– Вы ничего не хотите нам рассказать? – дерзко обратился к ним Родион.
– Едем домой. – Папа, как копье, метнул в Машу недобрый взгляд, не обратив на слова Родиона никакого внимания. Она неохотно поднялась. – Уходим, – повторил папа.
– Пока, – неуверенно сказала Маша Родиону, – до свидания, Александр Феликсович. – Профессор курил, отвернувшись от всей компании, и не обернулся. Родион молчал.
И не прощаясь, не пожав руку профессору и Родиону, не проронив больше ни слова, папа пропустил Машу вперед, проследовал за ней по направлению к машине и заговорил вновь лишь только тогда, когда она опустилась на сиденье и с яростной силой захлопнула дверцу.
Задача 8Накрой галошами розетки
– Осторожно! – воскликнула Маша.
Их автомобиль чуть не влетел в бок мусорного грузовика во время поворота на площадь Мужества: папа словно отключился и не видел, как грузовик бесцеремонно пересекает полосу в каких-то сантиметрах от капота.
– Прости, – он часто моргал, продолжая крутить руль, – задумался…
– О чем? Можешь уже объяснить? – Маша заерзала на сиденье. – Родион сказал про заметку об электромагнитном поле, которую нашел у Кьяницы. О том, что вы стали работать над этой темой… Это связано со мной, да? – Она, встрепенувшись, смотрела на папу.
– Никак. – Папа поглядел на нее с тоской.
– Почему?
– Не спрашивай. Уже поздно, пора домой. Мама волнуется.
– То есть ты мне опять ничего не скажешь?
– Погоди чуть-чуть, Мань. Ты как, голодная?
– Пап, ты меня забрал от врачей, – Маша не собиралась затыкаться, – подключал ко мне провода, и спрашиваешь, голодная ли я?! Да я по горло сыта всем этим! Ты выманил из меня все, что я знаю, а теперь провел свои опыты – и собираешься чинно обедать?
– Ужинать. – Папа покрутил запястьем, поправляя часы.
– А если я к врачу вернусь в больницу и скажу, что мне нужна помощь?
– Мань, успокойся. – Он нахмурил брови. – Поверь, и мне тяжело. Потерпи. Надо кое-что решить. Обещаю, что все очень скоро объясню.
– А мама в курсе?
– Да. Мама в курсе.
Так, в молчании, ехали в сторону дома. Летний город заглядывал в окна автомобиля, и Маше не верилось, что эти маленькие уличные детали, работник бензоколонки в красной кепке, заправлявший чей-то драндулет, девочка с лопнувшим шариком, который теперь багровой тушкой волочился за ней на нитке, тысячи зеленых ладошек на деревьях, такое четкое, трезвое соотносится с обстановкой лаборатории, событиями в соборе и в больнице, словами Родиона… Казалось, это какой-то грандиозный розыгрыш, из багажника вылезет кинооператор и ей объявят, что ее облапошили, будут хлопать в ладоши, голосить, а она закроет лицо руками и будет смеяться от облегчения.
– Понимаю, что тебе не терпится все узнать… – Папа словно прочел ее мысли. – Просто я тоже понял лишь в больнице, а теперь в лаборатории увидел… Подтверждение нашел, можно так сказать. Вещи, над которыми мы тогда бились не один год, теперь разъяснились. Как будто старую фотопленку проявили. Их надо сложить в логическую мозаику…
– Меня теперь заберут на опыты, да? – спросила Маша. Мимо пронесся тонированный джип, из приоткрытых окон которого грохотала музыка.
– Никто тебя не заберет, Мань. Но знать об этом никто посторонний пока не должен, договорились? Вот этот мальчик, которого ты упоминала, он кто, собственно… такой?
– Знакомый один… Ну как знакомый, гуляли вместе… Потом рассорились. Рассказывала ему про приступы с током. И про телефон руками. Что оно проявляется в моменты, когда я сильно нервничаю…
– Стоп. А это проявляется, только когда нервничаешь?
– Я же говорила…
– Не говорила.
– Говорила, еще на квартире… Или в больнице тебе… Блин, ну и денек…
– А в каком смысле нервничаешь?
– Я поняла, что это напрямую зависит от накала эмоций. Если, скажем, я очень буду злиться. Вот помнишь, я с мамой поругалась? Ты еще в комнату зашел и воняло?
– Да! Это что было?
– Это я схватила игрушку, и она расплавилась… Я расстроилась. На концерте с друзьями переругалась и… – Сказать папе, что распсиховалась из-за того, что ее динамит парень, Маше было неловко. – Когда стояла на сцене перед прыжком, очень злилась тоже…
– А друга этого ударила, когда что? Он тебя обидел?
– Нет… Там просто переживала… – она запнулась, – просто он мне очень нравился.
– Понятно. Значит, в лаборатории ты взбеленилась, потому что он звонил?
– Наверное… А что вы ко мне подключили?
– Так я же все комментировал, это был трансформатор замера напряжения!
– Да я при профессоре боялась слово сказать, пап! Не понимала, что вы творите!
– Мы поставили себе задачу проверить, какое электрическое напряжение концентрируется в твоем теле. Судя по описаниям, похоже, что в тебе неким образом накапливается электрический ток. Мы хотели убедиться и понять, о каких напряжениях идет речь. Ты же понимаешь, что в розетке дома один класс напряжения, а у трансформаторов в подстанции совершенно другой. Когда людей бьет так, что они попадают в реанимацию или того хуже, – это класс напряжения, который в подстанциях, а не от розетки. Поэтому мы подсоединили тебя, прости, пожалуйста, к измерительному трансформатору. Осциллограф показывал уровень напряжения, это своеобразный экран, как у хирургов, когда сердечный ритм считывают. Вот и мы считывали. Только другое. А заземление нужно для того, чтобы образовалась цепь. Как в задачах по физике.
– Только в задачах нет того, чтобы частью цепи было человеческое тело…
– Верно. Такое вообще науке неизвестно. Поэтому мы и хотели все проверить. Сначала ничего не отображалось. Ноль. А потом… Когда тебе позвонили… Напряжение подскочило до колоссальных значений. Десять киловольт. Чтобы ты понимала, это можно где-то на сутки запитать вот такое здание. – Он указал на пятиэтажный сталинский дом, проплывавший мимо. – А потом ты содрала клемму…
– А профессор что же? Почему так злился?
– Потому что он над темой работать не переставал, в отличие от меня, и теперь, – папа шумно вздохнул, – хочет тебя целыми днями тестировать. А я ему сказал, что надо подождать. И, вообще, моя задача сейчас тебя защитить.
– От чего?
Он вытащил из кармана пиджака телефон и, не отрываясь от руля, напечатал в тексте сообщения: «Такие вещи вслух можно обсуждать только вдали от машин, телефонов и прочего. Дома тоже рот на замке. Завтра утром едем в одно место, и я расскажу. Понятно?»
Маша водила глазами по строкам, а потом неуверенно кивнула. Они зашли в квартиру. Мама ждала их на кухне.
– Как вы, дорогие? – спросила она с грустной улыбкой. – Ужинать будете?
– Мы весьма неплохо. Да, Мань?
– Я тут вся извелась. Может, пойдем погуляем?
– Маша, ты поешь пока тут сама?
Машу удивил этот вопрос и весь их заговорческий тон. Она думала, они обступят ее, будут допрашивать, мама станет кудахтать как курица и хлопать над ней крыльями. Но по тому, как они переглядывались, как мама отшвырнула передник куда-то в полки, было похоже, что они хотят от нее уйти. Слиться.
– Свитер накину. – Мама умотала в спальню.
– Ничего, освоишься тут пока?
– В душ хочу.
– Мань, еще раз напоминаю, тему обсуждать с кем бы то ни было нельзя.
– А Родион?
– А что Родион? Ему там Саша то же самое скажет…
Спустя пять минут дверь за родителями захлопнулась. Маша осталась одна. Отправилась в ванную. Когда высушила волосы и в халате выползла на кухню, родителей все еще не было. Не пришли они, когда она попила чай и даже съела бутерброд с колбасой. Ключ заколупался в замке, когда Маша уже почти уснула. Выглянула в коридор. Там на полу валялся мамин свитер.
– Мам? – робко обратилась Маша к темной пустоте, в которой что-то клокотало и шушукалось. Маша же была так измотана этим невозможным днем, что у нее не было никаких сил коммуницировать с кем-либо. Она вернулась к себе, залезла под одеяло и тут же уснула.
Утром зашла на кухню, машинально отворила холодильник и чуть не подавилась собственной слюной. На средней полке, рядом с пожухшей половинкой капустного кочана стояли мамины туфли. Один из бежевых лакированных каблуков покрывали маленькие вмятины, словно его грызла карманная собачонка. Маша сгребла туфли и отправилась с ними в спальню к родителям. Там ей в лицо сразу ударил запах алкоголя.
– Вставайте, пьяницы! – Возможность поиздеваться упускать было нельзя.
Родители по очереди высунули из вороха пуховых одеял помятые, сконфуженные рожицы.
– Кажется, больную ногу подвернула, – заныла мама.
– Что это было? – Маша стояла в дверном проходе и болтала на указательном пальце туфлями. – Они были в холодильнике! Я никогда не видела вас такими… Пьяными.
– Будем надеяться, – папа протянул руку к зеленой бутылке «Нарзана» на тумбочке, – что и не увидишь.
– Мы снимали шок, – сказала мама более уверенно. – Напряжение зашкаливает.
Через час все приняли душ, позавтракали и уселись в машину. Автомобиль плавно повернул на Московский проспект и взял курс на Пулково.
– У вас когда выпускной? – спросила мама. – Платье собираешься выбирать? Хочешь, вечером поищем? – Мамин голос звучал обескураживающе беззаботно.
– Можно… – Последнее время Машина голова была настолько занята Шалтаем, током, потрясением, что о том, каково это – бродить между рядов разноцветных тряпок, она не вспоминала ни разу. Обычно они ходили по магазинам вместе с Юлькой, когда удавалось выпросить у родителей немного денег на новую шмотку. Юля брала деньги у матери из копилки. А Маша просто ждала, пока у папы будет удачный день на бирже и он выдаст ей очередные сто баксов. Всегда втайне от мамы, как неожиданный лотерейный приз.
Практически всю дорогу они молчали. Заехали на заправку, мама взяла им с папой кофе и еще воды.
– Куда вы вчера-то ходили?
– В ресторан на Егорова… – ответила мама деловито, – на самом деле, похоже, мы коньяком отравились.