– Дорогая Анна, порой человеку нелегко рассказать об ужасе или горечи, что лежат у него на сердце. И порой каждому из нас нужен друг, чтобы именно ему доверить свои страхи. Искренне, открыто и с надеждой, что друг никогда и никому не расскажет то, что узнал, если его об этом не попросить…
– И вы хотели бы стать таким другом? – На этот раз мне показалось, что девушка смотрит на меня не равнодушно, но враждебно.
– Я не хотел бы становиться твоим другом, Анна. Я уже твой друг, – подчеркнул я слово «уже». – Независимо от твоих мыслей или поступков. То, что ты думаешь обо мне, не имеет ни малейшего значения для приязни, которую я к тебе чувствую, и для помощи, которую, с Божьей милости, я хотел бы тебе предоставить.
– Наилучшей помощью будет, если вы оставите меня в покое, – ответила она.
Некоторое время мы прогуливались в молчании, Анна отбросила в траву стебель от одуванчика, с которого облетели последние семена.
– Видимо, ты думаешь, что смиренный инквизитор из Хеза ничем не может угрожать владетельному Ройтенбаху? Но, дорогая Анна, и не такие, как Ройтенбах, сгорали на кострах Святого Официума. Мне достаточно хлопнуть в ладоши, и здесь потемнеет от черных плащей и серебряных крестов. Обидеть одного из нас – будто обидеть саму Церковь. А обидеть того, кого мы опекаем, – все равно что обидеть нас самих… – Я подождал, чтобы она могла поразмыслить над моими словами. Это было не совсем честно, но я надеялся, что даже если слова мои не были правдивы – то истина эта ощущалась в моем голосе. – До меня дошли слухи, что в этом замке могут проходить еретические, богохульные ритуалы. Если ты что-то знаешь об этом, дитя, Инквизиториум обеспечит тебе безопасность и охрану. Не говоря уж о том, что обвинители получают часть имущества еретика. В знак признания своих заслуг перед матерью нашей Церковью, святой и единой.
Она остановилась и неожиданно взяла мою руку в свои ладони.
– Не делайте ничего, прошу вас, – сказала неожиданно мягко. – Клянусь всем, что ни на есть у меня в мире, жизнью своей клянусь, что здесь не происходит ничего, чего бы я сама не хотела. Если же мне потребуется помощь, я вам сообщу. И спасибо, что вы с такой скрупулезностью взялись исполнить просьбу моего отца. Мы нынче далеко друг от друга, и все же он мой отец, и я ценю, что вы ему помогаете.
Я пожал ее пальцы.
– Как пожелаешь, Анна, – ответил ласково.
Конечно, я мог спросить, по каким причинам она отдается конюхам, поварам и садовникам, но был уверен, что и на этот вопрос у нее нашелся бы заготовленный заранее ответ.
– Я слышал раньше эту фамилию: Хоффентоллер, – сказал Курнос, и на лбу его появились глубокие морщины задумчивости.
– Говори.
– Маврикий Хоффентоллер, – прикрыл он глаза, – попал в языческий плен во время последнего Крестового похода. Возвратился после тридцати семи лет…
– Это не тот, – махнул я рукой. – Прадед Матиаса погиб.
– Маврикий Хоффентоллер, герб Трехрогий Бык, – сказал Курнос.
– Это, третий рог у него, типа, был между ногами, ну, – зашелся смехом Первый. – Или, типа, кто видел быка с тремя рогами?
– Может, родственник? – раздумывал я, не обратив внимания на слова близнеца. – Двоюродные братья попадают в плен, один погиб, один вернулся?
– Этого я уже не знаю, Мордимер.
– А вот если, типа, единорог и бык того-этого, то что б с такого вышло? – спросил Второй.
– Ха! – сказал я самому себе, на этот раз игнорируя второго из близнецов.
Существовало три варианта решения. Первый – как я и сказал, Маврикий был кузеном прадеда Хоффентоллера, и тогда носил то же имя и тот же герб. Второй: тот, от кого Курнос слышал эту историю, ошибался.
Или же – что Матиас меня обманул. Только зачем бы ему это делать? Смерть в языческом плену, несомненно, была долей куда более славной, чем возвращение из него долгие годы спустя. Но тех, кого язычники, захватив, принуждали к тяжелой работе, никто не смел обвинять. Семьи пытались их найти и выкупить, даже много лет спустя.
Разве что… разве что пленники отрекались от Иисуса взамен сомнительной привилегии стать надсмотрщиками над своими товарищами по битвам. Вот это и вправду могло стать причиной для позора. Действительно ли прадед Матиаса был таким вероломным рыцарем, человеком слабого духа? Одним из тех, для кого искушение тленными богатствами оказалось сильнее надежды на избавление и воскрешение из мертвых при Господнем престоле.
Но что же такой отступник мог искать в нашей Империи после тридцати семи лет плена? Он ведь тогда был уже стариком… И не мог надеяться на теплый прием, разве что подготовил историю, должную доказать его невиновность и, кто знает, может, даже героизм.
Правда, тогда мой наниматель не скрывал бы факта возвращения деда, а гордился бы его отвагой.
– Где ты слышал эту историю, Курнос? – спросил я.
– А если бы что родилось от мужчины и свиньи? И если бы это была, типа, жёнка? Вот было бы сисек, чтоб тискать! – мечтал Первый.
– Подворье «Под Шелковым Платком», – ответил Курнос не раздумывая даже. – Двое дворян разговаривали о Крестовых походах.
Я знавал эту корчму, поскольку с ней была связана забавная историйка. Много лет назад неподалеку стоял городской эшафот, где как раз собирались казнить одного злодея и разбойника. Но подкупленная накануне молодая шлюшка подбежала к осужденному и набросила ему на голову платок, крича: «Он мой», – что согласно обычаю означало: преступник должен быть освобожден и отдан ей в мужья. К счастью, офицер стражи и чиновник бургграфа не дали себя обмануть. Злодея все равно повесили, а девке дали плетей под его дергающимся в последних корчах телом.
История, как я уже говорил, была забавной, но никак не могла помочь мне в деле Хоффентоллера.
– Услышал тогда хоть что-то еще? – спросил я у Курноса.
– Мы тогда уже пошли пить, – покачал он головой.
Вот и вся польза от памяти Курноса…
– Или от коровы, – не унимался Второй, – там, типа, вымя побольше…
– Останемся здесь еще на ночь, – решил я наконец. – И кто знает, не на дольше ли.
– Мордимеру нужно, понимаешь, поискать местный хлев, – засмеялся Первый.
– Или конюшню! – Второй закашлялся, регоча, и ударил себя по ляжкам от радости.
Я только глянул на них, покачав головой. Близнецы порой были полезны, однако слишком часто злили меня своим примитивным чувством юмора и простецкими нравами. Что ж, я нес крест товарищества с ними, как и множество прочих крестов в моей жизни, и уж поверьте – этот был относительно легок. Кроме того, что бы там ни говорили о близнецах, они, во-первых, обладали некоторыми уникальными способностями, а во-вторых, несмотря на маленький рост, действительно люто сражались. Мало кто умел настолько точно стрелять из арбалета, а своими ножами они порезали и закололи не одного противника. Я смотрел, как они хлопают друг дружку по плечам и смеются над своими шутками. Выглядели они столь невинно. Два веселых маленьких человечка с круглыми личиками, бледными глазками и уже изрядно заметными лысинками.
Не знаю почему, но с некоторого времени мне все сильнее казалось, что эти забавные песики однажды вцепятся мне в горло. И ради их же благополучия я надеялся, что сей момент наступит как можно позже.
– Даю вам день свободы, – решил я наконец. Они даже не обрадовались, поскольку слишком долго меня знали, чтобы понимать, что такие слова означают на самом деле.
– Близнецы в одну сторону, Курнос – в другую. Покрутитесь по селам, поболтайте в корчмах, попейте с местными. Хочу знать, о чем те говорят, что их беспокоит, что думают о Ройтенбахе… Не наливайтесь слишком сильно. И, – погрозил я им, – никаких глупостей. И, – погрозил им еще раз, – никаких девок.
Близнецы одновременно скривились – будто сговорившись.
– Никаких девок, – повторил я сурово. – Никакого мухлежа в карты или кости. Лучше не играть вообще, даже если вас пригласят. Вы поняли?
Они кивнули.
– Хорошо, что поняли, – подвел я итог. – И лучше обо всем этом не забывать, потому что шкуру с вас спущу.
Товарищи мои порой вели себя как непослушные псы. Ведь не без причины же близнецы отсидели свои шесть недель в холодных казематах. Однако они знали, что, во-первых, я их окормляю, а во-вторых, давно поняли, что во время расследований Мордимер Маддердин – человек, который не прощает ошибок и непослушания. Потому я надеялся, что они справятся со своей миссией. Как Первый, так и Второй всегда умели вызывать доверие у людей, особенно когда это были простецы. Да и Курнос, несмотря на свою зверскую и пугающую физиономию, умел притвориться добрым товарищем, коли знал, что такая игра ему поможет.
– Крепко же вы нализались. – Я глядел на них с отвращением.
Первый перднул, Второй – отрыгнул. И был это не тот ответ, на который я надеялся.
– М-м-мы кое-што з-с-снаем зато… – пробормотал Первый.
– Мы ж, типа, по работе напилис-с-сь, – добавил Второй точно так же косноязычно, но с явственной гордостью в голосе.
Нет, в таком состоянии с ними было не поговорить.
– Курнос, возьми-ка этих идиотов и сделай с ними что-нибудь. И пусть, как снова здесь появятся, будут трезвыми.
Я не думал, что это займет так много времени, но наконец они вернулись. Курнос – с довольной физиономией, зато близнецы сердитые и насквозь мокрые.
– Хм-м? – глянул я на Курноса.
– Бросил их в ров, – пожал тот плечами.
– Протрезвели?
– Ага, – Первый и Второй произнесли это хором, обогнав Курноса.
– Как я рад, – произнес я с деланым энтузиазмом. – Водоросли стряхни, – глянул в сторону Второго.
Тот сунул пятерню в волосы, вытащил пучок зеленых, скользких, спутанных нитей.
– Ну, слушаю.
– Девки пропадали, – сказал Первый. – Четыре, – выставил пальцы.
– Как это – пропадали?
– Да вот: пропадали. Пошла такая пасти козу и не вернулась. Ну, типа, например…
– Молодые?
– Моло-о-о… – Первого внезапно стошнило, – …о-одые. Прости, Мордимер.