— Я понял. Сейчас подойду.
Тэд стремительно встал. За дверью обнаружился конвой, который и сопроводил подозреваемого обратно в камеру. Ловец, буквально взлетев по ступеням, ринулся в свой кабинет. Там, под присмотром секретаря, его ждала Шенни.
Коротко кивнув бдительной мисс в форменном платье, хозяин кабинета попросил ее удалиться. Они остались наедине. Он и Шенни.
Тэд смотрел на нее. Черты, знакомые до боли, глаза, что стали его наваждением, кожа, которой хотелось касаться до боли, до крика. Его любовь, которая балансировала на тонкой грани одержимости. Его Шенни.
— Я пришла к тебе, как к ловцу, который ведет дело Грегора Элгриса. Моего мужа, — ее голос дрогнул и она исправилась: — бывшего мужа. В новостных листках пишут, что по подозрению в убийстве арестовали Закриана Дарка. Это так?
Она не спрашивала. Она требовала ответа. Решительно, сжав кулаки, с прямой спиной, с вызовом во взгляде.
— Да, — горло Тэда враз пересохло. — Все улики говорят о его виновности. К тому же у Дарка нет алиби на момент убийства, а подтвердить свои показания клятвой крови он отказывается.
Ловца крутило изнутри, он чувствовал, как волны ревности бросают его о камни, чтобы в конце концов сломать. Этот. С ней. Они любят друг друга.
— И что же он говорит?
— Я не вправе разглашать, идет следствие.
Тэд говорил, а у Шенни были ощущения, что режет по живому. Она закусила губу до крови, а потом выдохнула, словно на что-то решаясь:
— Я знаю, но прошу. Очень.
Тэд на миг заколебался.
— Закриан действительно не убивал. Я это чувствую, но не могу доказать. А он утверждает, что всю ночь гулял и в момент убийства бродил по парку. Это единственная его ложь во всех показаниях.
— Да, ложь, — Шенни не сказала, выкрикнула в отчаянии.
По ее щекам покатились слезы. Она точно знала, где в это время был Зак. Под ее окном. В районе верфей. А еще ей хотелось не просто закричать, завыть. Будь трижды проклято благородство, которое не дало назвать Заку ее имя. Она прекрасно поняла, почему Дарк лгал: он не хотел впутывать ее, глупо полагая, что газетчики и сплетники, если он не скажет во всеуслышание, не будут судачить.
Его жизнь в обмен на ее честное имя. Но Шенни не согласна с такой ценой. Но поверят ли ей, если она скажет, что смотрела на него из окна? Не переврут ли? Назовут силуэт фантомом, игрой ее воображения. Но если она поступит, как те ушлые газетчики? Ее показания будут не подлог, но лишь недосказанность. Чтобы уж наверняка.
— Он лжет, потому что провел эту ночь со мной. Я могу свидетельствовать, что в момент совершения убийства он был рядом.
Это был удар под дух. Выбивший из груди не только воздух, но и душу.
— Я готова в этом поклясться. Слышишь, готова. Что тебе еще от меня нужно, чтобы его освободили?
Тэд молчал. Он стоял, невидяще глядя на стену. Стоял, а предпочитал бы сдохнуть. А Шенни… тишина доводила ее до отчаяния, обнажая каждый нерв. Она не выдержала, шагнула к Тэду, прижалась к нему и прошептала:
— Он правда невиновен. Я… я сделаю все, что ты хочешь. Ты говорил, что жаждешь меня.
Она переступала через себя, ломала свою гордость и честь, но жизнь Зака ей была дороже. И плевать, что спасенный никогда не простит ей этого поступка. Главное, что он будет жить.
Тэд это понимал, а еще… Он ощущал ее дыхание на своей груди, запах ее тела. Он до безумия хотел ее обнять, поцеловать, зарыться руками в ее волосы, а потом слышать ее стоны под собой. Прямо здесь, на рабочем столе, среди бумаг.
Ему до безумия хотелось взять то, что Шенни давала добровольно. Он был практически ею одержим, она сводит его с ума.
— Нет, — Тэд оттолкнул ее от себя. — Не нужно.
— Что «не нужно»? — Шенни, уже готовая ко всему, в первый миг даже не поняла, о чем он.
— Тебя не нужно. Такую. Так, — он говорил, выдавливая слова из себя.
Она смотрела на Теда пристально и неотвратно. Как сама истина. Как сама Смерть. Его смерть.
— Просто поклянись на камне свидетелей, что эту ночь Закриан провел… с тобой — он выхаркнул последние слова, как окончательно больной чахоткой — остатки легких. А потом, набрав воздуха в грудь, добавил: — Я позову. Тебя проводят для дачи свидетельских показаний.
Она ушла, а Тэд медленно, механически расстегнул китель, повесил его на спинку стула, а потом так же размеренно, как бездушная кукла, спустился в допросную, стены которой были столь прочны, что могли выдержать даже всплеск магии штормовиков, после которого наступает полное выгорание мага, и запер дверь изнутри на все засовы. Ловец остался один. Там, где не сможет навредить окружающим и…
Его сорвало: стол превратился в пыль за секунду, одежда истлела и того раньше, а потом стены, стены, способные выдержать самый мощный выброс силы, начали стекать песком.
Тэд горел изнутри. Проклинал тот день и час, кода увидел ее, вспыхнувшую факелом. А еще себя. Он мог промолчать о том, что Зак не виновен, сделать так, чтобы соперник сгнил в тюрьме. Он мог взять Шенни, но… одержимости достаточно обладать, любви — знать, что тот, кого ты любишь — счастлив, даже если и с другим.
Тэд ненавидел себя именно за то, что одного обладания телом ему недостаточно, оттого горел. Плавился в своем собственном аду, имя которому — Шенни.
ГЛАВА 11
Шенни.
Секретарь проводила меня в допросную. Там раз за разом я повторяла одно и то же, разными словами. Давала показания. Подписывала протоколы, клялась… Казалось, эта пытка никогда не закончиться. И когда в комнату ввели Зака, я не смогла сдержаться. Бросилась ему на шею.
Нас отпустили, вывели через черный вход. На улицах царствовала глубокая ночь. Но идти в дом Зака — там наверняка дежурят газетчики, как и у моего дома. Особняк, который принадлежит матушке — еще хуже, чем в тот, где убили Грега. Так мы и оказались у Фло. Старуха не сказала ни слова, лишь буркнув:
— Ночь на дворе. Спите. Утром сами все выложите.
Мы заснули в чулане при кухне. Я — на топчане. Зак — потеснив близнецов на тюфяке у стены.
А утро… Оно действительно принесло много чего. И кого — тоже. Механический клест Дарков зачирикал на кухне вовсю, едва только рассвело. Он спешил вручить послание Заку: его матушка беспокоилась о сыне, ведь новостные утренние листки писали, что его выпустили и сняли все обвинения. Она переживала, куда ее сын пропал? Внизу была приписка, что если его невеста, то бишь я, захочу, то они с супругом будут и меня счастливы принять, и рады, что благополучие их Зака я ставлю выше пересудов.
Я лишь хмыкнула. В последнюю фразу эта женщина умудрилась вместить все: и то, что ей известно, Шенни — это Хлоя Элгрис, и о даче свидетельских показаний, обеспечивших алиби ее сыну (наверняка, из газет, и даже помыслить страшно, как там разгулялись бульварные писаки). Второй вестник прилетел чуть позже. Это уже от моей маман, которая выражалась куда многословнее: она не порицала, но явно не одобряла того, что я растоптала свою репутацию, сдержанно радовалась моему воскрешению и жаждала узнать, когда я появлюсь у нее дома.
Совещались недолго. В результате в обед мы уже были в особняке Дарков. Правда, перед этим пришлось удовлетворить любопытство Фло, отведать ее фирменного пирога с кальмаром и выпить по три чашки чая с чабрецом.
Родовое гнездо Дарков, некогда величественное, ныне переживало не лучшие времена. Потрескавшаяся штукатурка, запустение… Дом был бы, наверняка, весьма привлекателен для привидений, но только не сегодня. Дежурившие под окнами и у дверей газетчики стрекотали вспышками магокамер, выкрикивали вопросы и норовили урвать если не ответ, то клочок одежды. Прорвались мы с боем.
Зато внутри… Мать бросилась сыну на грудь, отец ободряюще похлопал по плечу, а Клим лишь подмигнул брату и закружил меня с криком:
— Я знал, что ты не подведешь! Еще тогда, на гонках это поня..
Он осекся, сообразив, что сболтнул лишнее и тут же исправился:
— Та поня была жуткой, но ты в нее поверила и поставила на нее целый шиллинг! И выиграла.
Матушка с отцом по наивности покрутили головами. Да, они были инфантильны, эгоистичны, как бывают так и не повзрослевшие к старости дети, но они любили и Зака и Клима. По своему, своей странной любовью, но все же по-семейственному, что ли.
Тут окно в гостиной распахнулось, и на подоконнике повис репортер:
— «Имперская жизнь». Скажите, а ваш роман с Хлоей Элгрис начался еще до того, как на нее было совершено покушение? А каковы его причины? Может, это ревность Элгриса к неверной супруге? И что…
Створки захлопнулись так же резко, как и распахнулись, прищемив упавшему репортеру пальцы. Крик летящего тела сменился воплем тела приземлившегося.
— Дует, — невинного пояснил Клим и, когда тональность «летуна» повысилась сразу на несколько октав, младшенький добавил: — О, а это уже сработала сигнализация «Еж Плюс».
— Еж? — зная братца, уточнил Зак.
— Ну хорошо, зомби ежа, — уточнил юный некромант.
— Всего лишь зомби? — не поверил старший.
— Зомби стального дикобраза из семейного музея нежитеведения. Кстати, его иглы почти затупленные и не рассекают плоть до кости.
— А сколько таких милых зомби еще бродит под окнами? — мне стало любопытно.
Клим просиял и перечислил весь арсенал. Я впечатлилась числу чучел в семейном музее, Дарк-старший заметно опечалился. Зато стало понятно, почему журналисты еще не влезли во все окна и двери.
— Что мы будем делать дальше? — спросила я у Зака.
— Жить. Просто жить дальше.
Словно вторя его словам, в стекло настойчиво постучал вестник. Грач сжимал в клюве послание. Клим, открыв створку, впустил механического вестника.
«Ваша рецензия готова. Можете заглянуть ко мне сегодня и забрать свою диссертацию.
— Вот видишь, в мире не всем есть дело до сенсаций и репутаций, — прочитав записку, Зак ободряюще обнял меня за плечи. Магистр Ренье один из тех, кому абсолютно безразличны все светские пересуды.