— Собака ест больше меня, — сказал он, потрепав собачьи уши. — Я питаюсь хлебом, а он требует еду из лучших ресторанов.
И на что же вы живете? — спросила Тиффани, вспомнив Джерарда и его копии с картин старых мастеров.
— Портреты. В основном я делаю карандашные рисунки богатых американских туристов, — его кривоватая улыбка была обаятельной и оптимистичной.
— А меня ты можешь нарисовать?
Выполненный тут же рисунок оказался удивительно хорош, особенно учитывая скорость, с которой он был выполнен. Тиффани думала, что Филип купит его, но он такого намерения не выказал, и она сама щедро заплатила художнику.
— Этого тебе хватит на год, но поделись, пожалуйста, с собакой!
Пока потрясенный художник бормотал слова благодарности, Тиффани подписала свой портрет, поставила дату и подала Филипу.
— Пусть он напоминает тебе обо мне.
Затем она потащила всю компанию, включая и собаку, на ужин с омарами и шампанским. Можно было подумать, что она боится оставаться наедине с Филипом, но вечером, когда он проводил ее до номера отеля, этого уже невозможно было избежать. Вместо того чтобы оставить ее у двери, Филип быстро вошел за ней в темную комнату, обнял и прильнул к ее губам. Этот поцелуй заставил Тиффани замереть от восторга и желать большего, но Филип с восклицанием, которое можно было принять за извинение, выскочил из комнаты.
Именно в те мгновения, когда она впитывала его поцелуй, а его руки обнимали ее, Тиффани решила, что выйдет замуж за Филипа. Ей по-прежнему была чужда романтика и она еще верила, что чувствительность и муки любви не для нее, но планируя свое будущее, Тиффани знала, что Филип Брайт именно тот мужчина, о котором она мечтала. Он будет и другом и любовником. А все, что она испытывала к Рэйфу Девериллу, не более, чем похоть. К тому же, не Рэйфу предстояло унаследовать бриллиантовую компанию.
А Филип спешил в отель, чтобы снять проститутку. Как и многие другие до него, он выбрал девушку, как можно более похожую на предмет его страсти — самую высокую и черноволосую, которую только мог найти, и попытался представить, что это — Тиффани. Филип убежал от Тиффани так внезапно, потому что, оставшись, он совершил бы недопустимое — соблазнил невинную девушку своего круга. Даже ему не хватало смелости нарушить это правило.
Проститутка оказалась миленькой, и любовь с ней доставила ему удовольствие, но ему всегда везло в таких приключениях, начиная с самого первого раза, когда в искусство любви его посвятила жена-актриса его кузена Чарльза. Да, тогда все было замечательно, просто удивительно, но он никогда не смешивал секс с любовью, хотя и полагал, что это нечто близкое.
Но теперь он уже не был в этом уверен. Его охватила жажда по великолепному телу Тиффани, сжигающая мечта обладать ею, но для него она была не просто красивая и богатая девушка, а нечто гораздо большее. У Филипа было много красивых и богатых женщин, но в этот вечер ему казалось, что Тиффани совсем особенная, и в нем зажглась слабая надежда, что его мечта о настоящей семье может осуществиться.
Вернувшись в свою комнату, он осторожно разгладил портрет Тиффани и поставил его так, чтобы на него можно было смотреть, лежа в постели. Он часто бросал взгляд на подарок, пока перед тем, как лечь спать, укладывал свой чемодан для поездки на гонки.
В шесть утра 26 июня Тиффани и Филип сидели на трибуне, глядя на замкнутую петлю трассы, построенной неподалеку от Ле-Мана. Тиффани с некоторой тревогой огляделась по сторонам, но, не найдя в толпе знакомых лиц, вздохнула с облегчением. Тем не менее, она опустила на лицо вуаль, словно для того, чтобы защитить лицо от солнца и пыли, а на самом деле, чтобы не быть узнанной; в конце концов не было ничего невозможного в том, что сюда явится кто-нибудь из Вандербильтов. Но подобные соображения не приходили в голову Филипу. Он был полностью поглощен гонками, впитывая атмосферу состязаний и наблюдая, как на старте выстраиваются автомобили.
— Теперь я понимаю, что ты хотел сказать, утверждая, что европейские гонки отличаются от американских, — заметила Тиффани.
— Это настоящее испытание на прочность, — с энтузиазмом ответил Филип. — Сегодня машины должны пройти шесть кругов, еще шесть завтра, это расстояние почти в 770 миль. При этом на некоторых участках гонщики должны соблюдать некоторое ограничение старости, а поломки могут устранять только водитель и его механик, сидящий в машине.
— Как ты думаешь, кто выиграет?
— Француз, — сразу же ответил он, — хотя бы потому, что они выставили двадцать шесть машин, в то время, как немцы всего три, а итальянцы шесть.
Гонки начались, и десятки самых мощных автомобилей лучших европейских марок, каждый с двигателем объемом более двенадцати литров, с яростным рычанием помчались к победе, освещаемые утренними лучами солнца. Филип был полностью захвачен этим зрелищем, но Тиффани обнаружила, что гонки не так уж и интересны, как она предполагала. Она объяснила это тем, что ей не за кого было болеть. Если бы в состязании участвовали американцы или британцы, она могла бы принять чью-то сторону. Но она не видела интереса в том, какой именно европейской стране или какому незнакомому водителю достанется победа.
И все же посещение гонок не было пустой тратой времени, потому что вместо того, чтобы смотреть на автомобили, она могла наблюдать за Филипом. Перемены были просто удивительными. Выражение скуки и лени исчезло с его лица, с каждой минутой он выглядел все увереннее; руки сжались, словно он держал воображаемый руль, ноги с силой давили на невидимые педали. И душой и телом он был там, на трассе. Конечно, ему хотелось, чтобы англичане тоже принимали участие в этих гонках, но сейчас он, забыв о национальной принадлежности людей и машин, полностью растворился в том, что происходило на трассе. Патриотизм, конечно, добавлял остроты переживаниям зрителей — особенно французов и немцев. Однако главным в гонках было другое — сами автомобили, в которых воплотились все новейшие достижения конструкторов.
Однако для Тиффани наибольший интерес представлял тот факт, что Филип избрал для себя именно это поле деятельности; причем избрал самостоятельно, не считаясь с мнением отца, выйдя из его тени. Если они поженятся, Филип займется автомобилями, она будет управлять бриллиантовым бизнесом, а Рэндольф, так и быть, может сохранить свой проклятый банк! Да, увлечение Филипа автомобилями надо только приветствовать.
— Ты собираешься после возвращения домой поговорить с Напье? — спросила она Филипа на следующий день, наблюдая за ходом гонки.
— Не откладывая! — он повернулся к ней, его глаза сияли. — Ходят слухи, что в Англии строится новая великолепная трасса, специально для гонок. В следующем году я мог бы уже принимать участие в состязаниях.
— Тебе придется заплатить за место в команде Напье? — в вопросе не было оскорблений, Тиффани просто прикидывала расходы.
— Да.
— А у тебя уже есть нужная сумма?
— Еще нет, но будет, когда я начну работать в «Брайт Даймондс»!
— А на каких условиях? — Он непонимающе уставился на нее. — Как партнер? — нетерпеливо спросила она. — Или директор? Или клерк по продажам? Твой отец может пожелать, чтобы ты начал карьеру с самого низа, а в таком случае твое жалованье не позволит тебе оплачивать свое увлечение автомобилями.
Филип об этом никогда не задумывался.
— Как партнер, — ответил он, но в его голосе не было уверенности.
Тиффани сомневалась в этом, очень даже сомневалась. И то, что ей удалось узнать о сэре Мэтью, и собственные впечатления от него заставляли ее думать, что вряд ли Филип добьется таких же условий от своего отца, какие она получила от Джона Корта. Однако она удержала свои сомнения при себе из опасения, что такое неравенство только усилит неприязнь Филипа к избалованным дочерям.
— Это хорошо. И к тому же, я всегда буду рада одолжить тебе денег.
Его лицо просияло.
— Честно? Здорово, Тиффани, это и правда здорово!
— А зачем же еще существуют друзья? — легкомысленно спросила она.
— Ты можешь дать их сейчас?
— Конечно, но не прямо сейчас! Уж придется тебе подождать, пока я не схожу в банк. Я не ношу такое количество денег в сумочке и, знаешь ли, не прячу их в ящиках с нижним бельем!
Филип расхохотался, восхищенный ее очаровательной вульгарностью. Он сжал руку Тиффани, наблюдая, как венгр Жиж выиграл для Франции гонки на большом «рено». Двенадцать часов четырнадцать минут, размышлял он, следовательно, скорость была около шестидесяти трех миль в час.
— Тиффани, — проговорил он, — ты само совершенство, просто совершенство.
— Да, — с улыбкой ответила она. — Я знаю.
Они по-прежнему старались не замечать растущей интимности их отношений и не говорили о чувствах, которые испытывают друг к другу. Чтобы осознать, что это любовь, им надо было бы воплотить ее, довести до конца, отрезать себе пути к бегству… но они еще не были готовы к этому. В Париже в их последний совместный вечер Тиффани вновь устроила в своем номере ужин на двоих, и в этот раз она была в желтых шелках и надела свои лучшие бриллианты. Ей ужасно не хотелось расставаться с Филипом, и потом ее движения были порывистыми, остроумие неотразимым, смех громким, а веселье било через край. С ним она была счастливее, чем с любым другим человеком. Он был ее второй половиной: ее близнец, ее друг, ее возлюбленный. Она ясно видела свое будущее, в личном и деловом плане ее ждал только успех. Все было так, как и должно быть — девушка, у которой было все, получит и идеального мужа.
Весь вечер она ждала, когда же он прикоснется к ней, и после обеда нарочно перебралась на диван, чтобы дать ему возможность сесть рядом. Усталость и слишком большое количество шампанского мало-помалу приглушили их возбуждение. Она смотрела в пол, но краешком глаза наблюдала за его рукой, которая медленно придвигалась к ней. Филип начал ласкать ее обнаженную руку, очень медленно и как бы задумчиво проводя пальцами от плеча до запястья. Он наклонился и припал губами к ее плечу, а потом стал целовать длинную изящную шею. Наконец он встал, прошел через комнату, чтобы закрыть дверь, и вернулся к ней. Обе его руки были протянуты к Тиффани.