– И что теперь? Убьешь меня?
– Мечом Господа клянусь, что за безумная мысль?! Инквизитор, который убил императора, всем нужен живым. Двое твоих людей уже сидят в подвалах, а завтра признаются, что ты занимался колдовством и ругал Светлейшего Государя. И даже подозреваю, что их не нужно будет слишком принуждать. Может, не было нужды вешать их товарища? Впрочем, во всем уже признался твой приятель-комедиант, да и наверняка найдется множество иных свидетелей…
Я долго молчал, раздумывая над последствиями, которые могли вызвать такие слова.
– Ты выдашь всех, – пообещала она. – Братьев-инквизиторов и епископа. Святого Официума уже не будет.
Она могла оказаться правой. Порой даже падение такого маленького камешка, каким был ваш нижайший слуга, способно вызвать лавину. Кроме того, Инквизиториум был силен и богат. И власть, и богатство его давно кололи кое-кому глаза. Любой повод хорош, чтобы расправиться с ненавистным врагом. А что ж говорить, когда в игру входит поражение армии и смерть самого императора…
– Когда разверзнется ад на земле, можешь себя поздравить, – сказал я наконец. – Тогда сумеешь сказать: да, это сделала именно я.
– Я рассчитываю именно на такой поворот дел, – усмехнулась она.
– Гвозди и терние! – не выдержал я. – Что же они тебе пообещали?
– Свободу, – теперь у нее был тихий, мягкий и мечтательный голос. – Дом на берегу моря и клятву, что никто никогда не будет помнить.
– Если думаешь, что хоть кто-нибудь выполнит клятву, данную шлюхе и убийце, то ты глупее, чем я думал. А кроме того… я буду помнить, – пообещал.
Она не подала виду, что слова «шлюха» и «убийца» хоть слегка ее задели.
– Тебя уже нет, – в ее словах я услышал нотку настоящей печали. – Хотела бы я быть с тобой, – добавила еще. – Действительно…
– Но едва представился случай, продать меня повыгодней…
– Верно, – вздохнула Энья.
– У меня лишь одна просьба, Мордимер, – сказала через миг. – Не думай обо мне слишком часто, когда меня уже не будет рядом.
Я привстал и взглянул ей прямо в глаза:
– Я не думал о тебе, даже когда мы были вместе.
Ох, поверьте, милые мои, это причинило ей боль! Лицо Эньи осталось неизменным, но я приметил биение жилки у ключицы – словно все ее тело охватила мгновенная дрожь.
– В любом случае, – пожала она плечами, – прощай.
А потом начала громко и отчаянно звать на помощь.
Я сбежал. Мог попытаться убить ее. Однако полагал, что Энья без труда совладает с инквизитором Его Преосвященства. Ведь она была убийцей Внутреннего Круга, прекрасно обученной своему искусству. И что же мог противопоставить ей в схватке я, которого учили искусству понимания и любви к ближнему и кто к силе прибегал лишь в исключительных ситуациях? А даже если б мне удалось? Как я объяснил бы страже или судьям (если бы до суда вообще дошло, в чем я сомневался), что стою с окровавленным клинком над трупами императора и его любовницы? Потому я сбежал и мчался замковыми коридорами, не зная, как поступить. Я был словно заяц, преследуемый гончими, лисами и волками, который бежит лишь затем, чтобы отыскать миг передышки, а не затем, чтобы обдумать план, как избежать гибели. Вы, милые мои, никогда не хотели бы оказаться в такой ситуации. Ощутить, как мир, в котором ты еще миг назад худо-бедно разбирался, проседает трясиной.
Я ссыпался по короткой винтовой лестнице – и только тогда понял, что попал в тупик. Выругался. Длинно и отчаянно. Уже собирался повернуть назад, когда увидел его.
Он стоял в темном углу коридора. Худой, согбенный человечек, облаченный в темную рясу. Я видел его много раз, как в таком виде, так и совершенно иным. Видел его в сверкающей белизне и с распростертыми крыльями. Видел его карающим грешников и спасающим их жизни. Видел, как прикосновение его сжигает тело до кости и как то же прикосновение излечивает самые страшные раны. Некогда страшился его сильнее самой смерти, теперь же страх был смешан в равных пропорциях с уважением и любовью.
А может, страха стало даже меньше? Ведь некогда он сражался за меня с Падшим Ангелом, а потом мы о чем-то говорили… Я не помнил о чем, знал лишь, что тот разговор был печален и крайне важен. Только иной раз, во снах, мне казалось, что я припоминал слова этого разговора, но после пробуждения все исчезало, будто слезы под дождем.
– Мой господин, – я припал на одно колено, стараясь успокоить дыхание.
– Встань, Мордимер, – приказал он. – Время пришло, – проговорил с печалью. – Ничто и никогда уже не будет таким, как было…
Я промолчал – ибо что мог сказать? Издали слышал громкие и яростные крики стражников. Мой Ангел протянул руку.
– Возьми мою ладонь, Мордимер, – приказал. Я боялся этого прикосновения, но знал, что иного выхода у меня нет – только исполнить приказание.
Пальцы Ангела были крепкими и теплыми. Я почувствовал облегчение от мысли, что на сей раз пальцы эти не выжгут на мне тавро, словно раскаленное добела железо.
– Взгляни мне в глаза.
«О нет! – подумал я. – Не хочу тонуть в лабиринте безумия, кипящего в их глубине!»
– Взгляни мне в глаза, – повторил он, и в голосе его послышалось подобие просьбы.
Я поднял взгляд. Темно-синие, пронзительные глубины. К счастью, я не нашел в них ничего, что запомнил по прошлым встречам.
– Я не обижу тебя, – обещал он. – Хоть и не до конца знаю, что такое зло, а что такое добро.
– Я верю тебе, мой господин, – отвечал я, чувствуя, что сердце стучит, будто у пойманного кролика.
– Расскажи им обо всем, – приказал Ангел. – И передай, что сроки исполнились.
Я не знал, о чем он говорит, но не успел спросить. Внезапно потерял сознание. Это не было обычное чувство, когда за миг до того, как на тебя обрушивается тьма, ты знаешь, что происходит. Это было так, как если бы кто-то молниеносно опустил перед моим лицом темную завесу.
Я не помнил ничего из того, что случилось позже. Пока не увидал перед собой аббата монастыря Амшилас. У того было измученное лицо, но глаза оставались подобны небу в летний безоблачный полдень.
– Что ты здесь делаешь, отче? – спросил я слабым голосом.
– Должно быть, мне нужно спросить то же самое, – усмехнулся он ласково. – Что привело мастера Инквизиториума в монастырь Амшилас?
– Куда? – отозвался я полубессознательно. – Я ведь… – Оглянулся и увидел, что нахожусь в монастырской келье. – Я только что… я был… в замке Хабихтберг.
Некто стоящий за спиной аббата раздосадованно фыркнул.
– Это магия папистов! – услыхал полный злости голос. – Это шпион!
– Мордимер – не шпион папистов, – спокойно ответствовал аббат. – Верно, сыне?
– Конечно же нет, – сглотнул я. – Ты ведь и сам знаешь, отче.
– Знаю, – кивнул он. – И все же твое прибытие в монастырь весьма удивительно. Ты приземлился с громким шумом, – я услыхал тень веселости в его голосе, – на полу в трапезной, когда мы как раз заканчивали возносить хвалу Господу за дары, которыми он нас нынче наделил.
– Его со мной не было? – спросил я, едва только поняв слова аббата.
– Кого, дитя мое?
– Ангела, – прошептал я. – Не было его, верно?
– Да на допрос его! – услыхал я все тот же нетерпеливый голос. – Тогда все быстро узнаем!
Аббат повернулся к говорившему, и я заметил, как посерьезнело его лицо.
– Мы не пытаем друзей монастыря, – сказал он твердо и снова повернулся ко мне. – По крайней мере, делаем такое очень редко, – добавил, но его слова не слишком-то меня успокоили. – Расскажи нам все, что знаешь, и обо всем, что помнишь.
Поскольку он попросил – я рассказал. Не старался следить за языком и сглаживать или замалчивать факты, как делал это в рапортах епископу Хез-хезрона. Рассказывал все с исключительной искренностью и без малейших умолчаний или лжи. Надеялся, что он мне поверит, хотя по мере того, как я вел свой рассказ, он звучал – даже для меня – все менее достоверно.
«Может, я безумен? – задал я сам себе вопрос. – Может, все, что происходит, рождается лишь в моем разгоряченном сознании?»
Потом я закончил и вздохнул.
– Бог свидетель, я рассказал все, что знал, и все, о чем помнил. Он приказал мне повторить это вам и приказал еще передать, что сроки исполнились.
– Сроки исполнились, – повторил мои слова монах – тот, что был столь подозрителен ко мне, но теперь в голосе его я слышал лишь страх и печаль.
– Значит, мы погублены, – спокойно проговорил аббат. – Так должно было однажды произойти. Нашу судьбу предсказали за много лет до того, когда родился хоть кто-то из нас, – вздохнул тяжело.
– Но ведь у вас есть монастырь, Круг, шпионы! У вас есть сила! – крикнул я, уже не обращая внимания на то, что само существование Внутреннего Круга Инквизиториума представляло собой тайну.
– И сколь долго мы сумеем противостоять объединенной силе папства и Империи? – спросил он. – Раньше или позже они пришлют нам папский приказ, требующий полного послушания. А когда мы его ослушаемся, они пришлют армию. Ибо не будет больше Инквизиториума, который охранял бы нас силой своего имени. Ибо там, в Риме, явилась уж Великая Блудница, там из моря выходит Зверь с семью головами и десятью рогами: на рогах его десять диадим, а на головах его имена богохульные[25].
– Проклятые паписты! – рявкнул один из монахов. – Зачем папа это делает? – в голосе его вместе со злостью зазвучали также печаль и непонимание.
– Теперь он в мыслях Бога ниспроверг. Ударит полночь – Бог одержит верх[26], – ответил аббат. – Мы же не готовы пока что на войну с открытым забралом. Нынче стены не смогут противостоять врагам. Мы не совладаем с тысячными армиями, не отразим стенобитные машины. Покоримся… Вернее, скажем иначе: покорились бы. Как урожай под серпом жнеца. Вот только завтра и послезавтра у мира будет побольше проблем, чем захват монастыря Амшилас. Амшилас, который