Да, да, я знаю. Комиссар, отбоярившись от опасного рейда по труднодоступной местности, укатил по своим делам в Хабаровск.
– Так вот, товарищи, пришлось мне давать характеристику на одного бывшего комсомольского работника. Агитатор крайкома комсомола, теперь уже, наверное, бывший член партии; надо признаться, хороший художник, имел такую глупость пририсовать к агитационному плакату некую деталь. Впрочем, я только что подумал, что это была совсем не глупость, а провокация матерого наемника империализма.
– Да что он нарисовал? – нетерпеливо полюбопытствовал Щеглов.
– Вы видели плакат, призывающий крестьян крепить оборону страны? Он называется «Снопом по Чемберлену» [55]. На нем еще нарисована выстроившаяся в очередь группа крестьян со снопами пшеницы. Впереди здоровенный парень держит в руках не менее здоровенный сноп и бьет им по голове английского буржуя с такой силой, что с него свалился цилиндр. Так этот провокатор аккуратно закрасил сноп и нарисовал вместо него большущую елду. Да еще призыв поменял, скотина! Вместо: «Снопом по Чемберлену» написал «Членом по Чемберлену». После чего спокойно оставил плакат на столе в своем кабинете. Наутро уборщица увидела сие творчество и пожаловалась на охальника. Не смейтесь, товарищи. Дело серьезное, провокатору теперь предстоит предстать перед советским судом.
– Зачем так жестко? – спросил Щеглов, кое-как справившись с эмоциями. – Дали бы по башке, вынесли строгий выговор с занесением в личное дело. В сущности, товарищ все же не изменил саму суть пожелания написанного на плакате?
– Вы не правы, товарищ помощник начальника особого отдела округа, – бесстрашно ответил комиссар. – Все знают, какое серьезное положение сложилось у нас в стране с поставками хлеба населению…
Смех мгновенно стих, а наш Аника-воин продолжал свою речь.
– К тому же этот враг народа подписал еще одно слово, о котором я забыл сказать. «Голым»… «Голым членом по Чемберлену». То есть ответить агрессору мы можем только голыми частями тела. Так как у нас ничего более нет.
– Это совершенно меняет смысл, – зловеще прошипел, встав со стула, Щеглов и, одернув на себе китель, тяжелым взглядом стал буравить оппонента. – И не с провокационным ли умыслом вы, товарищ комиссар, запамятовали это слово? Люди мы военные и поэтому склонны иногда допустить в своей среде грубоватые шутки, но ваша компрометирует нас в глазах партии и правительства, а мы ведь преданные сторонники нашей власти. – Щеглов шумно набрал воздуха в легкие и раздельно произнес: – Приказываю вам покинуть помещение!
Глеб Евгеньевич, бледный, как мел, выбрался из-за стола, пошатываясь, пошел к выходу и чуть не упал в дверном проеме, услышав в спину:
– С вами мы еще разберемся.
Внутри у меня все кипело от смеха. Еле сдерживая себя, я одновременно с восхищением посмотрел на своего старого товарища. Ну, надо же, связался черт с младенцем! Смертельный номер! Юный выскочка против мастера подковерной борьбы! Исход известен заранее! Щеглов внезапно мне подмигнул и уселся за стол.
– Продолжим, товарищи, – широко улыбнувшись присутствующим, он поднял бокал, и все торопливо его поддержали…
Полчаса спустя в зале царила полная анархия, пение, смех несвязная речь гулом нависали над столом вместе с клубами дыма. Некурящий Щеглов решил покинуть комнату отдыха и, уходя, позвал меня с собой. Усевшись на скамейку в тени дуба, я взглянул на старого товарища и удивился происшедшей с ним метаморфозой. С лица убралось добродушное выражение. Пропала улыбка, в течение дня практически не покидавшая его лика. Казалось, на лбу прибавилось морщин, и вообще он сейчас выглядел старше своих лет.
Щеглов задумчиво пожевывал сорванную травинку и долго молчал, собираясь с мыслями. Наконец я не выдержал:
– В чем дело, командир?
– Я думаю, а не промахнулись ли мы, уничтожив генерала? – сразу ответил Щеглов. – Спору нет, сын его, как и предполагалось, с японцами рассорился напрочь. Но и к нам что-то его не тянет. По моим сведениям Чжан Сюэлян готов примириться с Чан Кайши. Объединив свои армии, они разгонят коммунистические формирования, а потом примутся за японцев. А чтобы дело вышло совсем гладко, походя захватят КВЖД.
– Вряд ли у него получится, – возразил я. – В окружении Сюэляна много прояпонски настроенных военачальников.
– Все дело в поддержке, мой друг. Генералов нетрудно арестовать, если тебя поддерживает такой союзник, как Чан Кайши и американский капитал. А простым солдатам и офицерам не очень-то хочется воевать против своих соотечественников, зато к японцам они не питают никакой симпатии. Ну, хватит об этом. Давай решать вопрос с твоим дальнейшим существованием. Как ты отнесешься к предложению перебраться немного севернее и создать на месте рейдовую мобильную группу, обладающую особыми полномочиями и подчиняющуюся только начальнику особого отдела округа?
– Конкретнее – куда?
– На реку Аргунь. Официальная задача отряда перехватывать потоки драгметаллов, утекающие в Китай с наших золотых россыпей, но, думаю, этим дело не ограничится. У наших границ в районе Чжалайнора сосредоточены значительные силы, подчиняющиеся Чжан Сюэляну. В случае возникновения конфликта ваша группа первая примет участие в боевых действиях. Короче, будешь готовить бойцов к диверсионной работе в тылу врага.
– Какова предполагаемая численность группы?
– Не более сотни бойцов.
– Могу ли я отобрать в отряд курсантов школы?
– Конечно, но не более двадцати человек, только курсантов-китайцев не трогай.
– Значит, на Аргунь, – задумчиво протянул я. – Климат в Забайкалье суровый. А у меня жена беременная, в декабре должна рожать. Где я ее там устрою?
– Сейчас лето, до заморозков успеешь обустроиться. Ты, наверное, не забыл насчет особых полномочий? Любой представитель власти на местах или командир воинского подразделения обязан оказывать всяческое содействие лично Косте Рукавишникову. Да ты можешь приисковое начальство раком поставить. Кстати, есть такое мнение, что часть золота уходит за границу не без их участия. О материальном обеспечении отряда не беспокойся. Кому положено, уже извещен. От тебя мне нужно принципиальное согласие, из-под палки никто тебя не погонит.
– Партия сказала «надо» – комсомол ответил «есть», – с улыбкой произнес я. Да и что мне было сказать еще? Сколько бы ни говорили про привилегии, которыми осыпает нас государство, все же есть в нашей службе и резко отрицательные моменты. В отличие от людей других профессий сотрудникам ОГПУ предоставляется возможность потерять буйну голову и в относительно мирное время[56].
Щеглов потянулся, взглянул на предзакатное безоблачное небо, вздохнул полной грудью.
– Эх, хорошо здесь! Остался бы на недельку, на охоту бы еще сходили, но нельзя, некогда. Работы невпроворот. Ты здесь дня за три постарайся управиться со сдачей дел, бери бойцов, и ко мне во Владивосток подгребай. Там решим проблему с экипировкой и прочие хозяйственно-административные вопросы…
Проводив автомобиль Щеглова до самых ворот, я вернулся в комнату отдыха и вызвал Дмитрия.
– Что случилось? – спросил Митька, едва взглянув на меня.
– Пойдем в канцелярию, – предложил я, не желая оповещать всех заранее о своем отъезде.
– Выходит, расстаемся, задницей о задницу и деньги врозь? – спросил Митька, страдальчески наморщив узковатый лоб.
– Почему? Земля она круглая, встретимся, к тому же у нас остается в совместном пользовании целая плантация женьшеня.
– Да, я тебе совсем забыл сказать: Семен Раскорякин пропал, нам всего один дневной переход оставался пройти до станции Лесозаводск. Бойцы намаялись, и я дал им поспать подольше, а Семен ушел на рассвете, и с тех пор я его не видел. Мы по его затесам шли, и вдруг следы оборвались. Слава богу, до станции всего версты три пройти оставалось.
– Вы его искали?
Митька скривился, как от зубной боли:
– Да куда уж там! С нами около трех десятков плененных контрабандистов. Где там наладишь поиски.
– Может, Семен сразу в Бикин махнул? Он ведь в последнее время там жил, – с надеждой спросил я и сразу понял, что сморозил глупость. Семен – человек ответственный. Отряд на полпути бы не оставил. – Ладно, Дмитрий, давай не будем расстраиваться заранее, главное, знай, что не подведу и при первой же возможности вычищу плантацию и отдам тебе твою долю. Теперь давай решим вопрос с людьми. Мне в первую очередь потребуются кавалеристы, и старшину Бурмина я у тебя тоже заберу…
И вот снова в городе. Здравствуй, Владивосток! Здравствуй, моя жена! Я теперь со спокойной душой и почти чистой совестью опять могу встретиться с тобой. Я совершенно здоров! Доктор, осматривающий меня, напоследок проворчал что-то об осторожности в любовных похождениях. Что вы, доктор! С этого момента и навсегда я примерный семьянин! И я на целых три дня получил отпуск! Дождалась меня, моя роднуля. Лицо светилось счастьем, и все эти три дня я принадлежал ей одной. За трое суток мы лишь дважды выходили из нашего уютного гнездышка.
Татьяна безропотно согласилась на переселение в Забайкалье. Так что пришлось нам часть отведенного времени потратить на улаживание ее дел – увольнение с места работы, посещение близкой подруги, покупку вещей в дорогу. А потом, уже вечером, возвращаясь домой, мы зашли в театральную кассу и взяли билеты на «Ревизора». Купив билеты, мы неторопливо, как солидная пара с большим стажем совместной жизни, шли под ручку по улице Ленина.
Центральная улица города за последний год заметно поблекла, лишившись яркой рекламы. Частные лавочки приказали долго жить. Закрылись кабаре, кафешантаны, рестораны и все частные магазины. На большинстве зданий висели топорно исполненные таблички с непонятной даже для меня аббревиатурой. Например, я долго и тупо расшифровывал ребус на табличке, намертво прикрученной к входной двери бывшего магазина готового платья. «ДальКомАрхиИск» – гласила надпись. Татьяна, огорченная моей невнимательностью, спросила, о чем я задумался, и расхохоталась: