– Можно, я найму для вас сиделку? – нервно заговорила она, чувствуя, что вот-вот заплачет. – И еще позвоню в клининговую компанию, они тут все вымоют и выскоблят, можно?
– Убрать, оно, надо, – подала голос соседка, – а сиделка не нужна. Лучше мне плати, я буду за Клавой смотреть. Да, Клава? Мы вместе и поговорим, и о Наташеньке поплачем… Я Клаве очень помогаю. Вон сулему принесла, чтобы лечиться.
– Что вы говорите, тетя Фая! – воскликнула Ольга. – Как вы помогаете? Вы бы хоть окно открывали! Тут же от одной духоты можно умереть.
Боясь свалиться в обморок, она решительно подошла к окну и распахнула створки. Наклонившись над подоконником, жадно вдохнула несколько раз и выпрямилась. Обернувшись, увидела красные пятна на щеках Наташиной мамы и поняла, что той стыдно за свою немощь. А губы тети Фаи тряслись от обиды:
– Как же я окно открою? – забормотала она. – Мне же тяжело…
Ольга вздохнула и сложила продукты со стола обратно в пакет, подошла к холодильнику и быстро расставила все по полкам. Творог, йогурт, булочки, вымытые заранее яблоки и бутылку питьевой воды приспособила на маленький столик у кровати, принесла из кухни тарелки и ложку.
– Ну вот, Клавдия Ивановна, я буду к вам приходить. И наш кассир Миша придет. Наташа, наверное, о нем рассказывала: они вместе работали. Я обязательно узнаю насчет сиделки. Вы простите, я спешу, – Ольга подошла к окну и закрыла створки. – До свидания. – И она направилась в прихожую.
– Куда ты побежала? – вслед ей заговорила тетя Фая. – Ты ж про похороны хотела спросить! Клава, она мне обещала взять похороны Наташеньки на себя! Я ведь потому ее и привела. Не для того же, чтоб она командовала!
В голосе тети Фаи звучали обида и возмущение.
– Следователь сказал, пока дело не закончено, хоронить никто не даст, – тихо сказала Клавдия Ивановна.
И Ольга застыла от этих слов, полных горькой безнадежности и смирения.
– Клавдия Ивановна, я приду послезавтра или Мишу пришлю.
– Приходите, – тихо согласилась женщина.
– Клава, я тоже пойду! – сказала тетя Фая.
Она вышла следом за Ольгой и сказала, закрывая дверь:
– Ты чего разбегалась? Квартира нужна? Так ЖЭК тебе не отдаст, не рассчитывай.
– Что вы говорите? – попробовала защититься негодованием Ольга.
– Знаем мы вас, нынешнюю молодежь! Наслышаны! Может, это ты велела Наташеньку убить, чтобы квартиру получить. Убить девчонку, а потом влезть к Клавке в доверие… Так что это, на квартиру рот не разевай! Скорее она мне достанется.
Глава 14. Следователь Каратаев
Интересно было смотреть на студенческие фотографии Тараса Петровича Каратаева. На них остался тонкий юноша с кольцами русых кудрей и мечтательными глазами. Как Пикассо, прошедший в своем творчестве несколько периодов, Тарас пережил увлечения Есениным, Лермонтовым, Блоком, Цветаевой и сам сочинял стихи, подражая своим кумирам. Учиться он пошел на филологический факультет, веря, что станет хорошим преподавателем русской литературы.
На филфаке училось только пять парней, остальными были девушки, и яркая внешность Тараса вместе с его стихами тревожили девичьи сердца. А он, живя в мире образов и рифм, не замечал бросаемых на него взглядов, не видел призывных улыбок, не понимал даже явных намеков. Его непоказное равнодушие еще больше горячило кровь студенток. Но Тарас оставался ровным и приветливым со всеми, не подозревая о бушующих вокруг него страстях, потому и получил от раздосадованных однокурсниц прозвище «тупого поэта».
Как-то на семинаре по современной поэзии к нему подсела однокурсница Ирина. Словно отвечая на вопрос преподавателя о женской поэзии, девушка зашептала Тарасу на ухо неизвестные ему поэтические строки, пышно завитые волосы паутиной коснулись его щеки, от щекочущего дыхания побежали сладкие мурашки. Девушка пахла весенним садом. Он посмотрел в ее глаза и увидел в них яблоневые лепестки, а может, звезды. Тарас неожиданно открыл для себя, что Ирина прекрасна, как царевна Лебедь в картине Врубеля. Его наполнило ощущение кружащего голову, как весна, счастья. Наконец-то он нашел то, что так необходимо поэту – объект для обожания. Тарас и не подозревал, что Ирина была влюблена в него с самых первых дней учебы.
Подготовка к свадьбе прошла мимо него. На бракосочетании был весь курс, девушки отчаянно завидовали Ирине, а четверо парней, обсуждая сложившийся семейный союз, говорили, что Тарас (даром что поэт!) оказался расчетливым пронырой, ведь он породнился с генералом – начальником мужской колонии, и карьера Тарасу будет обеспечена.
Генерал выбор дочери считал глупым. Будущий зять представлялся ему недоумком. «Ничего! – успокаивал генерал себя. – Сначала мы мечтатели, потом – старатели. По пылинке, по крупинке намываем золотишко… благополучие для жены и деток. Главное – это семья. Плохо, что зять – поэт. Ветреные они, музы им нужны. Обидит Ирку – придушу».
Генерал взял будущее молодой пары в свои руки. Дочь он определил в управление внутренних дел, а для зятя на первое время нашел работу следователя. Генерал сомневался, что от Тараса будет толк на следовательской работе, но надеялся, что стихоплетские глупости вылетят из его головы, он увидит жизнь такой, какая она есть, и захочет зарабатывать деньги.
Всех, знавших Тараса, удивило то, что он согласился на такую работу. «Сломался», – решили друзья. «Всегда был хитрюгой», – подумали остальные. Но Тарас сумел раскрыть первое несложное дело. Дальше – больше и сложнее. И тут стало очевидно, что он работает тщательно, вдумчиво. Тарас перестал сочинять стихи. Как когда-то в поисках рифмы, стал дотошен в работе. Любое дело начинал медленно, равнодушно. Его мозг таил от окружающих напряженную работу, сопоставлял, выискивал и в конце удивлял точностью итога. Генерал был поражен неожиданным талантом зятя, но и разочарован полным отсутствием у молодого человека карьеристских устремлений: Тарас решительно заявил ему, что не уйдет со следовательской работы.
А через полтора десятка лет супружеской жизни в семье следователя Тараса Петровича Каратаева грянул гром, и произошла катастрофа. Его Ирина влюбилась. Влюбилась глупо, болезненно в нескладного молодого парня. Разница в возрасте у них была пятнадцать лет, и все друзья понимали, что этот роман обречен на скорый разрыв. Друзья не сомневались, что Ирина попала в ловушку банального альфонса.
Тарасу сочувствовали, а у него было одно желание – убить жену, зарубить топором или, еще лучше, задушить. Сдавить нежную шею, глядя в подлые глаза, и чтобы она стала умолять о пощаде. Кто-то советовал ему отобрать у жены дочь и выгнать ее из квартиры.
И вот он увидел их, жену и ее молокососа, держащихся за руки, словно школьники. Они о чем-то увлеченно разговаривали. Неожиданно Ирина оглянулась, встретилась глазами с мужем, выдернула руку и замерла, развернувшись и заслонив своего молодого любовника.
И Тарас понял, что бесполезно ее душить, так же, как бессмысленно было скандалить и угрожать. В этот день он собрал свои вещи и ушел к родителям.
Следователь Каратаев издалека увидел вывеску «Счастливое пари» и не торопясь подошел, разглядывая все вокруг. Его взгляд, профессионально пробежав по окнам, зацепился за камеру слежения, расположенную на стене здания на уровне второго этажа.
Следователь посмотрел на себя в зеркальную дверь конторы: седеющие волосы ежиком, рубашка, пуловер, неброские брюки. Потянул за ручку и остановился внутри маленького помещения-кармана. Отсюда прекрасно просматривалась автостоянка, улица, стена с камерой слежения, но самого его снаружи видно не было.
Он открыл следующую дверь. Прежде ему не приходилось посещать букмекерские конторы, но он зашел уверенно, как завсегдатай.
Миша чуть насторожился, увидев нового человека: не поверяющий ли это из центрального офиса? Незнакомец прошел вдоль стенда, изучая вывешенную «линию», остановился перед листами с результатами соревнований.
«Игрок», – определил кассир и потерял к новенькому интерес, а тот подошел к спорящим мужчинам.
Когда через полчаса в окошечке появилось лицо неизвестного, Миша привычно сказал:
– Говорите… – и приготовился принять ставку.
– Минимальная сумма у вас какая?
– Пятьдесят рублей.
– Тогда примите на победу «Зенита» сто рублей.
Получив листочек с чеком, он захватил его, зажав края карточки между большим пальцем и остальными, как берут фотографию, не желая оставлять на глянце следы, и бережно положил ее в блокнот.
«Чудак»! – усмехнулся Миша.
Игроки – крайне суеверные люди. Миша знал игроков, которые специально комкали карточки, веря, что это принесет выигрыш, или даже рвали, а потом склеивали, но такое кассир видел впервые.
Новичок, однако, не отошел от окошечка, а негромко представился:
– Следователь Тарас Петрович Каратаев. У меня к вам несколько вопросов, – и он показал раскрытую красную книжечку.
Лицо Миши побледнело и стало растерянным.
– А… что?.. спрашивайте… – забормотал он.
– Я могу войти к вам? – спросил следователь и взялся за ручку двери, ведущую в комнату кассиров.
– Нет, – неожиданно резко ответил Миша, придя в себя. – Я не имею права никого впускать без разрешения директора. Здесь хранятся денежные средства. Подождите, я должен позвонить начальнице.
И он схватился за телефон. Каратаев миролюбиво кивнул, сказав:
– Хорошо, я подожду.
Он осмотрел помещение, заглянул в углы и за телевизоры. Затем, удобно устроившись на стуле, стал смотреть теннисный матч.
Ольга Николаевна дробно простучала каблуками по плиточному полу конторы. Мужчина, расслабленно сидящий на стуле, не был ей знаком.
«Это и есть следователь», – подумала она и перевела глаза на Мишу, который поднял голову на звук шагов и взглядом показал на незнакомца.
– Здравствуйте! – чуть запыхавшись, сказала Ольга Николаевна, и мужчина, словно нехотя, поднялся. – Следователь Каратаев? Пройдемте в комнату кассиров, там удобнее будет беседовать. Извините, что заставили вас ждать, но вы, как никто, знаете, что наличные деньги притягивают преступников. Кассирам запрещено пропускать в кассу посторонних… до установления их личности.