что-то в этом есть. Я бы не прочь поднатореть в этом деле. Половину времени, когда я дурачусь с девушкой, если хотите знать, я из кожи вон лезу только затем, чтобы найти это самое, господи боже, если я понятно выражаюсь. Взять эту девушку, с которой у меня сорвался половой контакт – я вам рассказывал. У меня где-то час ушел только на то, чтобы снять ее чертов лифчик. К тому времени, как я его снял, она была готова в глаз мне плюнуть.
Короче, я все ходил по комнате, ожидая, когда появится эта проститутка. Я все надеялся, что она симпатичная. Хотя мне было не так уж важно. Я как бы хотел просто разделаться с этим. Наконец, кто-то постучал в дверь, и когда я пошел открывать, мой чемодан оказался прямо под ногами, и я навернулся через него и чуть нафиг колено не сломал. Я всегда выбираю прекрасное время, чтобы навернуться через чемодан или вроде того.
Когда я открыл дверь, там стояла эта проститутка. Она была в двубортном пальто и без шляпы. Как бы блондинка, но видно, что крашеная. Зато не старая кошелка.
– Добрый вечер, – сказал я. Обходительный, как черт.
– Вы тот парень, о котором сказал Морис? – спросила она меня. Похоже, она мне не слишком обрадовалась.
– Это лифтер?
– Ага, – сказала она.
– Да, это я. Не желаете войти? – сказал я. Я чувствовал себя все более непринужденно. Правда.
Она вошла и сразу скинула пальто и как бы швырнула на кровать. Под пальто у нее было зеленое платье. Затем она присела как бы боком на стул возле стола и стала покачивать ногой. Она положила ногу на ногу и стала покачивать одной ступней. Для проститутки она была очень нервной. Правда. Наверно потому, что она была чертовски молода. Примерно моих лет. Я сел в кресло рядом с ней и предложил ей закурить.
– Я не курю, – сказала она. Голосок у нее был хрипловато-плаксивый. Еле слышный. И я так и не услышал от нее спасибо. Что с нее взять. – Позвольте представиться. Меня зовут Джим Стил, – сказал я.
– Часы у тебя есть? – сказала она. Ей, разумеется, было начхать, как меня зовут. – Эй, сколько тебе, кстати?
– Мне? Двадцать два.
– Сказочник ты.
Забавно прозвучало. Как-то так по-детски. Казалось, раз она проститутка и все такое, могла бы сказать: «Трепло ты «или «Хорош заливать», а то: «Сказочник ты.»
– А сколько тебе? – спросил я ее.
– Достаточно, чтобы знать, что к чему, – сказала она. Такая остроумная. – Часы у тебя есть? – спросила она снова, а затем встала и стянула платье через голову.
Мне от этого определенно стало не по себе. То есть, она сделала это так внезапно и все такое. Знаю, считается, ты должен возбудиться, когда кто-то встает и стягивает платье через голову, но я не возбудился. Возбуждение было последним, что я чувствовал. Уж скорее, подавленность.
– Есть у тебя часы, а?
– Нет. Часов нет, – сказал я. Ух, как мне было не по себе. – Как тебя зовут? – спросил я ее. На ней была только эта розовая комбинашка. Было как-то неловко. Правда.
– Лапочка, – сказала она. – Давай уже, а?
– Тебе не хочется поговорить немного? – спросил я ее. Не по-взрослому как-то прозвучало, но мне было чертовски не по себе. – Ты прямо очень спешишь?
Она посмотрела на меня как на психа.
– О чем тут, блин, говорить? – сказала она.
– Я не знаю. Ни о чем особенном. Просто подумал, вдруг тебе захочется поболтать немного, – она снова уселась на стул возле стола. Но я видел, что она не в восторге. Она снова стала качать ногой – очень нервная девушка. – Может, хочешь сигарету? – сказал я. Забыл, что она не курит.
– Я не курю. Слушай, если ты собрался разговаривать, давай. А мне есть, чем заняться.
Но я никак не мог придумать, о чем с ней говорить. Захотелось спросить ее, как она стала проституткой и все такое, но я чего-то боялся. Она бы наверно все равно мне не ответила.
– Ты ведь не из Нью-Йорка, а? – сказал я, наконец. Ничего другого не придумал.
– Из Голливуда, – сказала она. Затем встала и подошла туда, где я положил ее платье на кровать. – Есть плечики? Не хочу, чтобы платье измялось. Оно совсем новое.
– Конечно, – сказал я тут же. Я был рад встать и чем-то заняться. Я сам отнес ее платье к шкафу и повесил. Смешно. Мне стало как-то тоскливо, когда я повесил его. Я представил, как она идет в магазин и покупает его, и никто в магазине не знает, что она проститутка и все такое. Продавец, продавший ей платье, наверно, подумал, что она обычная девушка. Мне стало чертовски тоскливо – сам не знаю, почему.
Я снова сел и попытался поддержать беседу. Мне приходилось стараться за двоих.
– Ты каждую ночь работаешь? – спросил я и тут же подумал, как ужасно это прозвучало.
– Ага.
Она ходила по всей комнате. Взяла со стола меню и стала читать.
– А что ты делаешь днем?
Она как бы пожала плечами. Она была довольно тощей.
– Сплю. Давай к делу, – она отложила меню и посмотрела на меня. – Давай уже. Я не могу всю…
– Слушай, – сказал я. – Я сейчас не совсем хорошо себя чувствую. У меня был трудный вечер. Богом клянусь. Я заплачу тебе и все такое, но ты не очень против, если мы не будем этим заниматься? Ты очень будешь против? – беда в том, что мне просто не хотелось. Мне было как-то тоскливо, если хотите знать. Она на меня нагоняла тоску. Ее зеленое платье в шкафу и все такое. И к тому же, сомневаюсь, что я смог бы заниматься этим с кем-то, кто просиживает дни напролет в дурацком кино. Правда, сомневаюсь.
Она подошла ко мне с таким забавным выражением лица, словно бы не верила.
– Что такое? – сказала она.
– Ничего, – ух, как я занервничал. – Дело в том, что я совсем недавно перенес операцию.
– Да ну? Где?
– На этом, как он называется – на клавикорде.
– Да ну? И где это, блин?
– Клавикорд? – сказал я. – Ну, вообще-то, он в позвоночном канале. То есть, почти в самом низу позвоночного канала.
– Да ну? – сказала она. – Это круто, – и уселась, блин, мне на колени. – Ты симпатичный.
Я так разнервничался, что врал напропалую.
– Я все еще восстанавливаюсь, – сказал я ей.
– Ты похож на парня в кино. Ну, знаешь. На этого. Ты же знаешь, о ком я. Как его нафиг звать?
– Я не знаю, – сказал я. Она, блин, все сидела у меня на коленях.
– Да точно знаешь. Он был в этой киношке с Мэлвином Даглазом. Который мелкий брат Мэлвина Даглаза. Он еще с евоной лодки падает. Знаешь, о ком я.
– Нет, не знаю. Я в кино крайне редко хожу.
Затем она принялась забавляться со мной. Вульгарно так.
– Ты могла бы без этого? – сказал я. – Я не в настроении, я же сказал. Недавно была операция, – она и не думала вставать у меня с коленей, зато окинула таким зверским взглядом. – Слушай, – сказала она. – Я уже спала, когда этот чокнутый Морис меня разбудил. Если ты думаешь, я…
– Я же сказал, что заплачу тебе и все такое. Правда. У меня полно капусты. Только я практически только восстанавливаюсь после очень сложной…
– Какого же черта ты сказал этому чокнутому Морису, что тебе нужна девушка? Если ты только что перенес операцию на этом чертовом как там его. А?
– Я думал, что буду чувствовать себя гораздо лучше. Я преждевременно ошибся в расчетах. Кроме шуток. Извините. Если вы только привстанете, я возьму бумажник. Серьезно.
Она разозлилась, как черт знает кто, но встала у меня с коленей, чтобы я, блин, пошел и достал бумажник с шифоньера. Я вынул пять долларов и протянул ей.
– Спасибо большое, – сказал я ей. – Спасибо на миллион.
– Это пятерка. За раз десятка.
Она начинала чудить, это было ясно. Я боялся чего-то подобного, правда.
– Морис сказал, пятерку, – сказал я ей. – Он сказал, до полудня пятнадцать, а за палку всего пять.
– За палку десять.
– Он сказал, пять. Извините, правда, но на большее я не согласен.
Она как бы пожала плечами, как и перед этим, а затем сказала очень холодно:
– Не возражаете подать мне платье? Или это будет слишком?
Она была довольно стремной. Даже со своим визгливым голоском она нагоняла жути. Будь она здоровой старой шлюхой, с кучей макияжа и все такое, она бы вдвое меньше жути нагоняла.
Я пошел и принес ей платье. Она надела его и все такое, а затем взяла с кровати свое двубортное пальто.
– Бывай, утырок, – сказала она.
– Бывай, – сказал я. Не сказал ей ни спасибо, ничего. И хорошо, что не сказал.
14
Когда старушка Лапочка ушла, я еще посидел немного в кресле и выкурил пару сигарет. За окном светало. Ух, как мне было фигово. Такая тоска взяла, не представляете. Что я стал делать, я стал разговаривать, как бы вслух, с Элли. Иногда я так делаю, когда тоска одолевает. Я все говорил ему возвращаться домой, взять свой велик и встретиться со мной перед домом Бобби Фэллона. Бобби Фэллон жил недалеко от нас в Мэне – это много лет назад. Короче, как было дело: однажды мы с Бобби собрались на озеро Седебего на великах. Собирались взять с собой ланчи и все такое, и наши духовушки – мы были пацанами и думали настрелять чего-нибудь нашими духовушками и все такое. Короче, Элли услышал, как мы говорим об этом, и захотел с нами, а я его не пускал. Сказал ему, он ребенок. Поэтому теперь иногда, когда меня тоска одолевает, я говорю ему: «Окей. Иди домой, бери свой велик и встретимся перед домом Бобби. Поспеши.» Не сказать, чтобы я не брал его с собой, когда направлялся куда-нибудь. Брал. Но в тот день не взял. Он не стал обижаться – он ни на что не обижался, – но я все равно невольно думаю об этом, когда тоска одолевает.
Наконец, я разделся и лег в постель. Мне хотелось помолиться или вроде того, когда я в постели лежал, но я не мог. Я не всегда могу молиться, когда хочется. Между прочим, я как бы атеист. Иисус мне нравится и все такое, но в остальном меня мало что волнует в Библии. Взять хотя бы апостолов. Они меня дико бесят, если хотите знать. Они ничего так, когда Иисус уже умер и все такое, но пока