– Я думала, какой-то, может, магнетизм… – Маша пожала плечами. – Еще один раз меня довольно сильно ударило током. На даче у товарища. Я даже слегка отключилась.
– Серьезно? – спросил папа.
– Да! Меня просто дернуло, я выключатели хотела проверить в щитке. Я упала, но сразу очухалась… А потом концерт…
– На концерте она прыгнула со сцены на людей.
– Так… – Профессор наклонил голову.
– И из меня как бы что-то вырвалось… – У Маши при произнесении этих угловатых слов было ощущение, что она пересказывает сюжет мультика. – И девочку ударило…
– Девушка, на которую Маня угодила, попала в реанимацию, – продолжил за нее папа. – В клубе тогда решили, что она пострадала от кабеля, нашли пробоину в звуковой аппаратуре. Но Маша утверждает, что это от нее… Саш, ты понимаешь, с чем мы тут имеем дело?
– Хм. Понимать-то… Давай до конца ее дослушаем.
– Потом я решила, что это что-то такое во мне… Я еще раз так ударила одного мальчика…
– Какого мальчика? – Папа поднял брови. – Ваню?
– Ты не знаешь. Он меня обнял… И это опять случилось, его вот о стену ударило.
– Подожди, о стену же тебя ударило?
– Стоп-стоп. – Профессор вскочил, взял со стола засаленный блокнот и ручку. – Давайте четко разберем порядок событий. Может она с датами все это проговорить? – он обратился к папе таким тоном, словно Маши не было в комнате.
– Ты прав. Давай по порядку. Когда ты впервые заметила и что именно?
– Сначала стрелки приборов. Потом щиток, и меня дернуло. Потом концерт… – шаг за шагом Маша изложила все, что происходило с ней последние месяцы.
– Почему же ты ничего не говорила?
– Да как такое расскажешь? Я не думала, что это взаправду. Случилось в клубе и случилось, мама убедила, что такие аварии все время происходят. Заикания начались. Экзамены. Все навалилось. Потом с другом. Кстати, – Маша увидела на столе маленький телефон профессора, – мы выяснили, что я телефон могу руками заряжать.
– Как это мы? – вновь вступил в разговор профессор.
– Мой друг.
– Значит, друга ты посвятила, а родителей нет?
– Только одного. Но мы уже всё… Не общаемся.
– Что он знает? – Кьяница перевел суровый взгляд на папу.
– Знает про концерт, как я, собственно, его самого ударила, а еще про телефоны. Когда это с ним произошло, я ему тогда и призналась… Вы, может, мне объясните, что все-таки творится?
– Подожди, – перебил ее папа. – Давай про сегодня. Ты сегодня бегала. Правильно? Где ты бежала?
– По Фонтанке… Мимо Невы еще.
Профессор принялся рыться в чешской горке. Выудил бумажный квадрат, сложенный в несколько раз. Развернул. Карта Петербурга.
– Сможешь наметить маршрут?
– Зачем?
– Мань, нарисуй, как бежала, а?
Кьяница протянул Маше огрызок карандаша, разложил карту на столе. Включил настольную лампу. Она принялась чертить свой маршрут. Троицкий проспект, Коломна, Нева, площадь Труда, Никольский собор, Садовая… Кьяница и папа склонились над картой. Кьяница бессловесно показывал что-то папе кукольным пальцем. Ткнул в несколько точек, Маша не успела уловить, куда именно, а потом опустил перст на Троицкий собор и несколько раз стукнул по поверхности карты. Поднял на папу увеличенные глаза.
– Видишь это, да?
– Вижу. Ты хочешь сказать, что…
– Погоди, Федь. Сядь. Расскажи, что сегодня было в соборе. Только ничего не пропускай!
– …первый раз за это время этот удар был направлен внутрь меня самой, а не наружу… – спустя несколько минут окончила Маша.
– Слушай, а зачем… – Папа сверкнул стеклами очков. – Как ты вообще попала в Троицкий?
– Хотела свечку поставить…
– С каких пор ты в церковь ходишь?
– Потянуло, – смутилась Маша.
– Ладно, – профессор вдруг хлопнул в ладоши, – предлагаю в лаборатории посмотреть, что мы имеем. Чтобы все, здесь сказанное, подтвердить. – Он покрутил пальцем в воздухе.
– У меня, кстати, еще ее ЭЭГ есть…
– А чего энцефалограмму делали?
– Она ведь не заикалась с тех самых пор. Было непонятно…
– Теперь тебе уже ЭТО понятно?
– Нет, Саш…
– Когда вы мне объясните, что это? – Маша капризно обратилась к обоим. В этот момент дверь приоткрылась, и в комнату заглянул Родион.
– Ого! Вот так гости! – Родион тотчас вошел в комнату, разводя руками.
– Здравствуй, сын. – Профессор Кьяница, к удивлению Маши, не пожал руку Родиона, а ласково приобнял его. – Как видишь, я не один.
Родион поцеловал Машу в щеку, не стесняясь папу, которому протянул руку и представился.
– А вы что же знакомы между собой? Это мой старый коллега, Федор Депре, я тебе о нем говорил.
– Папа много рассказывал о ваших былых экспериментах!
Это радостное расшаркивание отвлекло всех от нависшей в воздухе тайной проблемы.
– Ты ведь, наверное, заниматься пришел, я и запамятовал… – Профессор хлопнул себя по лбу. – У нас тут небольшие пертурбации. Все вместе едем в университет!
– Вот как? И Маша едет? Может, мы с тобой пока…
– Она в первую очередь едет.
– Саш, можно тебя на два слова. – Папа увлек Кьяницу к окну, и, склонив головы, они стали тихо переговариваться. Родион схватил кота.
– Что это тут происходит? – спросил он Машу.
– Даже не знаю, как сказать… Кстати, я бегала… Ты был прав. Что-то такое необъяснимое и правда включается.
– Вот видишь! Что я говорил?
– Все, мы порешали. – Папа взял Машу за плечо. – Едем вместе.
– По дороге обсудим твою задачу. – Кьяница повлек Родиона к выходу из комнаты, и, не переставая переговариваться, компания поспешила на улицу.
Всю дорогу в машине профессор Кьяница тоном, каким он читал лекции, расспрашивал Родиона о решении какой-то замысловатой задачи. Маша озадаченно смотрела в окно, папа периодически ободряюще похлопывал ее по коленке, а дочь кидала на него вопросительные взгляды. Присутствие Родиона не давало говорить о происходящем открыто. А профессор и папа были как будто этому только рады.
– Замечательный, Федор, у тебя автомобиль, – Кьяница взялся руками за подголовник водительского кресла, – сколько же такой нынче стоит?
– От комплектации зависит… – Папа смотрел на дорогу.
– Это тебе не на метре, конечно, ноги стирать, – продолжил Кьяница.
Папа не ответил. Они припарковались около невообразимо длинной политеховской ограды.
– А что вы там хотите-то? – спросил Родион рассеянно, когда все вместе двинулись по направлению ко входу в главное здание.
– В лаборатории проверить одну вещь, – ответил ему папа. Они с профессором обогнали Машу и Родиона и пошли впереди.
– Чего они задумали, а? – Родион щурился на солнце.
Они поднялись по лестнице и проследовали по запутанной системе коридоров, миновали пару этажей, оказавшись под самой крышей. Наконец профессор выудил из кармана гремучую связку ключей и отворил небольшую, по сравнению с дверью аудитории, в которой он демонстрировал Маше листы с экзаменационными ответами, дверку. Внутри стоял запах, похожий на аромат заброшенных книжных шкафов, лишь с тем небольшим отличием, что был сдобрен ноткой озона. По вытертому линолеуму Маша шагнула в пространство, напоминавшее склад, густо заставленный разнокалиберными приборами: изоляторами, металлическими шкафчиками с кучей разноцветных кнопок, щитками и вольтметрами. Посередине в квадратной клетке она увидела здоровенную, похожую на шар под корабликом Адмиралтейства серебристую сферу.
– Что это?
– А это трансформатор такой. – Профессор тем временем уже по-хозяйски рылся в исполинском деревянном шкафу, полки которого были уставлены сотнями старых картонных папок, отворив стеклянную библиотечную дверцу.
– Давненько я тут не был, – выдохнул папа, озираясь.
– Да уж, – отозвался Кьяница. – Пожалуй, с того дня, Федь.
– С какого дня? – подал голос Родион. Он подошел к клетке возле сферы и попытался просунуть ладонь сквозь мелкую сетку.
– Ничего там не трогай, – окликнул сына профессор, выбираясь из недр шкафа. Опустил круглые очки на нос и с какими-то бумагами в руках подступил к Маше.
– Значит, задача сейчас такая… – Глазами он продолжал шарить в бумагах. – Ты, Мария, встаешь вон на ту штуку, на изолятор. Иди-иди, не робей.
– Как я, по-вашему, на нее залезу? – Маша оглядывала ребристый изолятор из белого фарфора размером с уличную урну.
– Да вот так и вставай, – папа лихо вскинул ногу на изолятор, – или… можешь сесть, в принципе. Только ноги на землю не ставь. Хотя… У тебя подошва резиновая? – Он наклонился и пальцем потрогал подошву ее кеда. Маша опустилась на изолятор, как на кухонную табуретку. Профессор Кьяница выудил откуда-то похожий на прибор для кардиологического скрининга серый прямоугольник с небольшим экраном и водрузил его на пол рядом с Машиными ногами.
– Что вы делаете? – Родион с любопытством наблюдал за суетливыми движениями отца.
– Осциллограф. – Папа кивнул Маше на прибор.
– Федь, помоги-ка мне тут, – крикнул профессор из-за нагромождения мебели в углу, – и ты, Родь, – тут втроем не справиться…
Папа и Родион поспешили к нему. Маша осталась на изоляторе. Ее джинсы выпачкались пылью, она принялась отряхиваться и чихнула; казалось, эти приспособления никто не использовал десятки лет. Желтые цилиндры люминесцентных ламп воинственно жужжали у нее над головой. Из угла послышался скрип. Папа, профессор и Родион с трудом выволокли небольшой черный ящик, на крышке которого высились три уменьшенные игрушечные копии изолятора, на котором сидела Маша. Сложно было поверить, что эта штуковина, по габаритам схожая с черным ящиком из передачи «Поле Чудес», с трудом дается шести мужским рукам. Родион закатал рукава свитера, а по линолеуму, вслед за ящиком, уже тянулись светлые мохнатые царапины.
– Измерительный трансформатор. – Папа тяжело дышал.
Наконец ящик подполз вплотную к осциллографу, и руки разжали.
– Теперь кабели. – Профессор шумно выдохнул и тут же, как кузнечик, отскочил к шкафам.