Вечерело, сквозь жиденький туман проступали очертания деревьев, кустарника, справа и слева смутными силуэтами высились громады сопок. Справа журчала речка. Отряд шел по звериной тропе. Внезапно из кустов, словно злой тролль из табакерки[23], выскочил Сема, основательно напугав меня.
– Начальник, дальше не ходи, дальше зверовые фанзы, в них хунхузы прячутся.
«Интересно, от кого они прячутся?» – подумалось мне.
– А где Дмитрий?
– Митька, однако, в кустах спит.
Делать нечего, остановились, тем более рядом нашлось хорошее место для бивака. Площадка была довольно ровной, шагов тридцать в диаметре. Посреди ее горел небольшой костер. У костра на лапнике, поджав под себя ноги, спал Митя, вздрагивая во сне и потихоньку скуля.
– А чего костер горит? Хунхузы могли вас обнаружить, – с укором выговорил я Семену.
– Хунхузы сейчас нос из домов не высунут, – уверенно объявил проводник. – Но если хочешь, начальник, я за ними понаблюдаю.
Бойцы с моего разрешения в сторонке запалили еще один костер. Митька спал как убитый. Его не разбудили шорохи, тихие разговоры бойцов и дополнительное освещение от второго костра. Я потянул приятеля за ногу.
– Агды, Агды! – вскрикнул Митька, залягал ногами, взмахнул руками, как бы отбиваясь от чего-то страшного, наконец, открыл глаза и, увидев меня, облегченно вздохнул: – Уф, это ты. – Он заозирался по сторонам и тревожно спросил: – А где этот… шаман?
– Какой шаман?
– Ну, наш проводник.
Узнав, что Сема отправился сторожить хунхузов, он облегченно вздохнул и таинственным шепотом начал рассказывать о своих приключениях:
– Через реку мы переправились вплавь. Маленький плотик соорудили, на него амуницию, припасы и оружие погрузили и переправились. Догнали хунхузов довольно быстро. Шли от них, придерживаясь дистанции пары километров. Местность в начале пути, сам видел какая – поляны, перелески, овраги, кусты, отдельные деревья. Потом кедрач пошел, сопки, кустарник гуще расти стал, и мы подобрались вплотную к бандитам, а на вторые сутки преследования перегнали их, засев вот в этом ущелье. Проводник говорит, что это охотничьи угодья его рода, здесь недалеко нанайское становище когда-то стояло – родина одним словом. Утром просыпаюсь, слышу, бубен бьет. Вокруг костра наш проводник скачет и завывает во весь голос, ничуть не опасаясь, что нас услышать могут. Шаман кидает в костер оструганные палочки, лоскутки, остатки вчерашней трапезы. Бубен гремит все громче, а мне уже кажется, что наш нанаец начинает прибавлять в росте! Да и не мало, через короткое время он ростом с кедр стал! И бубен у него с мельничный жернов. Потом смотрю – тучи набежали, грохнуло так, что мама не балуй. Страшно мне стало, зажал уши, закрыл глаза. Потом чую, меня треплет за плечо. Открываю глаза, смотрю, шаман прекратил играть в бубен и нормального роста стал. Пойдем, говорит, посмотрим, что с хунхузами сейчас деется. А погодка стоит ужас: ветер завывает, тучи низко над сопками висят, и из них молнии так и полощат. Смотрим – бандиты уже вошли в ущелье, и тут с сопок камнепад! Да речушка взбухла и потоком на зверовую тропу! А шаман скачет, опять бубен достал и орет во всю глотку… Страх божий! Наверное, не менее половины отряда рекой унесло, камнями и молниями побило! Знаешь, как только хунхузы в фанзах укрылись, так сразу и молнии перестали сверкать, и пошел обыкновенный дождь, и река не сразу, но все же успокоилась. Я от таких переживаний целую фляжку спирта оголоушил и уснул, и снилась мне какая-то чертовщина. Человек с медвежьей головой и огненными глазами, мохнатые черти и прочий ужас. Наверное, это был Агды[24] со своими помощниками, которых все время призывал наш нанаец, во время камлания…
Покончив рассказывать, Митька подбросил дров в костер и остановившимся взглядом взирал на пламя. Несколько мгновений я пристально рассматривал опухшее лицо моего приятеля.
– Митька, а ты, часом, спирт мухоморами не закусывал? – осторожно спросил я.
– Брось, командир, Дмитрий правду рассказывает, – встрял в разговор Трофим. Он уже давно по какой-то надобности подошел к нашему костру и, забыв о первоначальных намерениях, слушал рассказ Митьки. – Семен – шаман известный, а его дядю так весь окрестный народ побаивался – колдун был знатный, мог и порчу наслать и с лесными духами был накоротке, так что ему звероловы, охотящиеся в этих местах, дань носили, – пояснил Трофим и добавил: – Да ты можешь у Семена и сам спросить.
Сема, видимо, посчитав, что его дежурство окончилось, в этот момент как раз укладывался спать на лапнике под одиноко стоящим старым кедром.
Подойдя к лежащему спиной к костру Семену, я, присев на корточки, спросил:
– Сема, хунхузы ночью к нам не пожалуют в гости?
– Нет, – твердо ответил проводник. – Пуганая ворона куста боится, а хунхузы – духов ночи. До утра дрожать будут, однако под утро уснут, в это время мы их и возьмем, – пояснил он диспозицию.
Я помолчал некоторое время; неудобно спрашивать, но любопытство пересилило.
– Сема, а как это ты с хунхузами управился?
Облик моего собеседника на миг стал даже чуточку жутким. Под порывом невесть откуда взявшегося ветра тени, метнувшиеся от пламени костра, исказили черты лица шамана.
– Мне духи помогали, – спокойно заявил он. – В ущелье давно уже живет лесной черт. Завидев, что хунхузы рядом, я его дразнить стал. Кричал обидные слова. Черт меня слышал, но не видел, разозлился очень, а тут в ущелье вошли хунхузы. Злой дух подумал, что это они на него ругались, и давай швыряться камнями. Многих хунхузов убил-покалечил, а потом они спрятались от него за утесом. Ну, никак он их больше не мог достать. Тогда я позвал Агды. Старик нагнал тучи, прилетел, громыхая железными крыльями. Увидел, что черт безобразит, рассердился и давай гонять его по ущелью. Молнии кидал. Молнии летели во все стороны и еще многих хунхузов побили, а затем я позвал духа реки, и он смел потоком еще многих разбойников. Оставшиеся в живых добрались до фанз и теперь сидят, дрожат и думают, за что на них рассердились духи, – закончил шаман со смехом.
– Да, ты впрямь великий комбинатор! – заметил я.
– Кто такой «крематор»?
– Большой начальник, – кратко пояснил я.
Раннее утро, моросит мелкий дождь, облака грязной ватой висят над сопками. Мой отряд готов к последнему броску. Перед фанзами никого нет, даже часовые, если они и были выставлены, убрались в жилища. Мы с Семеном лежим метрах в пятидесяти от крайнего жилища и внимательно разглядываем подступы. Я бы уже давно начал атаку, но Сема не торопится.
– Подожди, начальник, в фанзе один проснулся, сейчас по нужде выйдет, возьмем его.
– Ладно, выйдет, так возьмем. – Почему-то я теперь испытывал полное доверие к чутью шамана.
После вчерашнего разговора меня интересовало, почему хунхузы посчитали, что в фанзах они будут в безопасности. Об этом и спросил Семена.
– Китайцы знают, что в этих жилищах ранее обитал мой род. Жилища намоленные. Ни Агды, ни лесные духи не хотят уничтожать дома, в которых жил шаман и его семья. А черт в них вообще проникнуть не может, – пояснил проводник.
В этот момент перекосившаяся дверь фанзы противно заскрипела, и в образовавшуюся щель сторожко выскользнул китаец. Огляделся по сторонам и, успокоившись, орлом устроился возле ближайших кустиков. В орешнике затрещала сойка – хунхуз даже ухом не повел, а зря, это Трофим подал знак, что сам снимет засранца. Через пару мгновений кусты за китайцем бесшумно разошлись, и удар прикладом снес бедолагу с насеста. Ну вот, теперь и нам пора действовать. Дважды протрещала сойка, и к фанзам бесшумными тенями скользнули бойцы. Сам я пока и не дернулся, да и Семена придержал. Бойцы, стараясь не шуметь, проникли в помещения, и около минуты изнутри не доносилось ни звука. Действовали, как их и учили. Резали без шума. А затем раздался выстрел, и из фанз донесся ошеломляющий рев более чем двух десятков глоток. Тоже правильная работа – раз обнаружены, значит, следует ошеломить противника, чтоб хоть на пару мгновений прониклись ужасом. Думаю, хунхузы еще после вчерашних приключений не отошли, а тут им, как снег на голову, новые. Раздалось еще несколько выстрелов, и через минуту из жилищ стали выскакивать бойцы, подталкивая перед собой пленников. Вот теперь можно и мне поработать! Выхожу на первый план и, важно прохаживаясь перед пленниками, строя дурацко-тупую рожу, искоса приглядываюсь к ним. Пятеро пленных, совсем неплохо, учитывая то, что еще вчера Сема нашаманил смерть чуть ли не половине отряда. Все пятеро одеты примерно одинаково: в короткие куртки из синей дабы[25], холщовые штаны и сапоги из мягкой кожи. Все одинаково опустили взоры долу. Вроде и по поведению не отличишь друг от друга. Только сытую харю, всегда питающуюся качественными продуктами, никуда не скроешь. Двое из пятерки пленников выглядели не то что упитанными, но имели во внешности этакий лоск. Трое были явно бывшими крестьянами – худые как щепки, с загрубелыми руками, а вот эти двое…
Старший, хоть и прятал глаза, но чувствовалась в нем уверенность руководителя. Второй – гораздо моложе, лет семнадцати на вид, неискусно скрывал свою надменность под личиной покорности судьбе. Ну, с крестьянами все понятно, через пару минут отведя в сторону старшего хунхуза, мы на глазах молодого их расстреляли. А для впечатления поставили пацана в один ряд с расстреливаемыми. Хорошая шоковая терапия перед допросом. Плохо то, что я по-китайски не говорю. Через переводчика трудно навязывать свою волю через голосовые интонации.
По моей команде молодого пленника отвели в фанзу и содрали с него одежду. Тоже своего рода психологическое давление, без одежды человек чувствует свою незащищенность. В фанзу зашли втроем. Митька, я и Трофим. Казак за переводчика. А Митька… Ну, он любого напугает до икоты при желании. Бойцы постарались, распяв юнца на полу – руки-ноги распахнуты, прочно привязаны к четырем угловым столбам, подпирающим крышу.