– Сема, а не твои края эти пришельцы грабят? Золото, которое, возможно, уйдет в Китай, мы здесь можем пустить на нужды нашего государства. Чтобы наши люди лучше жили. Чтобы твои родственники не знали нужды.
– У меня нет родственников. Вымерли, – тихо произнес Семен. – Да я не отказываюсь, начальник. Деньги получил, работать буду, – добавил он с грустной улыбкой.
В поселке Хор, куда мы прибыли через три часа после посадки в поезд, прямо на станции у меня проверили документы. Естественно, своего настоящего удостоверения не показал. Достал бумажку, слепленную на скорую руку еще в Хабаровске, где значилось, что я бригадир охотничьей артели «Свободный труд». Станционный милиционер долго и подозрительно рассматривал то мой мандат, то мою щегольскую одежду, никак не подходящую человеку, промышляющему в тайге. Но, видимо, волшебное слово «бригадир» все же возымело действие, и он отпустил нас с богом, даже не взглянув в сторону нанайца. Туземцы, откуда у них документы?
Мы не стали останавливаться в поселке, а сразу направились на берег Уссури. На следующий день Семену удалось договориться с одним из контрабандистов, и он нас переправил через реку. Переправа прошла без осложнений. Что делать, граница у нас пока дырявая! По моим сведениям численный состав любой из застав в ДВК не превышал тридцати бойцов-пограничников. Так что полностью перекрывать границу они не могли чисто физически.
Лишь только переправились на левый берег, с низко висящего неба повалил крупный снег. Задул сильный ветер, и я перестал видеть своего спутника, идущего впереди меня. Нанаец, что-то прокричал, но в шуме ветра я так ничего и не услышал. Шли мы, наверное, около часа, пока Сема не нашел узкий овражек, в котором мы смогли укрыться от непогоды. На краю оврага умостилась небольшая березовая рощица, так что набрать дров для костра и построить временный шалашик не составило труда. Через час мы сидели, укрытые от непогоды у ярко горящего костра, и молча ждали, когда закипит чай.
– Хорошо, в этом году зима ранняя будет, – наконец прервал молчание нанаец.
– Это почему хорошо?
– Река быстрее станет. Старатели сезон раньше закончат.
– А почему ты уверен, что старатели пойдут именно по этому маршруту?
Сема усмехнулся:
– Дорога самая короткая. Старатели и так намерзнутся, пока доберутся до этого берега. Тем более от деревенек идет прямая дорога в глубь Маньчжурии, к большим поселениям.
А перед рассветом нас попытались взять за вымя. Спал я чутко и сразу приподнялся с подстилки, лишь только нанаец тронул меня за плечо.
– Тихо, начальник, люди близко.
– Сколько? – прошептал я.
– Наверное, пятеро. В роще прячутся. Я их недавно учуял. Черемши наелись с вечера, а теперь он из живота духом выходит, – сообщил нанаец.
Я быстро соображал: «Если прячутся, значит, жди нападения. До рощи метров двести. Если поползем навстречу или в обход – могут заметить. Тем более перед рассветом заметно посветлело и на свежевыпавшем и пока не растаявшем снегу наши темные тени будут заметны. Но почему они не нападают?»
Как бы подслушав мои мысли, Семен ответил:
– Они услышали, что я не сплю. Патронов у них, наверное, мало. Думают.
Разбойники совещались совсем недолго, не успел я приподнять голову над срезом оврага, как увидел несущиеся тени. Я приподнял свой наган – выстрел! И – редчайшая неудача: мой наган дал осечку. Цель сместилась. Взвожу курок, стреляю вновь, уже почти в упор, шагов с двадцати. Кувыркнулся! И в следующий момент я сам чуть не схлопотал пулю. Наш бивак атаковали только четверо противников! Я не учел пятого, прикрывающего своих подельников с тыла. Винтовочная пуля прошла возле виска, я мгновенно сместился в сторону и на ходу снял еще одного бандита. Слева от меня раздался выстрел из винтовки – это поддержал огнем нанаец. И не промахнулся! В последнего нападающего я стрелял в упор, с пяти шагов. Пуля, попавшая в грудь, отшвырнула тщедушного хунхуза будто тряпку. При падении из рук бандита вывалился тесак. Похоже, огнестрельного оружия у атакующих не было. Зато последний бандит винтовку имел и сейчас вступил в перестрелку с моим напарником.
Я посмотрел на небо. Тучи ночью ушли на запад. Восходящее солнце светило ярко и прямо в глаза нашему противнику. Трудно ему было выискивать цели. Я сразу заметил, что, потеряв своих товарищей, последний бандит, отстреливаясь, постепенно смещается в сторону реки. Наконец посчитав, что ушел достаточно далеко, он приподнялся и дунул напрямки к берегу. Я уже давно подготовил винтовку для стрельбы и, выставив планку прицела на четыреста метров, спокойно навел мушку на удирающего во все лопатки бандита. Выстрел, передернул затвор, еще один. Бандит со всего маху ткнулся лицом в неглубокий снег и больше не вставал. После непродолжительного осмотра трупов Семен выдал резолюцию:
– Маньчжуры, ходили на нашу сторону, нарвались на конных охранников. Наверное, многих из них положили. На берегу должна остаться лодка.
То, что хунхузы шли от берега Уссури, я и сам по следам видел. Картина ясна: вылезли из лодки, учуяли запах дыма, по следам обуви определили, что чужаки. Мне было только непонятно, как Семен определил, что они на нашей стороне нарвались на пограничный разъезд?
Когда я об этом спросил, нанаец задрал ворот халата у последнего убитого мной бандита:
– Сам посмотри, рана у него на плече, видно, что саблей сверху били. Только достали совсем мало-мало. Винтовка у хунхузов всего одна, значит, других оружных ваши конники перебили.
Мы спустились к реке и в густых ивовых зарослях без труда обнаружили большую лодку.
– Давай ее перепрячем, – предложил я.
– Зачем сейчас? По воде поплывем, выйдем ближе к деревне, – ответил мой спутник.
Так мы и поступили.
Оба поселения расположились, чуть ли не на самом берегу Уссури и практически примыкали друг к другу. На северной окраине обосновались русские. Назвавшие свою часть селения Прохоровкой. После установления советской власти на китайскую территорию перебрались не смирившиеся с поражением белоказаки. Вместе с семьями переехали. Бросив дома, пашни и охотничьи угодья.
В южном поселении – Баньзян, жили маньчжуры и пришлые китайцы.
Обо всем этом мне рассказал Семен во время не слишком продолжительного плавания по реке. Плавание хоть и вышло недолгим, но за четыре часа путешествия по озябшей реке мы дважды чуть не напоролись на топляк. Наконец Семен, сидевший на веслах, стал энергично загребать к берегу. Лодку спрятали в прибрежных камышовых зарослях и еще пару часов двигались по раскисшей почве пойменных лугов, прежде чем впереди нарисовались строения. Дело шло к вечеру. Несмотря на теплую одежду, я изрядно продрог на сыром ветру, дувшем с реки, и был очень рад, когда Семен указал мне на дом, играющий в деревеньке роль постоялого двора. Сам Сема по замыслу должен был остановиться в китайской части поселения. Договорившись встретиться завтра с утра, мы разошлись.
Постоялый двор имел вид двухэтажного рубленого пятистенка. Вообще казачки довольно быстро освоились на новом месте. Проходя по деревне, я заметил с дюжину крепких хозяйств. Дома были рублены из вековых сосен и кедрача. В каждом дворе, судя по звукам, держали скот, да и встреченные мной по пути люди не выглядели истощенными. Наоборот! Прямо у входа на постоялый двор меня встретил такой мордоворот, что протиснуться мимо него не представлялось возможности.
– Ты хто? – прохрипела харя, дыхнув густым запахом перегара.
– Да так, прохожий, на тебя не похожий, – скороговоркой представился я.
Секунд десять здоровяк усиленно напрягал мозги. Для стимуляции мозговой деятельности тер лоб и даже приподнял папаху с головы, охлаждая перегретый агрегат. Наконец с надеждой в голосе выдал:
– В морду хошь?
– Нет, пойдем лучше выпьем.
Реакция на предложение последовала на уровне рефлекса, то есть не потребовала умственного усилия. Забулдыга вроде собачки Павлова прореагировал положительными эмоциями, только не на свет лампы, а на волшебное предложение пойти и выпить. Через мгновение мы ввалились в теплое помещение, и я даже чуть не застонал от наслаждения. Пускай в заведении было грязно, накурено, и кухонный чад вызывал кашель, но зато здесь было тепло! Здоровяк прошел к стойке и заявил:
– Налей-ка нам, Силантьич, по стакашке. Мне и моему другу.
– Откуда, друг? – хмуря брови, спросил крутоплечий трактирщик, очевидно, по совместительству являющийся и хозяином постоялого двора.
– Слышь, сказочник, оттуда ты? – повернув ко мне голову, но не отрываясь от стойки, спросил здоровяк.
– С Харбина, – кротко ответил я.
Через некоторое время мы уже сидели за грязным столом, и мой собутыльник, выпив первый стакан мутного пойла, довольно несвязно выкладывал местные новости. Я уже знал, что моего информатора зовут Пахомом, что он – сын одного из самых зажиточных казаков русской части поселения. Что он возиться в земле и со скотом не очень желает, а больше промышляет охотой и набегами на советскую территорию.
– Отец, понимаешь, давно махнул на меня рукой – выделил, короче. Теперь перебиваюсь с хлеба на квас («С винища на водку», – заметил я. Не вслух, естественно). – Кода добыча есть, полдеревни вокруг меня вьется, а как сейчас – так на опохмел ни у кого денег не допросишься, – горько заметил собеседник.
– А что сейчас? – спросил я. – Не сезон охоты или пограничники прижали?
– Сидим, не шевелимся, – с досадой плюнул на пол Пахом. – Скоро старатели через границу хлынут, так мы боимся пограничников и армейцев дразнить, чтобы они не рыскали в районе, иначе перехватят наших «дорогих гостей». А ты в наши края зачем приехал? – полюбопытствовал казак.
Перегнувшись через стол, я зашептал в мохнатое ухо:
– Понимаешь, мне на ту сторону надо. На юге границу серьезней охраняют (соврал, конечно, но где ему знать?) да и в поездах возможны проверки, а мне в Хабаровск по делам нужно. От вас оно ближе добираться.