– Теперь насчет экипировки. Сейчас спустишься на первый этаж. Комната 110. Там тебя снабдят всем необходимым. Да, когда переоденешься, не забудь зайти к фотографу. Лаборатория тоже на первом этаже.
После осторожного стука дверь резко отворилась, и на пороге возник старичок в мятом синем халате, чем-то похожий на взъерошенного Циолковского.
– Вы к нам, молодой человек? Знаю, знаю – Константин Рукавишников, – сказал старичок, пропуская меня в комнату. В длинном узком помещении на стеллажах, где аккуратными стопками, а где навалом, лежали различные предметы одежды. Старик оглядел меня оценивающим взглядом, как бы снимая мерку, и широким жестом отдернул занавеску. В глубокой нише рядами висели мужские и женские костюмы, плащи, брюки.
– Ну-с, молодой человек, начнем с верхней одежды. Сейчас подберем костюм, плащ, шляпу, туфли, затем сорочки, галстуки… Кстати, на вас белье отечественное? Немедленно сменить!
Не понимаю женщин, как они с радостью выдерживают подобную пытку. Старичок-экзекутор согнал с меня семь потов, прежде чем подобрал одежду на свой вкус. Впрочем, то, что я увидел в зеркале, мне понравилось. Светло-песочный плащ-реглан прекрасно сочетался с ослепительно-белой сорочкой и галстуком кремового цвета. Темно-коричневая легкая фетровая шляпа довершала мой наряд. Ну не чекист, право слово, а лондонский денди. Я с сожалением снял с себя обновки. Хотелось покрасоваться перед Татьяной, но, увы, в городе в такой одежде не пройдешься, сразу обратят внимание. Тем временем старик с трудом вытащил из угла какой-то квадратный баул.
– Что это?
– Груз, – последовал краткий ответ.
Мину упаковали в коробку из-под автомобильного аккумулятора. Хорошая маскировка! Остается только надеяться, что таможенники не озаботятся вопросом, зачем везти даймлеровский аккумулятор из Советской России.
Поздний вечер, за окном моросит дождь, в такт унылому настроению во дворе воет соседский пес. Завтра я уезжаю в заграничную командировку.
– Опять, опять ты уезжаешь… – шепчет Татьяна, медленно водя рукой по моей обнаженной груди. Приятно лежать в ухоженной постели, и если бы не мысли, терзающие мой испуганный мозг, можно было бы сказать, что я доволен собственной жизнью. – Страшно, как страшно! – вторит моим мыслям Татьяна. – Вчера на Миллионке банду китайцев изловили. Говорят, ночами людей грабили, убивали, а трупы на мыло пускали. Никогда больше у ходей мыло покупать не буду!
– Вранье все это. Зачем им с трупами связываться? – возразил я.
– Все равно страшно. Ты уезжаешь, а я опять одна, вернее, вдвоем с маленьким остаюсь.
– Командировка не длительная. Доеду до Москвы и через несколько дней обратно. Не пройдет и месяца, как вернусь.
– Может, я все же отпрошусь с работы и провожу тебя?
– Нет, нет. Не надо. Вдруг за нами следят? Сама знаешь, какая обстановка в городе. Шпионов иностранных разведок вполне хватает, я не хочу, чтобы на тебя обратили внимание. – Враки, конечно, но что не придумаешь ради спокойствия жены? Еду я совсем даже и не в Москву.
– У меня есть для тебя подарок. – Я вскочил с кровати и, пошарив в своем походном сундучке, осторожно положил на грудь жены увесистый сверток.
– Что это? – полюбопытствовала Татьяна, боязливо разворачивая тряпку.
– Бельгийский браунинг, «дамский» вариант. Можно в сумочке носить.
– Я не умею пользоваться, – растерянно произнесла супруга.
– Ничего сложного, смотри. – Я снял пистолет с предохранителя, передернул затвор. – К стрельбе готов, поняла? Теперь потренируйся сама.
Выщелкнул обойму и еще раз передернул затвор. Досланный патрон выскочил из пистолета, я нажал на курок и передал оружие жене.
– На, тренируйся. Таскать с собой не надо, зато дома ночью будешь чувствовать себя спокойней…
Судя по количеству провожающих на перроне, поезд должен был идти полупустым. Правильно. Туризм в Китае не процветает. Кто без особой надобности поедет в страну, в которой идет гражданская война? Впрочем, мне попутчик нашелся…
Дверь купе медленно приоткрылась, и в образовавшейся щели возникло худое, смуглое лицо с крупным носом, ноздри которого интенсивно шевелились, втягивая в себя местную атмосферу. Не учуяв агрессивной среды, «существо» полностью втянулось в купе. Высокий, худой, как жердь, лысый и черный, как грач (хотя лысых грачей мне встречать не доводилось), представитель избранного народа в нелепом старинном лапсердаке, сидевшем на нем как на вешалке, ничуть не смутившись устремленного на него взгляда, с ходу заявил: «Вы не представляете, до революции я был толще своего папы. Именно покойному принадлежал сей замечательный предмет старины, доставшийся мне в наследство». Не прерывая монолога, человек ловко втянул в купе два огромных баула и, распрямившись, представился:
– Адлер Яков Борисович.
– Владимир Смирнов, коммивояжер, – не счел нужным скрывать я свои «липовые» данные. Через полчаса, когда поезд наконец тронулся, мы уже сидели за накрытым столом. Опровергая ходившие анекдоты, Яков Борисович щедро делился своими припасами, выложив на стол здоровенную вареную курицу, мацу, зелень, редиску, вареную картошку…
Не остался в стороне и я, шмякнув об стол копченым палтусом и осторожно поставив бутылку редкого коньяка.
– О! Коньячок-то шустовский! Дореволюционной постройки! – воскликнул мой сосед и тут же осведомился: – Где достали?…
А через десять минут, опьянев с первой же рюмки, Яков Борисович, возведя очи горе, мечтательно выводил:
– Да, были когда-то и мы рысаками. Ах, эти киевские кафешантаны! Шоколад Жоржа Бормана и «Вдова Клико»! Моя юная жена! Все исчезло при первых же признаках надвигающегося нашествия. Ах, Китти, Китти, неверный мой цыпленочек! Я ли ее не холил? Представляете, мы с ней ни дня не работали! Всем заправляла моя мама. Вы в Киеве имели дело с торговым домом Адлера? Как, вы были в Киеве всего один раз и проездом?! А казались вполне приличным человеком…
Яков Борисович обиженно замолк и, только после третьей рюмки оттаяв, продолжил свой монолог:
– Вы не представляете, Костя, каким ударом был для меня побег жены с молодым прапорщиком Савицким! Но беда не приходит одна – революционный вихрь разорвал трепетное сердце моей маман, а потом в город вошел Петлюра…
Еврей и Петлюра – вещи не совместимые. В первый же день нашествия мне сломали фарфоровую челюсть, и я побежал к лучшему дантисту Киева Иосифу Кацу восстанавливать зубы, утраченные задолго до диалектического материализма. И что я увидел? А увидел я своего старинного друга висящим на фонаре напротив своей почтенной конторы. От всех этих ужасов мои мозги вскипели, сбрасывая остатки покрова с моей головы, и я не придумал ничего лучше, чем бежать из этого города. Рассуждай я тогда трезво, поступил бы, как всякий разумный еврей – бежал в Австро-Венгрию, Польшу или на худой конец в Германию. Но нет, нет, мне втемяшилось в голову, что кисельные берега протекают именно во Владивостоке. Во всяком случае, об этом писал мой двоюродный брат Шмулик Шнеерсон. Бросив все и взяв с собой самое ценное, я очертя голову кинулся в это опасное путешествие. Боже мой! Я целый год добирался до этого отдаленного форпоста бывшей империи! И что я получил? А получил я уехавшего в Северо-американские Соединенные Штаты Шмулика. Бездну проблем в дороге, где у меня отняли почти все самое ценное, и вот я стою на Светланской, разинув рот на бухту Золотого Рога. – Яков Борисович, тяжело вздохнув, опрокинул очередную рюмку в беззубую пасть, и, видимо, вспомнив и приятные моменты жизни, подобрел лицом.
– Знаете, Володя, мир не без добрых людей, и мне помогли встать на ноги, главное, уметь найти таких людей. Вы не имели дел с торговым домом Адлера во Владивостоке?
Несколько мгновений я размышлял. Вопрос был на засыпку. Сказать, что не знаю такой фирмы? А вдруг Адлер один из самых известных коммерсантов Дальнего Востока? А этот человек, назвавшийся его фамилией, проверяет меня на вшивость? И при неправильном ответе меня на первой же китайской станции могут обыскать. А это чревато провалом всей операции.
– Я представитель компании «Нестко», а наша фирма не имеет дел в России, – осторожно начал я и добавил: – Вообще во Владивостоке я проездом.
– Ну, вот и здесь вы меня огорчили, – досадливо заметил Яков Борисович. – А до революции кондитерские изделия фирмы «Нестко» были в ходу России. Впрочем, тогда вы наверняка были слишком юны, чтобы иметь дело с нашим торговым домом, – толково рассудил Яков Борисович и, повеселев, предложил накатить еще по одной. Сотрапезник, быстро двигая беззубыми деснами, закусил мягким куриным окорочком и, еще не прожевав, спросил: – Володя, вы едете до Харбина или далее?
– В Шанхай.
– Надо же, какое совпадение! Я тоже.
Во попал! И как от него отвязаться?
Меж тем Яков Борисович продолжал:
– Ваши руководители абсолютно правы, иметь дела с Советской Россией в нынешнее время совершенно невозможно. Мне пришлось свернуть свою деятельность по причине постоянно увеличивающихся налогообложений. Финансовые инспектора прямо звери. И вот что самое удивительное – не берут взяток! – воскликнул коммерсант, в растерянности разводя руками. – Еду в Шанхай, а оттуда первым же пароходом в солнечную Калифорнию. Шмуля сказал, что климат там благоприятный, как для финансовой деятельности, так и в прямом смысле слова. А вы там бывали?
«Ну что привязался? Как банный лист к жопе, честное слово».
– В Калифорнии не был, я курирую только Дальневосточный сектор, в частности Китай.
– Замечательно! А вы не могли бы написать мне рекомендации? При случае наведаюсь в офис вашей фирмы на Западном побережье.
– Хорошо, но у меня нет с собой письменных принадлежностей, – отнекивался я, для наглядности показывая пустые ладони.
– А вы карандашиком, карандашиком, – увещевал меня Яков Борисович, подсовывая мне волшебным образом очутившиеся в его руках аксессуары для письма.