– Я бы никогда не посмел… Мастер, как вы можете? – на лице его отразилось искреннее и горькое недоумение. И правда – он ушел, не встав за занавесом.
Когда мы остались одни, я внимательно оглядел кубок и вытряхнул из него приклеившегося к стенке засохшего таракана.
– И что вас привело в Хез? – спросил, поднимая глаза на дворянина, хотя надеялся, что он достаточно сообразителен, чтобы понять: обращаюсь я не к мертвому насекомому.
– Позвольте сперва представиться. Я – Матиас Хоффентоллер, из тех Хоффентоллеров, чей герб – Трехрогий Бык.
Ни фамилия, ни герб ни о чем мне не говорили, оттого я счел за благо промолчать. Тем не менее само название – Трехрогий Бык – пробуждало интерес, и я решил в самом ближайшем будущем спросить, каково происхождение такого необычного знака.
– Мой предок, Маврикий Хоффентоллер, сопровождал Светлейшего Государя, прадеда нынешнего, милостиво нами правящего, во время последнего Крестового похода и сумел добраться до Палестины, – добавил дворянин со значением.
Мне это все равно ничего не говорило.
– Опустим счастливое прошлое, – сказал я. – И займемся безрадостным настоящим. Мое имя – Мордимер Маддердин, и я имею честь быть лицензированным инквизитором Его Преосвященства. К вашим услугам…
– Хм, – откашлялся он. – Оное прошлое не было столь уж счастливым, поскольку Маврикий Хоффентоллер погиб мученической смертью в языческом плену, хотя, как говорили его товарищи, выкупленные позже, даже страшнейшие пытки не склонили его отречься от Господа нашего… Но, как вы и говорили, достойный мастер, опустим прошлое. А что до нынешних времен, то вы правы: они безрадостны. И в поисках справедливости, а также с надеждой на то, что сумею превозмочь злую судьбу, я и прибыл в Хез.
– Тогда вы избрали верное место для таких поисков, – согласился я без тени иронии.
– Увы, я не сумел добиться аудиенции, – вздохнул он тяжело. – Представляете себе, какое это унижение для дворянина: молить о минутке внимания канцеляристов или слуг? Чтобы те предоставили мне такую милость и провели к Его Преосвященству.
– И на много вы их намолили?
– На много, – махнул рукою. – Пришлось заложить цепь и перстни.
– Такие уж у нас обычаи, – признался я.
Занавес трепыхнулся, в альков вошел корчмарь со служанкой в расхристанной рубахе. Видать, она была новенькой, поскольку раньше я ее здесь не примечал. Наверняка должна была привлекать клиентов – если судить по огромной груди, которую девица открывала несколько смело, даже по хезским обычаям. Была она не в моем вкусе, лицом слишком напоминала шаловливого поросенка, и все же я должен был признать, что лучше так, чем слуга, с текущими в кашу соплями.
Они уставили наш стол кувшинами пенящегося пива, котелком с телячьей похлебкой, тарелками со свежим хлебом и огромными порциями кровяной колбасы, громоздящимися на подносе. Еды было горой, и я видел, как дворянин обеспокоенно шевелит губами. Наверняка подсчитывал, во сколько все это обойдется. Это нехорошо, поскольку лекари утверждают, что, когда мы нервничаем, это плохо влияет на флюиды в нашей крови и может привести к потере аппетита. Мне же беспокоиться было не о чем, поскольку я любезно предоставил платить своему товарищу. Поэтому я положил себе в тарелку порцию колбасы, сперва понюхав, свежая ли она. Корчмарь поглядывал на меня обеспокоенно. Помаргивал маленькими глазками, утопленными в толще жира.
– Повезло тебе, – кивнул я ему. – Ведь попытка отравления функционера Святого Официума добром бы для тебя не кончилась… А унюхай я хоть запашок тухлого мяса – мне бы не осталось ничего иного, как забрать тебя на допрос.
Он рассмеялся искренним дружеским смехом.
– Зовите, ваши милости, как только чего захотите.
Дворянин повел по столу печальным взором, и я был уверен, что требовать добавки ему и в голову не придет.
– Если захотите чего-то другого… – хозяин со значением глянул в сторону служанки. – Для друзей и это можно устроить…
Я лишь покачал головой и дал знак, что он может уйти.
– Охотно выслушаю вашу историю, – сказал дворянину, когда корчмарь и его помощница покинули альков. Я впился в колбасу, сок брызнул мне на подбородок. – Хотя и не думаю, что такой маленький человек, как я, может чем-то помочь дворянину.
– Дворянину, – взмахнул он рукой с выражением пренебрежения на лице. – Вот уж… Вскоре единственное, что у меня останется, – это герб и знание о своих предках на двадцать три поколения назад; а этому искусству меня обучил мой дорогой дедушка, с помощью проклятий и хорошего хлыста. Как понимаете, такое трудно позабыть…
– Если милостивый император отправится на войну – вставайте под знамена и не пожалеете, – заметил я. – Палатинат богат.
– Только чтоб добраться до меда, нужно сперва потравить пчел, – пробормотал он.
Не думаю, чтобы бортники согласились с таким смелым решением: мысль о потраве пчел была исключительно новаторской. Но я понимал, что мой спутник имеет в виду. Палатинат, покорить который жаждал император, был воистину богат. Вот только суровый палатин Дюваррье превратил провинцию в огромную крепость. К тому же он прекрасно вооружил и вымуштровал городскую милицию, пусть дворяне и цыкают презрительно, что нет ничего лучше, как врубиться на полном скаку в шеренги голытьбы. И я сомневался, что на этот раз привычная тактика наших рыцарей – галоп тяжелой конницы на пехоту – будет успешна против рядов пикинеров с четырехметровыми копьями. Я мог размышлять над этим без особого беспокойства, поскольку знал, что, к счастью, мне никогда не будет дано участвовать в подобном амбициозном спектакле. Хоть я имел привычку попадать в серьезные проблемы, но такая передряга была совершенно непредставима.
– Так что? – спросил я. – С чем вы приехали в Хез? Злой богатый сосед?
– Откуда знаете? – поперхнулся он, а потом взглянул на меня с удивлением.
Я усмехнулся: если б только Хоффентоллер знал, сколько людей прибывает в Хез с подобными жалобами! Может, он и не отправился бы тогда в столь непростое и затратное путешествие. Испокон веков богатые соседи притесняют малых, а те надеются, что найдут понимание и защиту от еще больших сеньоров. Но чаще находят лишь проблемы и теряют даже то счастье, что им осталось.
– Маркграф Ройтенбах… – пояснил он миг спустя. – Может, слыхали?
Я покачал головой, поскольку маркграфы, графы, бароны и князья множились в нашей благословенной империи, как кролики.
– Дядя умершей недавно жены маркграфа в родстве – через свою супругу – с третьим сыном барона Таубера, а сын этот, о чем знает всякий, в действительности лишь бастард отца нашего милостивого государя, храни Господь его душу, то есть урожденный брат властвующего над нами императора. Потому сами понимаете – сферы слишком высоки…
Я едва не потерялся в его объяснениях – пришлось повторять их еще раз мысленно. Ах, эти наши дворяне… Считают бог весть какой удачей, если император дерет их жену, а та рождает бастарда. Впрочем, мужья императорских любовниц частенько делали головокружительные карьеры, пусть чаще всего и вдали от двора, чтобы не раздражать Светлейшего Государя, человека, как известно, деликатного и чувствительного.
– Богатый? – догадался я.
– Ха… Это слабо сказано.
– Попробуйте супчик, – предложил я с полным ртом. – Воистину хорош.
Он неохотно поболтал ложкой в миске.
– Он похитил у меня дочку, проклятый, – сказал Хоффентоллер.
– О! – только и ответил я, поскольку похищение каралось казнью и лишением чести – пусть даже обычно это случалось лишь с людьми без денег и связей. – Вы сообщили прево и юстициариям?
– А толку! – Он лишь махнул рукою. – Маркграф даже пригласил их в замок, а они теперь говорят, что Анна – моя, стало быть, дочка – довольна гостеприимством и желает там остаться…
– Ну, тогда вы ничего и не сделаете, – пожал я плечами, поскольку такие вещи случались частенько.
Красивые бедные дворянки часто соглашались греть постель магнатов даже без церковного благословения, вместо того чтобы нищенствовать в отцовских имениях и выйти замуж за кого-то из таких же бедняков окрест. Что ж, красота была для них дверью в лучший мир, а если магнат был хоть малость благороден, то, стоило девушке ему надоесть, он одаривал ее приданым и выдавал за одного из своих дворян. Банальная история, каких много.
– Я думаю, мастер, что в этой истории есть нечто большее, чем просто вожделение. Именно потому я пытался найти справедливость у Его Преосвященства…
– Нечто большее? – Я налил себе еще порцию похлебки – в ней густо плавали кусочки нежнейшей телятины, вымоченные, судя по вкусу, в вине. – И что же?
– Я полагаю, что, – я видел, как он осторожно подбирает слова, – все те молодые девицы, которых он приглашал в замок… – слово «приглашал» Хоффентоллер произнес с ощутимой иронией, – должны послужить некоему ужасному еретическому ритуалу…
Я взглянул на него, вздохнув. Передо мной был отчаявшийся человек, а потому я решил предупредить его: как бы отчаяние это не обернулось против него самого. И делал я это лишь по одной причине: ему нынче платить за мой обед.
– Вы выдвигаете тяжелое обвинение, – покачал я головой. – Если вы уверены, сообщите местному отделению Инквизиториума, и обещаю, что дело будет внимательно рассмотрено. Но, – я стукнул ложкой о миску, – опасайтесь лживых слов. Это может не просто погубить вас, но поставить перед судом инквизиции. Мы прекрасно помним, что во времена ошибок и перегибов Инквизиториум больше заботила вина, а не истина. Однако те времена, по счастью, миновали, и нынче мы искренне раскаиваемся за грехи, вызванные неосмотрительностью решений и поступков.
– Значит, надежды нет? – спросил он хмуро после долгого молчания.
– Получите доказательства богохульства маркграфа и тогда смело сообщайте Инквизиториуму. Только это я и могу вам посоветовать.
– Получить доказательства? Как?! – он почти кричал. – Ройтенбах окружен верными людьми – те ни слова не скажут о том, что происходит в замке. Слуги лишь сплетничают… Кто им поверит? Но вот если бы кто значительный, пользующийся безукоризненным доверием убедился во всем, что происходит в замке, своими глазами… О-о, было бы совсем другое дело. Совсем другое…