– Затем, чтобы иметь надежду, что будет иначе, нежели я говорю, – он не обиделся и спокойно взглянул на меня. – О том юнцы не знают ничего, но знает наблюдательный старик; и он, постигнув правду старых книг, поймет, что не бывает по-иному, – так что бы старику не быть блажному?[27] – процитировал.
– Ты точно безумен, отче, – сказал я с полной уверенностью, а перед глазами моими стоял образ из снов, который я никому бы не открыл. Но однажды я рассказал о нем человеку, который наверняка уже был мертв. Я еженощно молился о его спасении – сам не понимаю почему… Может, потому, что он меня выслушал и понял?
Я знал, куда отправлюсь, и знал, что должен добраться туда раньше Черного Ветра. И знал, что должен спасти ту, которая владеет моим сердцем, пусть бы даже пришлось заплатить за это наивысшую цену.
В конце концов, теперь я был человеком, который увидел Господа. И теперь я был другим, чем несколько молитв назад.
– Я надеюсь на это, – сказал аббат, похлопав меня по плечу. – Я искренне в это верю, любезный Мордимер. Береги мечты, парень, поскольку без них ты станешь…
– Несчастливым, – позволил я закончить за него, когда молчание затянулось.
– Никем, – опроверг он твердо. – Без мечты станешь никем! Если рыдаешь над тем, что в твоей жизни солнце ушло за горизонт, слезы мешают тебе увидать красоту звезд.
– А если их нет? – прошептал я, думая о звездах.
– Тогда создай их, глупый мальчишка! – хлопнул он в ладони.
Я повернулся, чтобы двинуться к дверям, и только раз еще решился взглянуть в лицо Иисуса. Капли золотой крови как раз пали на него – и я заметил, сколь великая печаль отобразилась на этом лице. Потом я поднял взгляд и задержал его на одной из фигур, которых резали серебряными серпами. Была она Ангелом. Несмотря на то что имела женские формы, была существом вне женского или мужского (или, вернее, над ними?). Возбуждала не больше, чем мраморные статуи в садах Его Преосвященства епископа Хез-хезрона. Но в глазах ее нечто отражалось.
В золотых, необыкновенных глазах всякий раз, когда вены ее взрезал серебряный серп, появлялась боль.
И тогда, неожиданно, в голове моей послышался ее голос: «Попроси, чтобы я тебя сопровождала. Тебе не откажут». Быть может, если бы я задумался на миг над смыслом ее просьбы, то скорее откусил бы себе язык. Ибо откуда бы мне знать, кто говорил ко мне изнутри моего сознания и ради какой цели делал это?
Позже я думал о том, что в таком святом месте, как монастырь Амшилас, не допустили бы проявления темных сил. Позже я думал именно так, но в тот миг всего лишь спросил:
– Не могла бы она сопровождать меня?
Оба монаха подняли головы и взглянули туда, куда я показывал.
– Это переходит все… – на лице Зенобия появилось возмущение.
Аббат дал знак, чтобы Зенобия замолчал, а потом долго глядел на меня. Я не отвел взгляда.
– Верно, переходит, – согласился он наконец. – Но нынче все чаще случаются вещи, превосходящие наше понимание. Спустите ее, – приказал.
Были отданы соответствующие указания, и Ангела опустили на цепях. Подле нее встали двое монахов с серебряными серпами в руках. Ангел распростерла крылья. Они не походили на крылья моего Ангела-Хранителя. Не были велики и не переливались белым. Крылья Падшего Ангела были маленькими и потемневшими. Она прикрылась ими, словно желая заслонить свою наготу. И тем не менее было в ней нечто нечеловечески красивое: лицо и глаза светились глубоким оттенком золота.
– Рубите, – сказал аббат.
Серебряные острия ударили в крылья Ангела. Так близко от спины, что там не осталось ничего, кроме сочащихся золотой кровью ран. Она вскрикнула – столь отчаянно, что подобного мне не приходилось слышать никогда ранее, а ведь я слышал достаточно криков, стонов и воплей.
Рухнула, корчась, на пол – и в этот миг напоминала уже не Падшего Ангела, но всего лишь истязаемую женщину. Однако я приметил, что раны ее зарубцевались почти мгновенно. Через минуту у лопаток ее остались лишь шрамы, словно затянутые золотой парчой.
– Поднимите ее, – приказал аббат.
Монахи вздернули ее за плечи. Ни мягко, ни резко. Просто так, чтобы встала. Она качалась в их руках, а из золотых глаз лились слезы.
– Будешь его сопровождать, – сказал аббат.
Склонился и оторвал одно перо из лежавших на земле отрубленных крыльев. Ангел застонала так жалобно, словно ей снова сделалось больно. Аббат коротко помолился над вырванным пером и подал мне на ладони. Оно сияло.
– Береги его пуще глаза, Мордимер, – приказал. – Пока ты им владеешь, она не причинит тебе вреда и послушается любого приказания. Если только, – перевел взгляд на Ангела, – не захочет умереть в ужасающих муках…
Я и не думал, что все пойдет так вот. Если бы знал – наверняка не рискнул бы попросить аббата о сопровождении Ангела. Но внутренний голос отчетливо сказал мне, что это – правильно. И если такое случилось пред самим Святейшим Ликом, могло ли быть дурным?
Я осмелился еще раз обернуться к Иисусу, будто ища на Его лице хотя бы малейший знак, подтверждающий, что я сделал верный выбор. Но я не мог надеяться, что такой знак получу. И конечно, теперь у меня были сомнения. Страдания Падшего Ангела меня интересовали мало (наверняка ведь она заслужила все то, что с ней случилось), но то, что сопровождать меня будет существо, ненависть которого вздымалась вокруг нее будто кровавая аура – это причиняло неудобство. К тому же это была ненависть, направленная именно на меня.
– Ее зовут Мириам, – сказал аббат. – Но можешь звать ее, как захочешь. Помни, что она не лучше собаки, которая должна тебя охранять.
– Мириам, – повторил я. – Ладно, отчего бы и не Мириам?
Аббат положил мне на плечо руку.
– Тебе уже пора, Мордимер, – сказал.
– Спасибо, отче, – ответил я. – Спасибо, что поверил мне. Но открой, прошу, что же нас ожидает?
– Каково бы ни было будущее, я постараюсь, чтобы ты до него не дожил, – пообещала Мириам. Щеки ее были мокрыми от слез.
Я взглянул на ярящиеся золотом глаза. Надеялся, что не увижу в них ничего, кроме чистой, ничем не прикрытой ненависти. Однако ошибался. Во взгляде Ангела таилось еще и отвращение.
– Погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: «зачался человек!»[28], – процитировал аббат Книгу Иова, не обратив внимания на слова Ангела. – Вот каково будущее человечества, Мордимер.
– Ах, – сказала Мириам. – Все куда лучше, чем я полагала.
Я не намеревался отвечать. Присмотрелся к ней внимательно. Увидел, что золото глаз ее превратилось в ярко-зеленый цвет. Взглянул на ее грудь и заметил, что та больше не напоминала мрамор статуи. Под кожей ее я видел голубую жилку, а розовые пятна превратились в темные ягодки сосков. Я опустил взгляд к лону и увидел, что вокруг него все покрыто светлым пушком.
Тогда я снял плащ и укрыл ее, чтобы не стояла пред нами нагой.
– Пойдем, – сказал. – Нас ждет долгая дорога.
Она взяла меня под руку. Пальцы ее были столь холодны, что прикосновение это я почувствовал даже сквозь кафтан.
– Я привыкла к длинным путешествиям…
Я же посмотрел на ее узкие стопы и худые лодыжки.
– Да?
Она повернулась ко мне с неожиданной усмешкой на полных губах.
– Некогда я добралась до самого ада, – пояснила.
– И как же ты сумела вернуться?
Она смотрела на меня долго и внимательно.
– Вернуться? Вернуться? Я здесь и осталась…
КОНЕЦ