– Нет, взяв учетчиков, мы сразу переполошим остальных членов преступной группы. Пока будем допрашивать подозреваемых – остальные ударятся в бега. К тому же учетчик может и не знать, где хранится награбленное.
Я взглянул на часы – ровно полночь.
– Через три часа уезжаю ночным поездом в Читу. Вернусь, тогда и решим, что делать дальше.
В трехэтажное здание, что на углу Амурской и Якутской, я зашел ровно в девять. Дежурный, внимательно изучив мое удостоверение, поинтересовался о цели визита, позвонил по внутреннему телефону, и я был пропущен. Поднявшись на второй этаж, без стука зашел в приемную. Не приемная, а шикарный гостиничный номер. Большие окна, тяжелые гардины бардового бархата, тяжелый дубовый стол, за которым восседал ответственный чиновник.
– Вы по какому вопросу, товарищ Рукавишников? – задало мне вопрос ответственное мурло.
– По личному, – ответил я, отстраняя вставшего на пути адъютанта.
– Да? – Сидящий за столом худощавый человечек удивленно уставился на нахально проникшую личность.
– Константин Рукавишников, вот мои документы, – представился я, суя под нос начальнику управления свое удостоверение.
– Наслышан, наслышан, – Воробьев выскочил из-за стола и с показной сердечностью затряс мою руку.
– Герои, одно слово – герои! Только появились и сразу банду Красницкого уконтрапупили! Славно! – Начальник управления опять обежал стол и, утвердившись в кресле, поинтересовался: – Имеются какие-то новые наработки, Константин Сергеевич? Всем, чем могу, помогу.
– Да, помощь не помешает. Во-первых, мне понадобится направление на три лица в службу охраны Дарасунского рудника. Плюс – три удостоверения личности рядовых сотрудников ОГПУ и еще одно направление[60] по линии геологического управления для прохождения практики студенту Семенову. Нужно товарища пристроить на обогатительную фабрику. Во-вторых, прошу доставить денежное довольствие для отряда на Нерчинский завод, и, наконец, мне самому потребуется некоторая сумма на командировочные расходы.
Надо сказать, что работать сотрудники аппарата умели. Не прошло и часа с момента поступления заказа, как секретарь внес в кабинет затребованные документы и семьсот рублей мне на командировочные расходы. Прощаясь, начальник управления заверил, что денежное довольствие для моего отряда отправит на днях.
К вечеру я уже был дома, а на следующий день наш квартет прибыл на рудник. Грузовик резко притормозил у одноэтажного деревянного здания рудничного управления. Изрядно промерзшие, мы были рады очутиться в теплом помещении.
– Товарищ, не подскажешь, где здесь кабинет секретаря парторганизации? – спросил я у пробегавшего мимо паренька.
– Слева по коридору, – последовал лаконичный ответ, и парень деловито побежал далее.
Чернявый секретарь, пыхнув папироской, вяло поинтересовался, что нам от него нужно. Оттеснив меня в сторону, к столу выдвинулся Зимин.
– Федул, чертяка, не узнал старого товарища! – воскликнул он и полез обниматься.
– А, это ты! – На хмуром лице секретаря на миг блеснула улыбка. – Мне Воробьев звонил. Попросил оказывать всемерную помощь вашей группе. Надо же, какая беда? Неужели, правда, золото воровать наладились?
Я оглянулся на неприкрытую дверь.
– Не волнуйтесь, никому не сообщал о вашем прибытии, – успокоил меня Гизатуллин. – Так какая помощь вам требуется?
– Надо поставить нашего «студента» поближе к участку, где происходит приемка-сдача готового продукта. Да, еще, там же работы ведутся в три смены, желательно, чтобы Семенов имел свободный график для прохождения практики.
– А вы втроем, значит, в охрану?
– Да, будем на подхвате.
– Хорошо, пускай сейчас идет в отдел кадров, я попозже туда загляну.
Прошла вторая неделя нашего пребывания на руднике, а подвижек в деле совсем не намечалось. Сашку Семенова допустили для работы в цех. Цех – только гордое название, на самом деле сарай сараем. Приемка-сдача золотого концентрата происходила именно в этом помещении, но до сих пор поймать кого-либо из учетчиков на ложных записях не удавалось.
Нашу троицу распределили по сменам, но к процессу приемки-сдачи даже близко не подпустили. Хорошо, хоть не к шахте приставили – шмонать работяг мне как-то не улыбалось. Дежурство на вышках тоже не мед, особенно в зимнее время, зато можно наблюдать за передвижениями: с прииска, на повозках подвозили руду, загружали в дробилки. Измельченная руда промывалась в осадочной машине и затем поступала в цех, где золотой концентрат растворяли в цианидах. Затем выпаривали. Получался конечный продукт, который, по нашим сведениям, сильно терял в весе при перемещении из цеха в хранилище. Последние два дня Зимин настойчиво советовал взять всех учетчиков и допросить с пристрастием. Понятно – в карауле намерзся, озверел малость. Я тоже колебался – со дня на день моя жена должна родить. Мне хотелось в такой момент быть с ней рядом.
Наконец смена закончилась. Трое караульных в сопровождении старшего наряда понесли добытое золото в хранилище. Из дверей цеха повалили рабочие, с ними вышел и наш «студент», странно, вроде он пробыл в цеху не более часа и мог бы отстоять еще одну смену. Сменившись с караула, я прямиком бросился в общежитие. Семенов меня дожидался, в спальном помещении. Уставшие работяги уже десятый сон видели, но я все же решил подстраховаться и вышел на улицу.
– Есть, поймал! – торжественным шепотом объявил Сашка. – Смена Турсунова выносит, не иначе.
– Как же ты догадался? Во время передачи в помещении никого нет, кроме наряда и учетчика.
– Константин Сергеевич, я же раз двадцать присутствовал при передаче концентрата в экспедицию. Все точно выходило. Весы проверяются, гири клейменые. Учетчики при мне взвешивали и верные цифры в журнал заносили. А сегодня эта старая крыса, Булкин, видимо, с похмелья все в сортир бегал. Стою, дожидаюсь, когда он соизволит слезть с горшка, и тут меня торкнуло! Рассмотрел я его гирьки внимательно. Гляжу – в килограммовой отверстие высверлено и так искусно замаскировано, что сразу и не заметишь.
– А может, этой гирькой и другие учетчики балуются?
– Нет, когда мы сдали концентрат, я через щель подглядел, как Булкин ее сразу спрятал. Очевидно, вместе с золотом передает ее старшему наряда. Наряд не шмонают перед выходом из здания. А смена сегодня как раз у Турсунова.
– Все ясно, значит, берем всех пятерых прямо сейчас.
Начальник охраны прииска только наладился лечь почивать, когда к нему в дом бесцеремонно вломилась наша четверка.
– В чем дело, бойцы? Бунт на корабле? – попытался еще пошутить Иван Дмитриевич, а в глазах его уже плескалась тревога.
Правильное предчувствие, когда дело до конца раскроется, его в лучшем случае разжалуют в рядовые сотрудники. Но пока он здесь хозяин, будем действовать через него. Я показал свое настоящее удостоверение и бумагу об оказании мне всяческого содействия. После чего вкратце ознакомил Ивана Дмитриевича с положением дел.
Не прошло и часа, как вся воровская группа была заключена под стражу. На прииске имелась своеобразная гауптвахта, в которой на данный момент постояльцев не было, поэтому наши подопечные устроились с комфортом, каждый – в отдельной камере. Дома у Турсунова, а затем и Булкина были произведены обыски. Вещественных доказательств хватало, даже просверленная гирька нашлась, а помимо орудия производства обнаружили валюту и золото. Как позже выяснилось, разбойнички промышляли на руднике более года и по весне собирались «сдернуть» за границу, но, увы, мечтам не удалось осуществиться.
В общем, раскололи партнеров до самого копчика. «Без меня далее справятся», – решил я и поутру с первой же попутной машиной уехал на станцию…
Дом встретил меня холодной пустотой.
«Дня два не топилось, – отметил я, про себя машинально обходя комнаты. Затем, опомнившись, поспешил в местную больницу. – Только бы все обошлось!» – молился и пришпоривал себя, все убыстряя бег.
В маленьком вестибюле местной больнички при входе во внутренние помещения сидела санитарка.
– Ты кудый-то, парень, разогнался? – дородная старушка раскрылилась в дверях и напрочь не желала пропускать меня в покои. – Операция там идет.
– У меня жена рожает. Рукавишникова Татьяна, – с мольбой глядел на бабку и даже попытался всучить ей мятую пятерку.
– Сказано: жди! – отстранила подношение непреклонная старуха. – Родить ко времени. Нельзя мешать ответственным людям.
Да понимал я все, что не положено, но места себе не находил.
– Ты, милок, впустую здеся не мотайся, лучше жене гостинцев принеси. И сам отвлечешься, и зря пол топтать не будешь. У меня, чай, руки-то не казенные, чтобы за всяким тут прибираться, – проворчала старушка.
Я полетел на станцию, но, увы, в буфете было ожидаемо пусто, на рынке, по осени еще влачившем жалкое существование, в данный момент не наблюдалось ни одного торговца. Пришлось напрячь председателя поселкового совета, и ближе к вечеру я вполне затаренный опять явился в больницу. На мой зов в вестибюль вышел пожилой, худой врач в круглых очках, белой шапочке и грязноватом халате.
– Ну как, доктор, я могу навестить жену?
Доктор скосил глаза, стараясь не встретиться со мной взглядом.
– Э-э, понимаете, батенька. Конституция у вашей жены, мягко говоря, хрупкая. Первые роды. Чрезвычайно утомлена здешним климатом. Ребенок был крупный.
– Был? Вы говорите: БЫЛ! – схватив доктора за грудки, я несколько раз его встряхнул и бессильно опустил руки. – Как она?
– Ее, слава богу, удалось спасти, потеряла много крови. Ей сделали укол, сейчас спит. Из всего, что вы здесь принесли, – тут доктор обвел взглядом кульки, лежащие на тумбочке, – пока понадобится только минеральная вода.
Задыхаюсь, ох как мне больно! Сердце молотит в бешеном ритме. По щекам текут невольные слезы.
– Не огорчайтесь вы так, у вас еще будут дети, – с фальшивым сочувствием произнес эскулап.