Кажется, Игорь подумал в том же направлении. Ничего не сказал, однако взгляд его выдал.
— Себя при таком раскладе в каком качестве видите? — спросил Кирсанова Сугорин с долей ехидства. Пусть они и состояли в одном отряде с самого Константинополя, а все-таки армейского капитана он с жандармским ротмистром не равнял. — Наместником новой русской территории не мыслите?
— Да о чем вы, Валерий Евгеньевич? Не по Сеньке шапка. Найдутся достойные люди. Я попроще. Если возражений не будет, желаю в Кейптаун отправиться. На месте присмотреться, что у них и как. Вдруг что и высмотрю интересное, как нашему брату положено. Вы же за такие дела не возьметесь?
Воронцов опять усмехнулся.
Было время, он давал Кирсанову читать интересные книжки, в том числе весь цикл романов об Исаеве-Штирлице. И фильмы тоже показывал. В принципе Павлу нравилось, хотя нередко он обращался к Воронцову с вопросами: «Это что, на самом деле так было?» Получив утвердительный ответ, разводил руками: «Не зря я коммунистов никогда не уважал. Уж такое дилетантство, уж такое… А полковник Гиацинтов в „Пароль не нужен“ — вообще злобная карикатура. Я бы на его месте этого Максима со всем подпольем раскассировал — и делать нечего! Что на самом деле и происходило. Вы разве не знали, что две трети большевиков и эсеров у нас в агентах состояли?»
— Однако проиграли вы, а не они, — со странной для самого себя горячностью отвечал Воронцов. Вроде как на белой стороне воюет, а про бывшую Советскую власть все равно упреки слышать неприятно. Жизнь ведь там прожита, пусть и с чувством внутреннего протеста. Так ведь и выбора не было. Потом появился…
— Не ко мне вопрос, не ко мне, — с теми самыми жандармскими интонациями, заведомо утрированными, отвечал Кирсанов. — Наша б воля, кроме «легальных марксистов», вроде господина Струве, все остальные в Акатуе бессрочную каторгу тянули. Да десяток министров посадить — и мировой войны бы не случилось.
— Кейптаун для тебя, — спросил Воронцов, — вроде Владивостока будет?
— Лучше, Дмитрий Сергеевич. Намного. Там, как ни крути, русские люди с русскими глотки друг другу рвали, а здесь мы — деликатненько. Они между собой разбираться станут, мы в сторонке постоим.
Нет, не хотел бы Воронцов видеть Кирсанова в числе своих врагов. Переиграть его было, конечно, можно, но только с использованием «потусторонних» средств и методик. Попросту, с глазу на глаз и в нормальной обстановке — и браться не стоило.
— Так езжай. От меня что-нибудь требуется? — спросил Дмитрий, как заботливый начальник, в отсутствие остальных «командоров» берущий ответственность за «младших братьев» на себя.
— Совсем почти ничего. Денег достаточно, настроения тоже. — Слегка куражась, Павел достал из кармана бумажник, высыпал на ладонь приличную горку крупных неограненных алмазов, от пяти каратов и больше, убрал обратно. — Я бы двух помощников с собой взял, если не возражаете. Как, Михаил Федорович, — обратился он к Басманову, — Давыдова и Эльснера со мной отпустишь? Мужчины они самостоятельные, культурные, очень мне пригодятся, на подхвате. Связь, конечно, будем поддерживать. На всякий случай. Да, кстати, от Новикова с компанией опять ничего?
— К сожалению — ничего. Не повод беспокоиться, но все-таки…
Ростокин, до этого с интересом слушавший пикировку Кирсанова с Воронцовым, нашел повод вмешаться. Он только позавчера пришел с Белли на «Изумруде» в Мозамбик, многих подробностей не знал.
— Сколько, ты сказал, они на связь не выходят?
— Третья неделя пошла…
— Ни по каким каналам? — Игорь имел в виду, что, кроме обычной коротковолновой, имеется еще и прямая связь роботов с собственным коммутатором, при необходимости объединяющим их псевдомозги в общую систему.
— Ни по каким…
— Тогда беспокоиться стоит в единственном случае — они снова вышли из времени. Добровольно или нет — вопрос. В любом другом — с ребятами могло случиться что угодно: убиты, в плену и так далее, но с роботами — нет. Раздавленные танком, что тоже исключается, за отсутствием здесь танков и по причине хорошо развитого инстинкта самосохранения и особой подвижности наших механических помощников, даже в непосредственной близости от ядерного взрыва информационные или тревожные сигналы они подавать все равно будут.
Ростокин был человеком из будущего и моментами соображал быстрее предка.
— Готов согласиться, — кивнул Воронцов, — но разве от этого легче? К тому же могу предложить свой вариант, пооптимистичнее, что ли. Возможно ведь, что там, куда они намеревались проникнуть, особые условия прохождения радиоволн. Или вообще нет никаких условий…
— В мировую войну мы получали письма из дома раз в месяц, в Гражданскую — вообще не получали, — утомленный бессмысленным, на его взгляд, разговором, сказал Сугорин. — Что из этого? Если у вас есть желание — давайте прямо сейчас двинемся на поиски. Здесь нас ничего особенно не держит. А то — попробуйте поискать товарищей другими доступными вам способами.
— Да уж давайте еще немного подождем, — ответил Воронцов. — С неделю, например. Это ничего не меняет. А ты, Павел, езжай в свой Кейптаун. Завидую я тебе, честно сказать…
— А уж как я вам, — не преминул ответить Кирсанов.
— Добираться как думаешь? — уже серьезно спросил Воронцов. — Неужто по железке и через тылы наступающих войск?
— Зачем так усложнять, господин адмирал? Небось не откажете на «Призраке» меня подбросить, куда нужно? Не Гражданская война, в самом деле, и я не подполковник Рощин, через махновские края пробираться. То есть пробрался бы, речи нет, но есть и поудобнее способы.
— Не сомневаюсь, Павел Васильевич. Вы и на Марс полетели бы, как герои упомянутого вами графа Толстого, — ответил с уважительной улыбкой Воронцов. — Законный хозяин на яхте отсутствует, но я думаю, сложностей от этого не будет. «Капитан Ларсен», знающий «Призрак» от киля до клотика, на месте, команда тоже, а Владимир на всякий случай сходит обеспечивающим[99].
— Значит, завтра к вечеру и отправимся…
Эльснера с Давыдовым Кирсанов разыскал в ресторанчике, удобно прилепившемся у склона обращенного к морю холма. Открытая веранда со столиками вокруг мощенного плоским камнем дворика, посередине которого росло единственное, но зато неохватное дерево. Сикомора, наверное. Далеко внизу с гулом разбивался о прибрежные рифы бесконечный и вечный океан.
В очередной раз отвоевав свое и получив положенные «боевые», штабс-капитаны пили местное вино, закусывая дарами моря. Им было хорошо, издалека видно. Неизвестно который раз выжившие, чего никакая теория вероятностей не допускала (не может нормальный человек семь-восемь лет ходить в штыковые и прочие атаки, глотать ядовитые газы, выкарабкиваться из заваленных германскими «чемоданами»[100] окопов, выздоравливать от брюшного и сыпного тифа без всякого пенициллина), молодые еще мужчины беспечно веселились.
Со стороны Мадагаскара по небу надвигались низкие черные тучи, сулящие ливень и грозу. Но и они не пугали. Никакой шторм на такую высоту не достанет, а от дождя и урагана можно укрыться внутри здания, сложенного из местного камня. Португальцы — люди понимающие. Если за сто лет такое строение не снесло штормами, так и сейчас обойдется.
Кирсанов выбрал этих офицеров, зная их уже пять лет, еще и потому, что к разгулу они были не склонны. Вернулись с поля смерти, и пожалуйста, винцом балуются, никакой водки гранеными стаканами.
— Не помешаю, господа? — спросил Павел Васильевич, делая тростью приветственный жест. Как маршал своим жезлом.
— Как же вы помешать можете? — весело блеснул зубами Давыдов. — Это разве мы вам…
Полковник подвинул стул, прислонил к нему трость, снял шляпу. Щелчком пальцев дал знак лакею.
— Не надоело, кстати?
— Что именно? — осведомился обстоятельный Эльснер.
— Да Ваньку вот так валять, Павел Карлович? Пора бы уже в возраст войти, сообразить, что некоторые шутки от частого повторения много проигрывают в остроумии…
— Да оно конечно, — вздохнул Давыдов, — а от некоторых привычек как ни старайся, никуда не денешься…
— Ну вот, чтобы вам немного помочь — имею предложение…
Официант принес Кирсанову бутылку местного вина, мало уступающего произведенному на Иберийском полуострове.
Он сделал совсем маленький глоток, с видом истинного знатока прищелкнул языком.
— А тросточка у вас, Павел Васильевич, непременно с отравленным острием и пружинкой? — тем же невинным тоном спросил Давыдов.
— Какая банальность, Никита Полиевктович. — Жандарм тщательно выговорил сложное отчество. — Всего лишь шесть патронов калибра одиннадцать — сорок пять. Еще вопросы есть?
Вопросов не возникло. Тон полковника к ним не располагал. Все ж таки они были не более чем поручиками военного времени, а он — кадровым ротмистром довоенного. Для понимающих людей это имеет большое значение. Что бы они о себе ни воображали.
Кирсанов закурил папиросу, и это тоже было не совсем обычно. С самого Стамбула его считали человеком некурящим и непьющим.
— О предложении — поподробнее, — полюбовавшись выпускаемыми жандармом кольцами дыма (очень умело), сказал Эльснер.
— Вы себя в близкой перспективе как видите? — вопросом на вопрос ответил Кирсанов. — Уж простите, давненько знаю вашего брата. С самого четырнадцатого года. При всех талантах даже до батальонных командиров недотянули. Что при царской власти, что при новой. Не прав? Вы и под Гумбиненом такие же были. С лихостью помереть — пожалуйста! Головой подумать — уже труднее. Нет?
— Допустим, не нужна нам любая перспектива, — с долей агрессии ответил Давыдов, в то время как Эльснер слегка задумался. Немец, одно слово. — Вот сидим здесь, выпиваем, разговариваем, а что завтра будет — абсолютно наплевать!
— И это понимаю, — согласился Кирсанов. — Я бы и сам с таким удовольствием на все наплевал. А утром просыпаешься — если при памяти, и никуда от мыслей не деться, томить начинает: кто я, для чего я, что делать и кто виноват. Не бывало?