Неужели? Неужели это всего-навсего сон?
Может, проверить? Установить с точностью, где тут сон, а где явь.
Покрепче ухватив рукоять верного гатримарса, нацелить его острие в собственное сердце. С силой надавить. Провернуть.
Действуя, как рычагом, просто-напросто выключить все эти воплощенные грезы и овеществленные мечтания. Покончить с ними.
Что ты скажешь на это, повелительница-Хмарь, злобная мачеха?
Северин не знал ответа. Но он был счастлив, счастлив как никогда – снова видеть эту рыжеволосую девушку в белом платье. Быть может, призрака. Быть может, именно ее, свою потерянную любовь.
Он не решился бы нагнать ее, спросить, нарушить молчание кладбища неосторожным возгласом – если это и вправду сон, вдруг он прервется?
Северину хотелось, чтобы сон длился и длился. Он готов был остаться здесь навсегда, лишь бы не терять из виду белый силуэт. Лишь бы не терять надежды.
Шаг в шаг с ней. Так невыразимо далеко и так опьяняюще близко. Разделенным с ней лишь волнами влажного тумана и тонким комариным писком. Отделенным от нее целыми кварталами могильных камней и склепов.
– Как думаешь, это и вправду она? – мысленно спрашивал Северин у собственной тени.
– Спроси сам, – издевательски шипела в ответ тень.
– Мне страшно. Я боюсь, что это сон. Что я разрушу его. Разобью на мириады маленьких осколков.
– Прекрати, – скользя по могилам, шипела тень. – Противно слушать тебя. После всего того, через что ты прошел. Когда цель так близка. Ты дрогнул… пытаешься пойти на попятную. За этим ты приходишь сюда, в этот квартал мертвяков. Снова и снова. Ты и сам – один из них. Такой же призрак, как остальные.
– Врешь, врешь… я еще живой. Я живой!
– Скажи это вслух! Ну, же? Разрушь тишину – посмотри, что из этого выйдет…
– Будь ты проклята!
– Конечно, я проклята, ведь я – это ты.
– Я не ты. Я живой.
– Тогда что ты здесь забыл, приятель?
Далеко впереди, в тумане, угадывался белый силуэт. Кружево темных ветвей покачивалось на ветру. Туман клубился причудливыми завитками.
– Сначала мне нравилось здесь, – беззвучно объяснял Северин самому себе. – Мне казалось, я что-то понимаю, глядя на эти… маски…
– Маски? – тень, казалось, была удивлена.
– Маски людей. Все эти скульптуры, венки, статуи, барельефы. Высеченные на камне, отлитые в бронзе – афоризмы и цитаты, посвящения и стихотворные эпитафии. Маски тех, кто покоится внизу.
– Или тех, кого ты пытаешься углядеть в тумане? – прошипела тень. – Верно?
– Верно. Но она не похожа на них.
– Почему?
– Она живая…
– Завязывай с пенным зеленым и горькой кедровой! – юродствовала тень. – Еще не поздно выйти из игры. А то через день-другой ты и сам получишь тут вид на жительство. Будешь скалиться среди корней и червей глупой ухмылкой и пялиться пустыми глазницами на луну-красотку. А мне придется отправиться в вольное плавание…
– Не сможешь, – отвечал Северин. – Мы с тобой одно целое.
– Ну, это как посмотреть…
– Совершенно точно.
Тень безмолвствовала, словно обдумывая ответ.
– Абракадабра, – сказала, наконец, тень.
Северин остановился, замер. Упуская из виду девушку, уходящую все дальше, в глубь кладбища.
Тень Северина была права.
Он находился здесь и сейчас именно поэтому.
Черта между ним и миром. Меловой круг, что отделяет нечистое от чистого. Ему нельзя догнать этот белый силуэт в тумане.
И Жанне нельзя к нему.
Абракадабра! Заклинание, пришедшее из мрачных веков, из полыхающих миров стальных лат и вшивых рубищ. Повторяй снова и снова! Снова и снова! Повторяй, всякий раз отнимая по букве – и отойдет, рассеется! И защитишься! Если повезет…
Северин бормотал лихорадочным шепотом, до крови кусал губу. Если это сон – почему он не просыпается? Почему чувствует на губах этот соленый привкус – собственной крови? Почему не просыпается, ведь ему же больно?
Он опустился в заросли крапивы, прижался спиной к холодному, влажному от росы могильному камню.
Почему? Ну почему?! Почему ему нельзя переступить этот меловой круг? В чем он провинился перед миром и людьми?
Неродина-Альттера, преследовавшая его с самого рождения, шедшая с ним рука об руку. Она всегда была рядом.
Она, наконец, заполучила Северина. Но и этого ей было мало. Хотела вобрать его в себя всего, без остатка. Как те вещи, которые были на них с Гирбилином в момент Перехода между мирами.
Альтерра хотела получить все – навеки упокоить его в своей земле, оплести своими корнями, поглотить всеми своими червями. Переварить и усвоить.
Альтерра была красива – болезненной осенней красотой. Бабочка, порхающая возле огня. Гибкая гимнастка, танцующая, балансируя на нити, растянутой над полыхающей преисподней. Она пахла тленом и смертью. Она была больна.
– Ты больна, – беззвучно шептал Северин. – Но мы излечим тебя. Мы – тот магический эликсир, который так необходим тебе. Он или навсегда излечит тебя… или убьет.
Жанна – если это была она – скрылась от него в густой тьме.
Ему так хотелось увидеть ее. Хотя бы еще раз. При свете дня. Но кто знает – какими они будут тогда?
Не рассыплются ли от солнечного света, как вышедший из склепа вампир, как Вегард, которого зацепил смертоносный бич Гирбилина, сотканный из первозданной тьмы, рассыпался в пыль?
Но как бы хотелось ему, хоть бы еще раз, хоть бы на единое мгновение – услышать, как она смеется. Он все отдал бы за это. Он должен догнать ее. Должен найти.
Поднялся, касаясь ладонью могильного камня. Почувствовал кончиками пальцев углубления – впадины выбитых на нем букв, слов, складывавшихся в эпитафию.
Прощальное слово. Памятный знак. Очередная маска смерти.
«Вышедшему из ниоткуда… танцевавшему на проволоке Вечности… во Тьме».
– Глупый мечтатель, – шепнула тень, ускользая, растворяясь в сумраке вместе с луной, которую затягивало тяжелыми свинцовыми тучами. – Скоро рассвет. Тебе пора…
Северин покинул кладбище, долго петлял по мощеным улочкам, сторонясь света от редких фонарей, из распахнутых дверей пивных, из узких щелей в ставнях домов.
Надо было возвращаться.
Его ждал сухонький сморщенный старичок в своих окулярах, годами чахнущий в архиве, будто ссохшаяся мумия в своей величественной гробнице, окруженная всеми мыслимыми богатствами – бесконечными коридорами шкафов и стеллажей, уходящими вдаль, во тьму, хранящими в себе все тайны этого мира, все тайны смежных миров. Быть может – все тайны Упорядоченного. Все то, что можно уместить в буквах и цифрах. Все то, о чем можно рассказать при помощи слов.
Все сокровища, привезенные с края ойкумены, из земель, Где-водятся-Драконы и из земель, Где-водятся-Тигры. Из сердца раскаленных сухих пустынь, из колючих дебрей влажных джунглей, из безмолвных льдов.
Его ждал Заговор, нетронутая расстановка фигур на шахматной доске, вот наши, вот враги, но непонятно, кому делать первый ход?
Непонятно, кто играет за белых. Все фигуры, от пешки до ферзя, поблескивают черным лаком.
Северину стало, наконец, понятно, что так пугало его в первых встречах с людьми этого мира – особенный блеск глаз, прозрачность радужки и черные зрачки, сужавшиеся игольным ушком, зрачки – коловшие острием иглы, в которых чудилось что-то звериное, хищное.
И этот особенный блеск их глаз. Отсвет причастности к высшим тайнам вселенной, вобравший в себя заветный привкус надмировой власти, проявлявший себя всякий раз, когда шуршал разворачиваемый ветхий пергамент и ветер подхватывал гортанные резкие фразы заклятий, когда вились и путались закорючки забытого письма и цветные флажки перемещались по материкам и океанам, параллелям и меридианам мировых карт.
И поздно бежать от этого в квартал мертвецов. Поздно пытаться догнать в тумане девушку из своих снов.
Туман тает, занимается новый рассвет, а с ним приходит запах пыли, запах крови.
Рассветные лучи высветят гордые профили статуй. Заиграют, заискрятся на золотых монетных профилях, на золотом шитье черно-фиолетовых камзолов.
Это его, Северина, жизнь. Его судьба. Его предназначение.
И что бы с тобой сегодня или завтра ни случилось – упрется ли в сердце острие гатримарса, или девушка с рыжими волосами задержит свой шаг по тропинкам кладбища, обернется, узнает, окликнет…
Что бы ни случилось – это часть большого Плана.
И на бесконечных стеллажах какого-то Вселенского Архива – на одной из полок, в одной из ячеек – найдется карточка, где написано и твое имя тоже.
Просто надо вспомнить его.
Хотя бы попытаться вспомнить.
Ночь уходит, уступая рассвету, и последним ее отзвуком звучит тонкий комариный писк…
Или это твоя собственная тень хихикает, ускользая?
8
Проснувшись, Северин стал шарить в тумбочке возле постели – жесткой и узкой, стоящей в углу снимаемой им комнатки – на верхнем этаже дешевой гостиницы, что притулилась на перекрестке Второй Хмелеварской и Ящерикова Поля.
Самое подходящее место для молодого человека, начинающего карьеру Архивного служителя. Не вызывает подозрений. Соответствует «легенде».
В ящике лежали сувениры из прошлой жизни.
Зачитанный, замусоленный томик Форстана Мальвира.
Ожерелье из заржавленных шестеренок, снятых с закопченных огнешарами, покореженных алебардами конструктов – там, далеко на юге, в степи.
Расшитый бисером кисет с порошком-клиотлем, купленный по случаю, напоминание про Шедди Краснолиста. Про то, где он теперь обретается. Про то, за что они борются.
А вот и он – рубиновый осколок елочного шара. Единственный предмет, который удалось Северину пронести с собой, миновав Точку Перехода, из его прежнего мира, с Земли, с Терры.
Северин посмотрел на осколок. В приглушенном красном сиянии не отразилось ни блеска масляной лампы, ни его усталого, с глубокими тенями под глазами лица, поросшего чахлой щетиной, ни пыльных потолочных балок комнатки, в которой он квартировал.