– Брат Зенобий, проводи нашего гостя в лазарет, а позже вернись с ним ко мне. Буду ждать в санктуарии.
– Как пожелаешь, отче. Пойдем, Мордимер.
Путь в лазарет пролегал по лестнице, затем по монастырским стенам и через подворье. «Так будет быстрее», – пояснил Зенобий. Но, прежде чем мы попали в лазарет, я успел взглянуть со стены на поля, леса и реки вокруг Амшиласа. Все было прекрасным, насыщенным солнцем, зеленью трав и синевой неба и воды. Но…
– А это что такое?
Я приметил тень, плывущую у самой земли – словно дым плохо погашенного костерка. Только этот дым – двигался. Один, второй, третий. Остальные наверняка скрывались меж кустами и деревьями.
– Значит, и ты можешь их видеть, – в голосе монаха я не услыхал особого удивления. – Это Посланцы Черного Ветра, Мордимер. Держись от них подальше. Никогда не подходи, а увидев их – беги. И никогда не старайся спасти того, кого объял Черный Ветер.
От тех дымов, теней, неясных форм – как ни назови – я бы держался подальше и без предупреждения Зенобия. Поскольку они слишком напоминали существ, которых мне приходилось не единожды видеть в своих молитвенных видениях. И что-то подсказывало мне, что Посланцы Черного Ветра, как именовал их монах, лишь отчасти принадлежат нашему миру. В большей же мере существовали они в мире, познавать который мне совершенно не хотелось.
– Сделаю, как мне советуешь, – ответил я послушно. Понимал уже, отчего Зенобий выглядел нынче не так, как вчера. Если именно он выпустил в мир этих ужасающих существ, то он был прав, сражаясь нынче со своими страхами. Я лишь задумался над тем, насколько враждебными могли быть те существа, и, судя по словам аббата и Зенобия, я буду прав, держась от них как можно дальше.
Наконец мы добрались до лазарета. Там стоял ряд кроватей, но лишь на одной из них я увидал укрытого простыней человека. Мы подошли ближе, и я заметил красные коросты на его теле. Брат Зенобий протянул ладонь:
– Дай мне руку, Мордимер.
Я послушался, а он вытащил из-за пояса ланцет. Разрезал им мое плечо, но не настолько глубоко, чтобы вызвать сильное кровотечение. Потом соскоблил острием засохший кусочек коросты с руки лежащего мужчины и втер в мою рану. Я смотрел на это с некоторым удивлением, смешанным с отвращением. Не протестовал, поскольку верил, что делает он это для моего блага.
– Прости, брате Адриан, – обратился он к больному. – Надеюсь, тебе не было больно.
Потом взглянул на меня:
– Несколько дней ты будешь болеть – самое большее, пару недель. Легкая горячка, может, тошнота, на коже твоей появятся сыпь, но не расчесывай ее. Исчезнет сама, а ты – выздоровеешь. Тогда у тебя будет больший шанс, что Черный Ветер тебя не обнимет.
– Благодарю тебя, брате, – сказал я, даже не пытаясь расспрашивать о подробностях магического ритуала, которому он меня подверг.
– А теперь – пойдем туда, где хотел видеть тебя аббат. Ступай за мной, Мордимер, – он коснулся кончиками пальцев моего локтя.
Не было смысла сопротивляться или спорить. Я мог убеждать его, что недостоин участвовать в мистерии великой тайны, но знал, что ничего не смогу доказать. Если уж аббат счел свой сон обо мне пророческим, я был уверен: указания, полученные в том пророчестве, он выполнит независимо от чьего бы то ни было желания.
Комната была огромной. Потолок здесь поддерживали мраморные колонны в несколько этажей высоты, барельефы, украшавшие стены, терялись во тьме. Властвовал здесь мрак, и лишь единственный предмет ярился светом. Единственный предмет, вложенный в держатели, стоял на возвышении.
Я знал, что это за предмет, и чувствовал его силу. Пошел к нему, не глядя на аббата и даже не спросив у него разрешения. Когда приблизился к реликвии, когда окружило меня ее священное сияние – я рухнул на колени.
– Меч Господа, – прошептал. – Боже, благодарю, что позволил мне увидать Меч Господа!
Потому что передо мной сиял Клинок, который некогда сжимал в своих руках сам Иисус Христос! На первый взгляд – простой, короткий меч, но исходила из него небывалая сила. Это с Ним в руке наш Господь покарал неверный Иерусалим, это Им собственноручно зарубил Тиберия Клавдия Нерона – последнего владыку проклятой Римской империи.
– Вот что вы стережете, – прошептал я. – Вот что суть величайшая тайна Амшиласа!
И только теперь понял, отчего монастырь никогда не поддастся чужой силе. Ибо как же святолюбивым монахам позволить, чтобы величайшая реликвия человечества оказалась в недостойных руках? Могло ли быть нечто более святое, чем Меч Господа?
В комнате же становилось все светлее, будто кто-то зажигал все новые и новые лампы. Но я не оглядывался, продолжая всматриваться в Святое Оружие. Так хотел оказаться достойным даже не взять Его в руки (о подобном я и помыслить не мог!), но – увидеть, как некто держит Его, некто, более значимый, нежели я. Некто, кто начнет борьбу за спасение мира. А как иначе добиться спасения, если не уничтожая грешников Клинком, который служил самому Иисусу?
– Мордимер, – услышал я тихий голос аббата, – взгляни на середину комнаты.
Я с трудом оторвал взгляд от Меча и повернулся, куда велели. На троне, что стоял в самом центре зала, сидел длинноволосый бородатый человек, одетый лишь в набедренную повязку. Лицо и тело его были темными и сморщенными – казалось, их вырезали из ствола сухого дерева. Веки его были сомкнуты. Однако я не мог не узнать этого лица.
– Мой Бог, – прошептал.
– Именно, – спокойно ответил аббат. – Это твой и наш Бог. Иисус Христос.
На лицо и кожу сидевшего на троне человека падали с потолка золотые капли. Я поднял голову. Наверху увидел скованные цепями фигуры. Фигуры с золотыми волосами, небесно прекрасными лицами и темными крыльями. Рядом с ними, подвешенные на специально сконструированной упряжи, висели монахи с серебряными серпами в руках. В точно отмерянные промежутки времени резали пленников остриями, и тогда золотая кровь из их вен падала на сидевшего на троне.
– Это Он?
– Ты ведь и сам знаешь. Чувствуешь, верно?
Я чувствовал. Чувствовал исходящую от этого увядшего тела мощь, но знал, что мне не стоит горевать о судьбе Господа. Ибо если Господь избрал сию стезю, значит, была она верной. Он не исчез, не вознесся на небеса, не создал царствие в Китае, как говорили еретики. Был среди нас, передал себя под опеку набожных монахов и ждал, когда наступит должное время.
Я пал на колени.
Что я чувствовал, милые мои, перед лицом нашего Господа? Этого не описать и не передать словами. Можно ли достичь в жизни большего, чем возможности взглянуть в лицо Сына Божья? И можно ли большего желать? Мечтать о большем? Можно ли преисполниться большим жаром всеобъемлющей милости Божьей? И можно ли желать большего, чем нести вместе с Ним меч святой истины? И можно ли уверовать сильнее, что все, происходившее до сего мига, было правильным, поскольку в конце дана была тебе милость взглянуть в Святейшее Лицо?
Не знаю, как долго я стоял в молитве, где небесный экстаз единился с отчаянной болью. С болью, поскольку, хотя Господь и столь близок, однако Он не заговорит со мной и не позволит преподнести в дар Себе мою веру, любовь и кровь. Сколь страшно знать, что ты сделаешь для Господа все, что Он ни попросит, но при этом понимать, что так и не получишь Знака о том, что же именно следует сделать.
– Подойди ближе, дитя, – услышал я голос аббата.
Я послушно приблизился к изножью Трона. Удивительно, но сидевший на нем человек лишь издали казался высоким и сильным. Когда я подошел, увидел, что Он не выше меня. У Него были сильные руки, широкая грудная клетка и лицо, на котором застыла печаль. Я видел, что почерневшая смуглая кожа Его только на миг обретала свежесть живой человеческой – и было это, лишь когда на нее падали золотые капли крови. Краем глаза я видел, что аббат становится на колени подле меня.
– Господи… – сказал я.
– Он не услышит тебя, – в голосе аббата была та же безмерная печаль, что угнетала и мои мысли. – Мы сумели сделать, чтоб Он не умер, но не сумеем сделать так, чтобы ожил.
– Он и вправду здесь! – воскликнул я. – Не на небе, не в Китае, не в Индии… Он здесь! Не покинул нас!
Я взглянул на фигуры, страдавшие от ударов серпов. Заметил, что раны затягиваются едва ли не мгновенно после ударов.
– А они?
– Падшие Ангелы. Пали столь низко, как ни одно создание Господне. Отреклись от Господа, но кровь их все равно обладает спасительной силой. Не воскрешают Его, но удерживают в глубоком сне.
Я заметил, что лодыжка Иисуса почернела, словно ветка, обгоревшая в костре, но потом на нее пала золотая капля – и тогда она снова на миг уподобилась человеческому телу. Я увидел мышцы и вены, пульсирующие под упругой кожей. Но это длилось не более мига, не дольше удара сердца.
– Мы Его опекуны и поверенные Тайны вот уже пятнадцать веков, – сказал аббат. – Потому, мальчик мой, ты понимаешь: никому и никогда не позволим помешать нам в сем святом деле.
– Пробудится ли Он?
– Мы в это веруем, – в голосе его послышалось искреннее желание. – И верим, что мы найдем способ вернуть в мир нашего Господа. Но, как видно, мы еще не достойны, чтобы Он объял нас Своим светом. Однако когда наступит время, Он снова возьмет в руки Меч и поведет нас, верных слуг Божьих, чтобы мы свидетельствовали Истину.
– Да будет так, – сумел я прошептать.
– Тогда воцарится истинное Царство Иисусово, а железо и огонь уничтожат все зло, какое существует в мире. И когда в последней войне мы победим Зверя, Господь наш станет властвовать над нами во веки веков. И не на небе, но на земле! Возвысит праведных, а преступников утопит в крови и несказанном страдании.
– Да будет так, – повторил я.
Мы молчали долго, очень долго. И аббат снова отозвался первым:
– Время прощаться, Мордимер. Посылаю тебя в мир с тяжелым сердцем, не веря, что ты сумеешь что-то изменить, кого-то спасти и что нити судеб сплетутся в твоих руках…
– Зачем же мне тогда жить? – прервал я его.