Причина, по которой Джисон внезапно перевелся из самого престижного университета страны, осталась тайной для всех, кроме него. Но ректор не смог отказать блестящему студенту, который должен был стать гордостью Хонгика. К тому же это давало ему возможность козырнуть перед другими ректорами на министерских встречах.
Тропинка повернула влево, и Доён остановился, увидев развернувшуюся сцену. Ким Сан сидела в беседке, и ее тонкие пальцы мягко перебирали струны каягыма, а негодник-Джисон смотрел на нее с берега, словно застывшая статуя. Даже со своего места Доён видел, какой любовью и обожанием светились его глаза. Что-то сердито заворочалось в груди Доёна. Ему не нравился этот взгляд, не нравилось, что музыку, которую исполняла Сан, слушал он. «Это же надо! Какая наглость так открыто демонстрировать свои чувства! Ладно он, сопляк еще, но она! Кисен и есть кисен. Старая развратница!» – бушевал Доён и уже собирался было подойти, чтобы прекратить это молчаливое признание, как вдруг музыкальный инструмент каким-то фантастическим образом выскользнул из рук сидевшей на краю беседки Сан и плюхнулся в воду.
Первым порывом Доёна было броситься к воде, но его опередили, и он, спрятавшись за деревом, наблюдал, как Джисон бросился прямиком в воду. Недолго думая, Сан кинулась вслед за ним, что-то крича ему с берега, пока тот пытался нашарить на дне утопленный инструмент. А потом, словно в одной из дурацких комедий, нелепо взмахнув руками, поехала вниз и шлепнулась в пруд прямо на Джисона. Доён наблюдал за тем, как она хохочет, вытирая лицо, со смесью презрения и злости. Как эта женщина, убившая его жену, может смеяться?! Она не имеет права радоваться жизни! Да еще и рядом с другим мужчиной!
Недолго думая, он широким шагом спустился к пруду, взирая на них с плохо скрываемой неприязнью. Эти двое даже не заметили его!
– Ну просто сцена из второсортного сагыка! – он не удержался от язвительного замечания, с удовольствием видя, как меняется лицо Ким Сан. Ее смех мгновенно смолк, а мальчишка вцепился в ее запястье, как клещ.
– Это была случайность! – оправдывалась она, не замечая этого собственнического жеста.
– Можете принести вещи госпожи Ким? Ей будет неудобно идти через весь парк в мокром платье.
Он что, еще и указания раздает?!
– Конечно, но сначала нашей госпоже нужно выбраться из пруда, – съязвил Доён и протянул ей руку, убежденный, что она примет его помощь, а не помощь этого сосунка. Надо показать сопляку, где его место.
Немного поколебавшись, Сан взяла его ладонь и вздрогнула. От ее пальцев по руке побежало тепло, и Доён испуганно посмотрел в широко распахнутые и будто остекленевшие глаза. Что-то произошло, но он не мог понять, что именно. Однако в груди вдруг странно дрогнуло и заныло, как будто открылась застарелая рана.
– Что с тобой? – спросил он и сильнее сжал узкую ладонь.
– Ко мне возвращаются воспоминания.
Воздух сгустился, как плотный дым, голова закружилась, и Доён вновь ощутил признаки, которые всегда сопровождали его видения о прошлом. Сделав несколько судорожных вдохов, он выпустил руку Сан и поспешно отступил назад. Похоже, эта женщина не успокоится, пока не прикончит его.
Глава 8Красная нить судьбы
– И что мне теперь делать?! – истерично взвизгнула фотограф Со, отирая вспотевший лоб дрожащей рукой. Студенты и съемочная группа выстроились вокруг многострадального каягыма, который Джисон все-таки вытащил из воды. – Сеульский культурный центр предоставил мне его на время съемок под залог! Как я его теперь верну? Такой скандал!
– Мне очень жаль, госпожа Со, я все возмещу, – вяло отозвалась Сан, мысли которой были целиком и полностью заняты проснувшимися воспоминаниями.
– Вы что, миллионерша? Это каягым начала двадцатого века, хоть представляете, сколько будет стоить реставрация и штраф за…
– Я все возмещу, – повысила голос Сан, мрачно глядя на перепуганную женщину.
Она целиком и полностью осознавала свою вину, но сейчас ей хотелось как можно скорее остаться наедине с собой и своими мыслями. Что-то тревожило, не давало покоя, а толпа народа мешала сосредоточиться и жутко раздражала. Она заплатит любую сумму, для чего еще капать на мозг и взывать к ее совести?
Студенты удивленно наблюдали за развернувшейся сценой и тихо переговаривались между собой.
– У нас еще запланирована общая съемка, как вы, – госпожа Со сердито кивнула на Сан и Джисона в мокрых костюмах, – собираетесь в ней участвовать?
– Значит, мы ее пропустим, тут и так много народа, в общей массе наше отсутствие никто не заметит, – примирительно сказал Джисон и открыто улыбнулся рассерженному фотографу. – Не переживайте так, госпожа.
– Не переживайте, – язвительно повторила госпожа Со и закусила губу. Положив руки на пояс, деловито осмотрела окрестности и тряхнула головой. – Так. Ладно. Все, кроме Джисона и госпожи Ким, идут к павильонам. Во дворе одного из них есть красивый старый клен, вот там и сделаем групповые фото. А вам, пожалуй, стоит вернуться в магазин для проката и сначала разобраться с ними.
Она махнула остальным и быстрым шагом отправилась к королевским постройкам. Доён на мгновение обернулся и настороженно сощурил глаза, после чего пошел следом за съемочной группой. А Сан поплелась к выходу, приподнимая намокшее платье.
– Что с тобой? Расстроилась из-за каягыма? – поинтересовался Джисон, идя рядом с ней по широкой, хорошо утрамбованной тропинке. Вокруг стояла первозданная тишина, но она не дарила ни покоя, ни умиротворения.
– Все нормально, – односложно ответила Сан, глядя себе под ноги.
Вернувшиеся воспоминания придавили, налили в грудь свинца, заставили вновь почувствовать боль и обреченность, которые она испытала когда-то. Теперь это было не кино с ее участием, которое она смотрела со стороны и ничего не чувствовала. Сейчас она в полной мере ощутила все, что с ней произошло триста лет назад. И эти эмоции были так сильны, словно события, которые их вызвали, произошли секунду назад.
Ей было необходимо остаться в одиночестве, чтобы разложить все по полочкам.
– Но ты выглядишь странно. Если переживаешь из-за каягыма, то не стоит, директор культурного центра – моя давняя клиентка, и я ей уже позвонил. Она уладит это дело, тебе придется оплатить только пятьдесят процентов за реставрацию. Не бойся, скандала не будет, – сказал Джисон. Его щебетание доносилось словно из другого мира, и Сан стало досадно, что он отвлекает ее от обдумывания произошедшего. Однако слово «клиентка» вонзилось в мозг, как игла, и она остановилась, сердито развернувшись к нему.
– Это ж за какие твои заслуги она решила закрыть на все глаза? – глядя исподлобья, спросила она. – Может, твое правило не работать «на выход» относилось только ко мне?
Лицо Джисона окаменело, он шумно втянул носом воздух и медленно сказал:
– Обычно за помощь благодарят, а не оскорбляют. Но глупо было надеяться на благодарность от человека, который в принципе не умеет говорить элементарное «спасибо».
Не глядя на Сан, он развернулся и зашагал к выходу. «Что вы, какие мы обидчивые, – злилась она, сердито топая вслед за ним. Мокрые туфли натерли ноги, и она прихрамывала. – Можно подумать, он старший научный сотрудник в каком-нибудь университете! Сам работает черт знает кем, еще и обижается!»
Джисон ушел далеко вперед, и когда Сан вошла в магазин, он уже переоделся в свою одежду и собирался уходить. Ей стало неловко из-за того, что по ее вине он полез в пруд, поэтому она осторожно предложила:
– Давай я заплачу за испорченный костюм.
– Я уже все оплатил, спасибо, – он скривился и насмешливо поклонился. – Я не нуждаюсь в деньгах, мои клиентки хорошо мне платят.
Парень вылетел из магазина, гордо задрав голову. Несколько раз вяло извинившись перед работниками магазина и заплатив триста тысяч вон за испорченный ханбок, Сан вышла на улицу.
Наступил сентябрь, и вечера стали прохладнее. Сан медленно брела по улице, размышляя о том, почему заблокированные воспоминания вдруг стали возвращаться.
Ужасная весть о смерти Ли Хяна даже сейчас вызывала глухую боль. Застарелая, как почти зажившая болячка, она кровоточила, вырывалась из-под корки и отравляла душу. Рассеянно глядя на погружающийся в вечерние сумерки город, Сан понимала, что по-настоящему любила не Доёна, а погибшего жениха. Были ли ее чувства к Мину настоящими или искусственно взращенными от отчаяния и одиночества? Она осталась одна и видела в друге единственного родного человека, за которого хваталась, как утопающий за соломинку. Убедила себя, что должна любить его, и вытравила из сердца чувства к Хяну. Она спасалась от этой боли, замуровав ее глубоко внутри, заместила ненастоящими эмоциями и намертво вцепилась в Доёна, в котором нашла единственный смысл своей убогой жизни.
Но он полюбил другую женщину, хотел создать с ней семью. Взять в жены Сан он не мог, а прожить всю жизнь рядом со стареющей кисен – такой себе вариант для молодого богатого дворянина с перспективами на государственной службе. Держать его при себе только из страха остаться одной было эгоистично. Но другого выхода она тогда не видела.
Сан поежилась от холода и поймала такси. Тепло салона расслабило, и она прикрыла глаза, хмурясь от проносившихся мимо огней.
Она была бессмертной, но до определенного времени все равно инстинктивно искала человека, который стал бы ей опорой. Пока не поняла, что это бессмысленно. В ее жизни постоянно появлялись люди, но уходили быстро и внезапно. Череда страстных влюбленностей, драматичных расставаний и постоянное, беспросветное одиночество мучили. Покинувшие ее смертные оставляли лишь болезненные воспоминания и мрачный след. В конце концов Сан отпустила всех, кого любила, и не только свыклась с неотступным одиночеством, но со временем стала получать от него удовольствие.
Ее не пугала пустая квартира, а холодная постель стала ее убежищем, маленьким уголком, где она не только отдыхала, но и выполняла свое предназначение – спасала людей. По мере того, как ей открывались все прелести богатой жизни, она вдруг стала понимать, как здорово жить одной. Как ей нравится делать, что душе угодно, ни на кого не оглядываться, не изображать из себя кого-то и не стараться казаться лучше, чем она есть. Просыпаться, когда захочется, не спеша готовить себе завтрак или заказывать еду из магазина, не оправдываться за свой образ жизни, не выслушивать недовольство, упреки, требования или советы. Просто кайфовать от себя, от своего положения, от бессмертия и ощущения того, что праздник жизни будет длиться вечно. Только ее праздник, который ей ни с кем не хотелось делить. Это было не одиночество, это была свобода. А теперь она и представить себе не могла, что когда-нибудь в ее любимой квартире вдруг появится посторонний человек со своими привычками, который не дай бог попытается перевернуть созданный с такой тщательностью и любовью мирок. К этому придется приспосабливаться, искать компромиссы, переступать через себя. Ради чего? Плюсы от такого сожительства были весьма сомнительны, и даже с Хери, самым близким человеком, Сан не хотела бы жить бок о бок. Вот так, прожив триста с лишним лет, она наконец отбросила свои страхи остаться одной, которые были вбиты в ее голову подчиненным положением женщины в обществе, и как никогда ясно осознала, что бояться-то нечего. Нужно всего лишь прислушаться к себе, а не к другим, и понять, чего на самом деле хочешь ты, а не те, кто тебя окружают.