Я был уверен, что он меня не предаст. Во-первых, а что он мог сказать? Донести, что инквизитор Его Преосвященства появился у него с худой и вонючей женщиной, требуя постоя? Местные инквизиторы наверняка лишь посокрушались бы о вкусе Мордимера Маддердина. Конечно, он мог поделиться своими подозрениями насчет того, что женщина эта не была человеком. Но такое обвинение нужно было доказывать, особенно если выдвигалось оно против инквизитора. Во-вторых, Козоёб знал, что я не бросаю слов на ветер и не прощу ему повторного предательства. Оттого я полагал, что он попросту обо всем забудет. Кто знает, быть может, забудет настолько удачно, что через год-другой даже перед самим собой не признается, что видел старого товарища?
Ради его благополучия я надеялся, что именно так все и будет.
Козоёб протянул руку, но та зависла в воздухе.
– Я простил тебе, – сказал я ему, – но не забыл.
Отвернулся и вскочил на коня.
Вампирица повернулась ко мне с улыбкой.
– Я его глажу, – похвасталась, и я и вправду видел, как ее рука движется по лоснящейся шерсти. – Наверное, ему нравится…
Что ж, за несколько дней мой скакун привык к присутствию девушки, и эффект оказался вполне удовлетворительным. Она держалась в седле вполне сносно, хоть я и был убежден, что долгое путешествие дастся ей непросто. Велел, чтобы она надела широкий плащ с глубоким капюшоном, который скроет её худобу и спрячет ее лицо.
Девушка поерзала в седле и удобно оперлась о меня спиною.
– Купишь мне когда-нибудь коня? – спросила.
– Конечно, моя дорогая, – ответил я.
На третью ночь мы разбили лагерь посреди маленькой полянки неподалеку от склонов гор. Ха, лагерь – это сильно сказано. Я разжег костер, а на собранном хворосте разложил шерстяные одеяла – поближе к огню, чтобы тепло доставало до нас. К счастью, несколько дней уже не моросило, поэтому я надеялся, что ночью нас не разбудит дождь. Впрочем, Мордимер Маддердин ночевал и не в таких местах – а пара капель дождя не произвела б на меня особого впечатления. Хотя, конечно, и не порадовала бы.
– Доброй ночи, – сказал я, заворачиваясь в одеяло.
– Спи сладко, – ответила она и рассмеялась. Я понял, что она только что вспомнила это выражение из своего прошлого – и именно поэтому так радуется.
Я заснул: может, и не сладко, но крепко. В какой-то миг, однако, что-то меня обеспокоило, и я открыл глаза: в полном сознании, настороженный и внимательный.
Вампирица сидела надо мной, и на лицо ее ложился теплый отблеск от углей костра. Черные глаза горели, как два факела во тьме.
– Я видела твой сон, – прошептала она.
Я лишь усмехнулся, поскольку обычные люди не видят снов других людей.
– Она такая красивая, – добавила она мечтательно.
Ну да. Я совсем забыл, что моя приятельница – не простой человек. Ба, да она вообще не была человеком! Однако, несмотря ни на что, как она могла проникать в сны других людей?
– Думаешь, я тоже буду такой красивой? Может, когда-нибудь тебе приснюсь? – на лице ее появилась неуверенная усмешка.
– Конечно, будешь, – ответил я искренне, поскольку был уверен, что едва она нагуляет мяско, превратится в интересную женщину. Но пока от этого ее отделяло фунтов пятьдесят: она больше напоминала скелет. Скелет с выразительными черными глазами, которые в этот миг внимательно меня изучали.
– Зачем ты видишь сны о ней?
Ответ на этот вопрос был непростым, я и сам частенько задавал его себе. Что мог сделать – да только пожать плечами и ответить: «не знаю».
– Нет-нет, – махнула она рукою, и я видел, что она раздражена. – Не так я хотела… – Она надолго замолчала. – Лучше быть с кем-то, чем просто видеть о нем сны, – удалось ей наконец сформулировать свою мысль, и, довольная собой, она хлопнула в ладоши.
Я рассмеялся. И верно, все же просто, да?
Жаль, что не для меня.
– Мы не можем иметь все, чего только пожелаем, – ответил я.
– Почему?
– Потому что Бог так устроил мир.
– Недобрый Бог, – отвернулась она, а я снова рассмеялся.
Внезапно она втянула воздух и насторожилась. Выглядела теперь, словно кот, приготовившийся к нападению.
– Сссерна, – прошипела.
Прянула во тьму, и только я ее и видел. К счастью, она была достаточно сильна, чтобы после каждой охоты приносить мне несколько кусков мяса, которое я мог испечь на костре. Да и сама она питалась не только кровью убитых зверей. Охотно ела обычную пищу, хотя кровь пробуждала в ней куда больший аппетит.
Я завернулся в одеяло и снова уснул, зная, кто – как всегда – явится мне во сне, и одновременно не в силах решить, хочу ли я, чтобы эти сны закончились – или чтобы продолжались.
Мы остановились после полудня, и я приготовил котелок похлебки с зайчатиной (мясо, ясное дело, великодушно принесла моя спутница, высосав из тушки всю кровь). Я был зол, поскольку у меня закончилась соль, а пресную еду я не люблю. Утешала меня лишь мысль, что в замке Хаустоффера я наверняка наемся досыта – и еда будет вкусна. Также я надеялся, что мне удастся покинуть замок господина барона столь же легко, как и войти туда. Но до визита я должен был поговорить с девушкой, хотя понимал, что это будет непросто – из-за состояния ее памяти и проблем с проговариванием того, что она могла знать.
Вампирица как раз окунула палец в котелок, облизала и скривилась.
– Мордимер, невкусно, – сказала. – Хочешь, я поймаю тебе зайца?
Я понял, что имеет в виду живого зверька, чьей крови я мог напиться, – оттого лишь поблагодарил ее. Из двух зол я предпочел бы несоленую похлебку.
– А помнишь, что ты ела ребенком?
Она посмотрела на меня, не понимая.
– Крыс, котов, собак, – ответила, подумав.
– Нет-нет. Ты вспомни, милая. Вспомни самые далекие времена. Что видишь?
– Мою маму… Расчесывала меня каждое утро, – усмехнулась она.
Теперь у нее были почти нормальные зубы. Я заметил, что те заострялись, лишь когда она была голодна или раздражена. Несомненно, была в этом анатомическая загадка, ибо каким образом человеческая кость может меняться в зависимости от настроения?
– Где ты жила?
– Большой дом, – развела она руками, чтобы показать, насколько он был велик. – И сад, – внезапно всплеснула она ладонями.
– Что росло в твоем саду?
– Финики, инжир, оливы, – сказала она мечтательно, но выговаривала эти слова так, будто слышала их впервые.
Финики, инжир, оливы. Все это были плоды стран юга. Солнечной Италии, прекрасной Греции и… Святой Земли.
– Как назывался твой город? Какой царь там властвовал? Каким богам вы молились?
Я задал слишком много вопросов сразу и увидел, как она забеспокоилась. Глубоко вдохнула, будто хотела учуять зверя и таким образом получить повод скрыться в лесу.
– Прости, – я взял ее за руку. – Слишком много вопросов, верно?
Я гладил ее, и она успокаивалась под моими прикосновениями.
– Город. Много людей, дома, разговоры, толпа. Помнишь?
– Смердело, – сморщила она нос. – Там, между домами.
Вопрос об имени царя был глупым, поэтому я решил его не повторять. Но ведь она должна помнить имя бога, которому молилась. В момент, когда она стала вампиром, ей было не меньше семнадцати, а в этом возрасте люди уже могут рассказать о своей религии и участвуют в мистериях, связанных с верой.
– Какому богу ты молилась? Ты и твои близкие?
– Адонаи, – ответила она, и на лице ее отразилось восхищение. – Ох, Адонаи!
Адонаи было именем, которым набожные евреи замещали имя Яхве, почитая учение Писания. Ибо слово «Яхве» нельзя было произносить никому, кроме священников иерусалимского Храма, и даже тогда его старательно заглушала молитва верных. Получается, она была еврейкой!
– Ты видела Его? – рискнул я. – Видела, как он шел на гору с крестом на плечах?
Она прикрыла глаза.
– На голове Его была корона из терний, спина Его была в крови. Скажи, ты видела?
– Да, – прошептала она с закрытыми глазами. – Я бежала рядом. – Она замолчала надолго, но я спокойно ждал дальнейших слов. – Он упал. Я дала ему напиться воды и отерла ему лицо платком. Он взглянул на меня. – Девушка задрожала и расплакалась.
Я прижал ее: она всхлипывала прямо в мое плечо.
– Был такой печальный, и у него так все болело. Мне было его жаль!
Если она говорила правду, это означало, что была хорошей девушкой, а ее печаль могла прийтись по нраву Господу.
Но тогда почему она наказана? А может, это не наказание, а дар, которым она просто не сумела правильно воспользоваться?
Какое-то время она всхлипывала.
– Ты шла с Ним до конца? На самую вершину? Видела, как он страдает на кресте?
Она хотела кивнуть, но только ткнулась мне носом в шею.
– Это мы, сотканные из света. Он обещал нам! – крикнула с отчаянием.
Я чувствовал, как в меня втыкаются ее ногти. Когда поглядел, то увидел, что она порвала на мне рубаху и поцарапала тело и что пальцы ее окрашены алым.
– Перестань! – Я с трудом оторвал ее от себя и оттолкнул…
Она взглянула на меня, как испуганный зверек, которому кто-то, кому он безгранично доверял, причинил неожиданную обиду. Но потом ее взгляд упал на мои исцарапанные руки, она взглянула на свои окровавленные пальцы.
– Я не хотела! Мордимер! Не хотела! – крикнула, и в голосе ее я слышал страх вместе с отчаянием. – Я не причинила тебе вреда? Правда? Мордимер? Не причинила?
Я протянул руки и снова ее обнял. Надеялся, что запах крови, сочившейся из царапин, не вызовет у нее внезапного аппетита, который сметет все барьеры. Я не сомневался: она искренне переживала бы о моей смерти, но я знал и то, что она сумела бы убить меня прежде, чем успела бы подумать. А это был бы глупый конец для инквизитора: погибнуть от рук создания, в существование которого он еще недавно не верил.
– Сотканные из света? Не понимаю. Что это значит? – Я гладил ее по спине, чтобы успокоить.
– Это мы – сотканные из света, – прошептала она. – Избранные…