже ненароком подумала, что за столь долгий срок магическая искра должна была давно угаснуть, и, наверное, на ее месте теперь дух одного из предков рода Дарк, не иначе.
Птица тоже определилась, напружинилась и взлетела. Если бы была сова, то такой трюк увенчался бы скорее всего столкновением, но юркий клест умудрился подлететь ко мне вплотную и буквально кинуть мне в раскрытую ладонь послание, до того зажатое в его лапе. После чего и вылетел в открытое окно.
Сбоку послышалось довольное:
— Говорил же, что Шенни, — но я не обратила на это внимания, разворачивая бумагу.
Писал и вправду Зак, извинялся, что зайти сможет лишь вечером, но непременно. А еще, что безумно скучает и ждет встречи. Я расцвела улыбкой.
Эта улыбка не покидала меня весь день. И когда я мыла посуду, и когда помогала Фло готовить обед, и даже когда убирала после праздника в коридоре. Хотя про последнее… наблюдая за тем, как шустро наводят порядок близнецы, у меня создалось ощущение, что уборка — это перемещение хлама в более незаметные места. Они бы и вечно пьяного Грока тоже под шумок задвинули, но тут воспротивился сам предмет «затаривания», когда на него сверху опустили перевернутую ванну.
Я так и не поняла: как сосед, доселе мирно посапывающий, вдруг понял, что ему пришел чугунный каюк? Но тем не менее, Грок сначала сменил тональность с похрапывания на невнятное мычание, потом и вовсе начал колотить по стенкам ванны кулаком. Я хотела было ринуться на выручку, но Фло остановила, заявив, что пусть он сначала протрезвеет, а потом уж обретет свободу.
В общем, когда пришел Зак, у стенки коридора стояла перевернутая ванна, а из-под нее доносилась заунывная песнь того, кому вчера было (судя по рассказам близнецов) веселее всех на празднике. Но как только раздались гулкие шаги куратора, песнь оборвалась, и послышалось замогильное:
— Освободите душу грешную….
Зак, хоть и не бывший, как младший брат, некромантом, но не чурающийся заклинаний экзорцизма, не знал о воспитательно-протрезвительной методике Фло. Оттого маг исполнил просьбу Грока в самом буквальном смысле слова: шарахнул по чугунной ванной арканом изгнания, который должен был выбить душу умершего из облюбованного ею предмета.
Эффект превзошел все ожидания. Грок, живой, здоровый и только малость похмельный, получив ударную дозу магии, взвыл. Но если бы только это. Мужик, которого чародейский хук взбодрил не хуже укола электрического ската, обрел небывалые силу, прыть и желание жить. Оттого, на манер черепахи-переростка, на четвереньках, начал отползать вместе с ванной. Хотя до этого не мог ее приподнять даже с одного края. Чугун ударялся о стены коридора. Характерный звук сопровождался клятвенным бормотанием:
— Да чтобы я хоть еще раз в жизни в рот хоть грамм… Ни-ни.
Свидетели его заверений стали материализовавшиеся словно из ниоткуда близнецы, вышедшая из кухни Фло, выглянувшая из своей комнаты Марлен и еще куча народу.
А я же… Я просто радовалась тому, что Зак пришел.
— Чаю будешь? — спросила вместо приветствия, глядя на Дарка.
Он кивнул и, а потом мотнул головой на ударяющуюся о стены ванну и уточнил:
— А с этим что делать?
Ответом было очередное «бум» и глубокомысленное Фло:
— А говорят, трезвость — враг резвости. Нагло врут! — но потом хозяйка все же сжалилась и скомандовала: — Подымайте этого охламона.
Грок, выбравшись из заточения, обвел всех взглядом воспаленных глаз и, непрестанно мотая головой, пошел к себе. А мы с Заком двинулись на кухню, и если поначалу там были и близнецы, и Фло и даже Марлен заскочила, то потом как-то незаметно мы остались с Заком одни. Говорили о мелочах, вспоминали детство. Я обнимала ладонями щербатую чашку с взваром.