Риттер тоже не обрадовался, однако по другой причине – когда я приказал ему надеть цвета епископа. Ну что ж, он ведь сам заявлял, будто готов сделать все, что только я не пожелаю, чтобы меня сопровождать.
– Кто это, капитан? – нахмурился стражник, стоявший посреди дорожки, что вела к императорскому постою.
– Славный фехтмейстер из Хеза, – ответил я, приметив краешком глаза, как бледнеет Риттер. – И он не только мастер меча, но и доверенный человек Его Преосвященства.
– Проезжайте, – поразмыслив, разрешил стражник.
Император в окружении десятка дворян и солдат стоял на вершине горы (я приметил тут и барона с торчащими усами, памятного мне по прошлой аудиенции), а на равнине к западу от нас выстраивались отряды тяжелой кавалерии. Поля затянул туман, поэтому мы еще не видели войск палатина. Светлейший Государь заметил, что мы подъезжаем, и прервал разговор.
– О, мой инквизитор! – крикнул. Усатый барон нынче лишь скривился, услыхав эти слова. – И кого же вы с собой привели?
– Светлейший Государь, – сказал я, – смиренно прошу вас простить мне обман. Я сказал вашему телохранителю, что меня сопровождает фехтмейстер из Хеза, однако на самом деле мой товарищ – драматург и поэт, который желает молить ваше величество о возможности быть рядом с вами во время битвы.
Император нахмурился.
– Как вас зовут? – спросил только.
– Хайнц Риттер, – драматург соскочил с коня, споткнулся, но так ловко, что получилось всего лишь коленопреклонение. – К услугам Вашего Императорского Величества.
– Риттер, Риттер, как же, знаю! – владыка хлопнул в ладони. – «Веселые кумушки из Хеза». Я над ними весьма смеялся!
Бедолага Хайнц должен был мысленно покраснеть, поскольку всегда хотел писать – и писал – о великой любви или о трагическом выборе, о ненависти и чести, о трусости и отваге, о преданности и подлости, а известность получил исключительно благодаря этой легкой и потешной комедии.
– Подходите, подходите к нам, господин комедиант, – пригласил император. – Внимательно глядите на все.
У Риттера было исключительно несчастное выражение лица, когда он снова садился в седло. Я знал, что его задело именование «комедиантом», хотя Светлейший Государь наверняка использовал это слово, чтобы выказать свое расположение.
– Мне больше всего понравилось, когда они лупили друг друга сковородками. – Император обратил лицо в сторону Хайнца, а тот просиял в улыбке. И я подозревал, что эта улыбка дорогого ему стоила.
– Покорнейше благодарю Ваше Императорское Величество, – ответил он.
– Однако теперь – время для чего-то большего, Риттер. Подумай об этом. Я и сам бы, наверное, посвятил происходящему пьесу, когда бы не мои неблагодарные обязанности владыки. Например, – он взмахнул пальцем и взглянул на солнце, скрытое за розовыми облачками – словно искал там вдохновения, – она красива и молода, он – отважен и благороден. Любят друг друга, но происходят из двух взаимно ненавидящих родов, которые скорее убьют их, чем позволят сыграть свадьбу, – выдохнул. – Неплохо, а?
– Гениально, Ваше Величество, – вдохновенно проговорил Риттер, который ведь был не только поэтом и драматургом, но и актером.
– Вот именно! – кивнул император с удовлетворением. – Подумайте над этим.
– Смею ли я посвятить эту пьесу Светлейшему Государю?
– После того как в канцелярии проверят ее содержание и дадут разрешение, – отозвался барон, не дожидаясь ответа владыки.
– О, конечно, господин Таубер, – согласился император. – А вы пишите, пишите, таланту не до́лжно лениться! Как там было в Евангелиях, Маддердин?
– Каждому, кто уважает таланты, будет прибавлено, чтобы получил избыток. У того же, кто таланты не уважает, заберут и те, которые есть у него[22], – ответил я, несколько упрощая слова Писания.
– Весьма мудро. И весьма справедливо. Мы будем за вами внимательно присматривать, – он снова взглянул на Риттера.
Тут как раз прискакал гонец с докладом о движении войск, и Светлейший Государь позабыл о нашем присутствии и начал оживленную дискуссию с приближенными.
– Видите? – шепнул я Риттеру. – Вот и тропинка к вашему положению императорского драматурга.
– Ага. – Я услышал в его голосе мрачную нотку.
Туман потихоньку отступал, и я увидел абрис взгорий, под которыми встали отряды Палатината.
– Смотрите, господа, хамы даже не могут воспользоваться позицией, – засмеялся барон Таубер. – Вместо того чтобы встать на склонах, они встали под ними. Когда ударим кавалерией – им некуда будет бежать.
Император легонько усмехнулся, но ничего не ответил. Тем временем я смотрел на ровные ряды палатинатской пехоты, вооруженной копьями и прямоугольными щитами. Стояли они в строгом порядке, сохраняя идеальные промежутки между солдатами и между отрядами. Это не была голытьба, как того хотелось барону. Это были тренированные солдаты, прекрасно знающие друг друга и своих командиров.
– Светлейший Государь! – со стороны рыцарских хоругвей прискакал задыхающийся гонец. Конь его танцевал, разбрызгивая грязь. Воин натянул повод. – Не хотят ждать!
Лицо императора исказилось гневом.
– Должны ждать приказа! – крикнул, поворачиваясь назад.
Я обернулся тоже, следя за его взглядом. Нашей пехоты не было пока видно и на горизонте. Впрочем, ничего странного: арбалетчики, несущие тяжелые щиты, двигались не просто куда медленнее конницы, но даже простых пехотинцев.
– Атакуют, – глухо сказал гонец. Мы все повернулись туда, куда он показывал.
Растянутая конная лава тяжеловооруженных рыцарей неслась прямо на позиции пехоты. Войска Палатината пришли в движение, я услышал дальний рев труб. Напряг зрение и заметил лучников, что выходят на покрытые туманом взгорья.
– Вот и конец, – засмеялся Таубер. – Сметут их. Пока придет пехота, все закончится.
– Мордимер? – император поглядел в мою сторону. – А ты что думаешь?
Барон фыркнул, недовольный, что владыка обращается ко мне со столь простым вопросом, но ничего не сказал.
– Я согласен, Светлейший Государь, – ответил я вежливо. – Сметут их. Только опасаюсь, что поголовье рыцарства в селах Вашего Императорского Величества в связи с этим чрезвычайно сократится.
Таубер дернулся в мою сторону:
– Как смеешь? – Я увидел, что лицо его темнеет от гнева.
Император удержал его взмахом руки и обвиняющее поглядел на рыцаря, который барону сопутствовал, – тот, услыхав мои слова, побледнел и положил ладонь на рукоять меча. Но под взором владыки отдернул руку и похлопал коня железной перчаткой.
– Поглядим, – пробормотал император.
Земля была мокрой, и тяжело снаряженные лошади, несущие столь же тяжело вооруженных всадников, с трудом набирали разгон. В лучах солнца я увидел первую волну стрел. И сразу же после – валящихся в грязь лошадей.
– Стрела из длинного лука пробивает пластинчатый доспех, ваши милости, – пояснил я, хотя не думал, что император об этом не знает.
Властитель все время легонько улыбался.
– Они не послушали меня, – сказал. – Хоть я твердо приказывал ждать.
Конечно, приказывал. Так поступил бы всякий командир в здравом уме. Только и того, что сеньоры решили, будто сумеют выиграть битву против городской голытьбы сами, без помощи пехоты и арбалетчиков. И я не предчувствовал – твердо знал, что они дорого заплатят за эту поспешность.
– А теперь – волчьи ямы, – позволил я себе предположить.
И точно, как на заказ, мы увидели, как земля под копытами коней проваливается. Первые ряды пытались сдержать галоп, но задние – только-только разогнались, думая перескочить западню. Случилось отвратительное замешательство, и в эту толпу ударил следующий залп стрел, посланный лучниками, стоявшими в безопасности, на склонах.
Я прикрыл глаза от солнца рукою.
– Прошу взглянуть, ваши милости, – сказал. – Живым никто не уйдет.
Из-за взгорья, слева и справа, галопом выезжала легкая конница Палатината, стараясь отрезать дорогу тем, кто избегнет ливня стрел и выползет из волчьих ям. Одновременно стройные четырехугольники копейщиков двинулись быстрым шагом вперед. Я с удивлением заметил, что их ряды оставались настолько же ровными, как и прежде – когда они просто стояли.
Я искоса глянул на барона Таубера и отметил, что тот закусил губу столь сильно, что по подбородку потекла струйка крови. Это меня позабавило, и я подумал: когда же дворяне усвоят, что атака тяжелой кавалерии на чужой территории против лучников и копейщиков с пикинерами – не лучшая идея. Особенно когда они сражаются против обученного войска под командованием опытных командиров, а не против наскоро собранной голытьбы. Оглянулся и заметил, что на горизонте наконец-то появилась темная линия императорской пехоты. Но – слишком далеко.
– Вот так да! – выкрикнул я, когда кавалерия Палатината сформировала полукруг в отдалении от императорского рыцарства, а всадники натянули короткие луки. Такого хода я не предвидел, но он сулил еще более быстрый конец представления.
– Это бесчестно, – побледнел Таубер. – Дворянин не использует лук, Светлейший Государь!
Я мысленно усмехнулся. Как видно, тактические знания барона были устаревшими, а дворяне Палатината разумно решили, что лук – настолько же хорошее оружие, как и всякое другое, и может служить не только как развлечение на охоте.
Прежде чем линия копейщиков ударила в тяжелую конницу, имперцы получили еще несколько залпов. Часть рыцарей пыталась ударить с разбега в линию копейщиков, другие в панике отступали, третьи хотели ударить в кавалерию противника на флангах. И каждая из этих идей была плохой.
– Если мне позволено сказать, ваши милости, я советовал бы отступить к нашим основным силам, – сказал я самым вежливым тоном, каким только смог.
Император глянул в мою сторону.
– Святая правда, Мордимер, – сказал он и натянул поводья коня. Махнул рукою. – За мной! – приказал холодно. Однако мне показалось, что уголки губ его все время пытались задраться вверх в скрываемой улыбке.