Последним театральным звонком перед началом спектакля под названием «Путь в неизвестность» прозвонил привокзальный колокол, вагоны дернулись, и мимо окон плавно поплыл перрон. Я бездумно смотрел в проплывающие мимо постройки железнодорожного депо, жена сразу улеглась на нижней полке и, удобно устроив под голову бархатный пуфик, со вкусом вчиталась в очередной «дамский» роман «Роковая страсть» Анны Глум. Случайно бросив взгляд на яркую обложку, я невольно рассмеялся. Под этим псевдонимом писал романы старый одесский пидорас Самуил Грубель. Надо сказать, продукция, вышедшая из-под пера этого деловара, пользовалась большим спросом у образованной части женского населения. Откуда это я знаю? Дело в том, что помимо идеологов от партии им заинтересовались финансовые инспектора, а потом и наша контора. Этот прохвост не только писал романы, но и переводил их на французский язык. В Харбине у Самуила был партнер, от лица которого и заключались сделки на печатание произведений в частных дальневосточных издательствах, а продукция расходилась по всей стране. Деньги за границу текли рекой, и все в валюте. Старый пройдоха получал дополнительные гонорары за перевод с французского на русский, вернее наоборот, что, согласитесь, не однозначно, если учесть, что грамотных переводчиков в штате издательств не держали и данный типус переводил собственную мазню весьма произвольно, для блезиру. Нас заинтересовал способ передачи рукописей: в смысле, не передается ли вместе с ними информация разведывательного характера. Уж очень ловко эти рукописи возникали на столе «переводчика». Проныре повезло, в конечном итоге он вместо расстрела получил семь лет тюрьмы, за незаконные операции с валютой…
Поезд подходил к стации Раздольная – вот и первая остановка на нашем пути. Пора пойти проверить своих бойцов. Дело в том, что в последний момент я решил все же ехать отдельно от них со своей супругой. Беременной женщине в среде мужиков будет явно неуютно. Поэтому я выбил у железнодорожного начальства отдельное купе, правда, всего на три места. Так что свой багаж мы разместили и сами устроились с полным комфортом.
На дополнительных путях царила суета. Крестьяне, прихватив с собой довольно скудный скарб, грузились в столыпинские вагоны целыми семьями. «Раскулаченные», – подумал я. И в этот момент меня окликнули.
– Константин Сергеевич, товарищ Рукавишников! – Из проема теплушки мне махал смутно знакомый казак. Оглянулся на свой состав: мои бойцы курили, не отходя от вагонов. За ними присматривал старшина Бурмин. Медленно подхожу к теплушке.
– Здорово, Сергеич, никак не узнал? – светло-карие глаза казака насмешливо смотрели в упор. Да это же Трофим! Он в моей ударной группе служил. За неполный год он здорово изменился. Поседел, осунулся, только глаза остались прежними.
– Трофим, чертушка, ты как здесь оказался? – Обнимая старого товарища, я краем глаза отметил подходящего сбоку конвойного.
– Раскулачили, понимаешь, меня. Справным хозяином оказался. Теперь еду в Сибирь на поселение со всем своим выводком. – Трофим тяжело вздохнул, смахивая невольную слезу.
За спиной деликатно покашляли:
– Товарищ командир, не положено разговаривать с переселенцами.
Стоящий сзади меня конвоир, заметив малиновые петлицы, тут же сдал назад.
– Слышь, боец, мне два слова старому товарищу сказать надо, – дружелюбно заметил я. Быстро расстегиваю свой саквояжик (расставаться с ним в дороге я не намеревался) и не глядя цепляю горсть золотых «николашек». – Возьми, Трофим, на новом месте пригодится, больше помочь ничем, к сожалению, не могу.
Украдкой оглянулся – конвоир, отвернувшись, медленно шел прочь. Последний раз, пожав руку охотника, я бросился вслед уходящему составу…
Первые «ласточки» и почему-то в их число попал человек вполне лояльный к советской власти. Здесь, конечно, не обошлось без личной мести, жалко, времени на расспросы не было. Хотя я и уверен: решенное один раз в данной ситуации обратного хода не имеет.
В Хабаровске к нам в купе подсел пассажир. Пока я бегал в станционный буфет за сельтерской, пока общался с бойцами своего отряда, эта шустрая личность успела вполне освоиться на новом месте. Летчики они такие. Чуть оставь жену без присмотра, вмиг заболтают, очаруют, уведут. Но в данном случае повода для волнений не было. Виктор мне понравился. Доброжелательно веселый, шустрый живчик и, судя по рассказам, опытный летчик, собиравшийся перевезти свою семью на Дальний Восток. За ними он сейчас и ехал в Липецк, где как я и ранее знал, базировалась одна из авиаэскадрилий Красной армии[57]. Мы с ним беседовали на отвлеченные темы до самого вечера. Наконец я почувствовал, что жена устала и хочет прилечь. Выйдя в коридор, дождался, когда и Виктор сообразит выйти наружу.
– Угощайся, – предложил он, доставая шикарный серебряный портсигар с монограммой.
– Да я не курю, – сказал я, с интересом разглядывая предложенный предмет.
«Красному авиатору Виктору Крамаренко, за доблестное выполнение задания», – гласила надпись. Виктор, несколько рисуясь, лихо защелкнул портсигар и, с явным наслаждением затянувшись папиросой, пояснил:
– За двадцать два боевых вылета наградили.
Я напряг память: где это мы последнее время столь активно воевали?
– Горная Чечня. Двадцать пятый год, – подсказал Виктор. – Райончик еще тот. Там после Гражданской войны столько оружия скопилось, что мама не горюй! Советская власть только в крупных населенных пунктах на равнине, да еще в городе Грозном как-то держалась. Да что говорить! – Виктор махнул рукой и вопросительно посмотрел на меня.
– Давай зайдем, наверное, жена уже улеглась, – предложил я.
В купе нас ждал накрытый стол, а жена, отвернувшись к стенке, делала вид, что спит. Свежие огурчики, вареная курица, картошка умм…ням-ням. Под такую закуску не грех было и выпить. Видимо, Виктора посетила такая же мысль, так как он, не говоря ни слова, порылся в собственном чемоданчике и извлек бутылку коньяка, а к нему кусок кетового балыка. Налили, выпили, закусили, еще повторили. Виктор предложил выйти покурить, я составил компанию в надежде на продолжение рассказа, и Витя меня не подвел:
– Что говорить, советская власть в автономной области до двадцать пятого года была номинальной. Бандиты грабили население соседних районов и вовремя уходили от преследования, предупрежденные своими родственниками, занимавшими ответственные посты в структурах власти. В двадцать пятом году имам Гацинский объявил газават гяурам. Вооружены повстанцы были неплохо, у них даже пулеметы имелись в наличии и боеприпасов хватало. Я тогда служил в авиаотряде Северокавказского военного округа, нашу эскадрилью накануне дела перебазировали в Грозный… – Виктор несколько раз затянулся, раскуривая было потухшую папиросу, и продолжил рассказ: – Перед началом операции оперсоставом ОГПУ были произведены аресты в центральном управлении области, так что о наших намерениях горцы не догадывались. Войска оперативно перекрыли выходы к границе Грузии, Дагестану и Северной Осетии и двинулись на восставшие аулы. Многие селения просто невозможно было штурмовать в лоб даже после артиллерийского обстрела. Естественные преграды мешали. В таких случаях вызывали авиацию. Армия не пыталась снести все до основания. Перед штурмом парламентеры призывали выдать главарей и сдать оружие. Если следовал отказ или парламентеров просто убивали, то далее следовал артиллерийский обстрел и штурм. Если не получалось взять аул с наскока – вызывали нас.
– И что, во всех случаях бомбардировка помогала?
Виктор закурил следующую папиросу, прищурился от дыма.
– Нет, не всегда, хотя многие из горцев просто впадали в панику, впервые увидев самолет. Но нам четырежды пришлось бомбить аулы Хакмалой и Химой, прежде чем Нажмутдин Гоцинский сдался. В некоторых случаях даже бомбежка не помогала. Тогда комдив Апанасенко приказал брать в плен старейшин, после чего обращались к сопротивляющимся родственникам с ультиматумом: если не сдадутся, то расстреляем заложников. Больше осечек не было. Оружия собрали, на две войны хватит, одних винтовок более двадцати пяти тысяч единиц чеченцы сдали. Подавили восстание. Только чую, горцы еще не раз воевать против нас будут.
Ночью я долго не мог уснуть. Лежал, анализировал полученную информацию – сопоставлял ее с известной мне ранее. За два месяца восстание в Чеченской автономной области было подавлено. Наши потери – до взвода красноармейцев. Блестящая операция! И немалую роль в ней сыграли сотрудники ОГПУ, вовремя арестовавшие информаторов. Силы, брошенные против восставших, были, по сути, ничтожны. Всего-то пять тысяч пехоты и два кавалерийских полка. Преимущество было только в вооружении, но в горной местности это еще не главное. Главное, подход к проблеме. Жесткий и решительный. Горцы только силу уважают…
Глава 15Константин Рукавишников. В погоне за золотом
На станции Шилка два вагона отцепили от поезда, и далее до Сретенска нас тащила «кукушка». Татьяна, несмотря на то, что бойцы нам выделили отдельный отсек, чувствовала себя неуютно и всю дорогу молчала. Ничего не ела, глядела в окно, временами отрывая взгляд, чтобы забить подступавшую тошноту глотком сельтерской. Наконец наши мучения кончились. Вот и Сретенск – маленький городишко на берегу Шилки. В 1897 году к Сретенску подвели Транссибирскую магистраль, и город зажил, зажировал! По Шилке в Амур пошли баржи и пароходы в Хабаровск, Благовещенск… Окрестное население активно занялось торговлей. В городе открылись три банка, сотня торговых фирм, казначейство и таможня. Но счастье продолжалось недолго, всего-то лет двенадцать-тринадцать, а потом была построена КВЖД, и железную дорогу по нашей территории проложили в стороне от Сретенска. Увы, увы, городок обветшал. Остатки былого процветания можно было рассмотреть только в центре города в виде нескольких двухэтажных каменных зданий.
Пока бойцы выгружались, я с женой прошелся по городу, зашли в горсовет, но, к моему огорчению, глава города был не в курсе дела – ни о каких встречающих наш отряд он и слыхом не слыхивал.